Человек человеку... (рабочее)

Необязательное для прочтения, но в котором о героях Кобра был во-первых альбинос, во-вторых некрасив. Мать-природа наспех вылепила его костлявое угловатое тело, острым резцом схематически наметила резкие черты лица, и сильно поскупилась на краски - белесая кожа, бесцветные волосы, блекло-голубая радужка глаз. Характер у парня был под стать внешности, а свое прозвище он получил за манеру не мигая, недобро и пристально, смотреть в глаза собеседника. По правде сказать, едва ли не единственным, кому он приглянулся с первого взгляда, вопреки всему характеру и недоброму взгляду, был Метис. На самом деле Метис был не наполовину индейцем, а наполовину гавайцем (и имел соответствующее труднопроизносимое имя). Высокий, на полторы головы выше приятеля, крепко сложенный, и чертовски привлекательный, он сочетал в себе лучшие черты европейских и азиатских предков. А его уравновешенность и обстоятельность уберегали приятелей от половины неприятностей, куда их мог бы затянуть характер Кобры. Вдобавок ко всем добродетелям (или вдобавок к недостаткам), он имел безошибочный внутренний радар на «дев в беде». Стоило в радиусе его зрения появиться женщине, нуждающейся в помощи — внутреннее чутье Метиса тут же срабатывало. Единственный раз, когда этот радар сработал неправильно — Детка. Детка внешне выглядела как обычная хорошенькая лоли — едва-едва начинающая оформляться фигурка, еще детская округлость щек, и забавная грация немного неуклюжего котенка-подростка, который уже ловко прыгает, но все еще путается в собственных лапках. Впервые они увидели Детку на почти пустынном девяносто пятом шоссе, когда некий мужик пытался завлечь её в свою машину, и у Метиса тут же сработал радар «дева в беде». Со вполне предсказуемым результатом. И только позже выяснилось, что нужно было спасать не Детку от потенциального педофила, а совсем наоборот. Впервые проколовшийся Метис смущенно разглядывал шнурки на ботинках, Кобра ржал как придурок, «спасенная» дева задумчиво переводила изучающий взгляд с одного на другого. В конце концов она заявила, что желает дальше путешествовать в их компании, потому, что они оба «та-акие мии-и-илые». Теперь посмеивался уже Метис, а подавившийся воздухом Кобра пытался подобрать выражения поцензурней. Встал вопрос, как назвать нового члена — на этом слове Кобра снова хохотнул — команды. «Приблуда», «Мелочь» и «Фигня» были отметены сходу — отроковица жаждала быть как минимум «Принцессой», а еще лучше «Черной Канарейкой». — Ой, дохрена ты хочешь, детка, — отмахнулся от неё Кобра, перебиравший в уме подходящие более-менее цензурные клички. Метис на него было цыкнул, но девочка подняла палец. — Во, это самое. — Чего? — не поняли оба. — Ну, Детка же! Так Детка и стала Деткой. По малолетству собственного мотоцикла ей не полагалось, поэтому обычно она восседала за спиной у кого-то из парней. Без шлема, естественно, и её темные волосы вились по ветру, с успехом заменяя байкерский флажок. Для Кобры, большого любителя потроллить окружающих, — в том числе и насчет внутрикомандных взаимоотношений — излюбленное развлечение вышло на новый уровень. Теперь небрежно брошенная фраза «На хер нам разные кровати, когда мы всяко на одной кувыркаться будем?», вызывала втрое больше негодования — одно дело, когда кровать делят два парня, и совсем другое, когда к ним присоединяется еще и откровенно несовершеннолетняя девчонка. Детка, получавшая от этих спектаклей не меньшее удовольствие, радостно подыгрывала, Метис стоически терпел, изредка осаживая уж слишком разошедшуюся парочку.