Раненые души

Я была обычной, милой, правильной девочкой. В свои семнадцать я была ещё девственницей, потому что, в отличие от большинства своих одноклассников, ждала любви. И заниматься хотела любовью, а не сексом ради секса, просто для получения физического удовольствия. Я никогда не осуждала тех, кто считал иначе, но и подробные рассказы ребят о том, в каких позах, в какой обстановке и с какой атрибутикой они занимались этим, не вызывали во мне ни тени желания повторить их развлечения. А ещё у меня был очень высокий порог боли. Об этом мне сказал врач, когда в детстве, разбив коленки, я пришла на приём. Доктор наклонилась ко мне и с сочувствием спросила, больно ли было. А я с нескрываемым удивлением, вызванным её вопросом, ответила, что почти ничего не почувствовала. Потом были случаи, когда отец на пикниках учил меня разжигать костёр, и я по неосторожности подставляла пальцы под огонь, но даже не спешила их отдёрнуть. Я практически не ощущала ожогов, хотя рубцы на коже заживали подолгу. Всю свою жизнь я была уверена, что такая особенность организма играет мне только на пользу. Всё-таки я была не настолько каменной, чтобы получить серьёзные, необратимые повреждения, ничего не почувствовав. А переживать такие мелочи, как содрать кожу, упав на асфальт, или обжечь палец, неосторожно обратившись со спичками, было не так обидно, когда ты едва ли ощущаешь боль, от которой обычные люди взвизгивают, кричат или плачут. Кто же знал, что скоро плакать от обиды и от нестерпимой боли заставят и меня… Как-то раз после очередного посещения цирка фриков, который почему-то так нравился моим одноклассникам, мы стояли около выхода из шатра. Вернее, я просто стояла с ними, а они курили сигареты. И внезапно мной, принципиально не курившей особой, завладело какое-то сумасшедшее желание показать себя крутой по-другому. Чтобы не быть совсем уж правильной и скучной на фоне остальных. Когда Майкл первым докурил сигарету до фильтра, я попросила его дать мне окурок и на глазах у всех затушила его о тыльную сторону своей ладони. При этом даже не поморщившись и не издав ни звука. Мне правда было совершенно не больно. А рубец заживёт - это мы уже проходили. И всё бы было нормально, если бы именно в этот момент из цирка не вышел Человек в маске. Как ни в чём не бывало, он подошёл к нам и выдал совершенно непринуждённым тоном: «Сара, да ты мечта садиста». Развернулся, оставив нас стоять в немом шоке, и будто бы потом чуть слышно промолвил: «моя мечта…» Но, похоже, никто, кроме меня, этого не услышал. Или не подал виду, не придал значения. Какая разница, если никто сразу не понял, что мне угрожала серьёзная опасность? Человек в маске похитил меня буквально на следующий день после этого случая. Ещё и возможность подходящая выдалась – я шла из школы одна, потому что остальные ребята пошли на какую-то вписку, которые я на дух переносить не могла. В итоге он незаметно подобрался ко мне на улице сзади, затем резко дёрнул меня за руку, сжав в своих сильных тисках, прижал к моему носу какой-то платок, и через пару вдохов я потеряла сознание. Я проснулась уже в цирке, в его спальне, привязанная к концам кровати по рукам и ногам. Меня охватил ужас. Я начала кричать и вырываться, совершенно не осознавая, что это не поможет. Когда я выбилась из сил, повернув голову вбок, то заметила, что ремни стёрли кожу на запястьях почти до крови. Конечно же, я снова ничего не почувствовала. Но именно тогда я поняла, почему он похитил меня. И что его фраза, произнесённая тогда вроде глупой шутки, в действительности была сказана на полном серьёзе. Оказавшись в его постели, я пожалела, что была девственницей. Нет, меня не пугала боль от первого секса – с моим поразительным болевым порогом я была уверена, что меня эта проблема не коснётся. Но я уже понимала, что, если я вообще выживу и если он планирует меня отпустить, у меня не будет шанса на нормальную жизнь. Я просто не переживу такого унижения, издевательства и позора. Он ведь умеет ломать людей. Морально и физически. Хотя здесь я немного просчиталась. Мой организм снова сыграл мне на пользу, но на этот раз по-другому: когда меня спасли и я провалялась два дня в полубреду, то, проснувшись, я почти ничего не помнила. Помнила только отдельные, очень короткие моменты: его хищный, затянутый пеленой возбуждения взгляд; угрожающий голос, каждая нотка которого была пронизана желанием унизить; резкий звук от ударов ремня, а потом и от ударов металлической пряжки; запястья, лодыжки и талия, разодранные от трения грубой верёвки; капли моей крови, стекающие по ножу, который этот гребаный садист загонял мне под кожу. В общем, он дал мне прочувствовать весь спектр ощущений. Я долго сидела на сильных таблетках, а ароматный лосьон для тела пришлось заменить на регенерирующую мазь – наверное, самая мощную из всех существующих. Потому что почти все шрамы и рубцы каким-то чудом затянулись, остались только самые глубокие. Но самым страшным было отнюдь не это. Шрамы на теле были мелочью, по сравнению с тем, какой след Человек в маске оставил на моей психике. Я стала мазохисткой. Уже во время восстановительной терапии я впервые ощутила какое-то необъяснимое желание снова разрезать кожу на тех местах, где она уже почти зажила. Сначала я сопротивлялась этому, но потом… сорвалась. Побежала в ванную посреди ночи; подражая, как я раньше считала, глупеньким подросткам из сериала, взяла острую бритву и расчертила руки идеально ровными полосами. Тогда у меня будто под пеленой в голове зазвучал голос Майкла, который мне как-то сказал: «Тебе, Сара, селфхарм строго противопоказан. Начнёшь резаться, увлечёшься и умрёшь от потери крови». Тогда я не придала его словам никакого значения, хотя и осознавала, что в них вполне была логика. Просто я в принципе не понимала, как человек может осознанно нанести физические увечья себе же самому. Я была уверена, что меня это никогда не коснётся. Наивная. Я не умерла. Поразительно, правда? Я вообще не помню, в какой момент на меня нашло озарение, что пора остановиться. У меня была хорошая мотивация: я не хотела умирать. Я хотела повторить это ещё раз. Но я хотела сделать это не сама. Есть же такие садисты, как Человек в маске, которым доставляет удовольствие мучить других. В следующую же ночь я проштудировала Интернет, перечитав кучу статей о садомазохизме, связи болевых ощущений с сексуальной эйфорией и… БДСМ. Да, это было именно то, что мне нужно. В Сентфоре, конечно, такого развлечения было не найти. А вот в городе покрупнее… Словом, причин сбежать в Балтимор у меня находилось всё больше. *** Я никогда не был хорошим мальчиком. С одиннадцати лет курил за гаражами, с тринадцати – хлестал с парнями водку на спор, кто больше. И регулярно возвращался домой с гематомами на теле и фингалом под глазом. Потому что агрессии у меня было хоть отбавляй – я искал любой повод для драки. Но по правде говоря, мне просто нравилось причинять людям боль. В семнадцать я уехал из своего прогнившего городка в место посолиднее – в Балтимор. Поступил там в колледж. На моё удивление, своих мозгов у меня для этого оказалось достаточно. Желания только раньше не было за учёбу браться. А откуда оно могло возникнуть, если всё мое окружение состояло из деревенского быдла, которое только и умело, что воровать сигареты, плеваться сквозь зубы и опрокидывать залпом рюмки с водкой. Но однажды в нашу глушь занесло одного паренька – явно, как мы говорили, городского. Изящные манеры, интеллигентная речь, модная одёжка. Конечно же, для меня его появление стало идеальным поводом затеять очередную драку. Подправить красивенькое личико, которое так сильно выделялось на фоне наших. Порвать идеально выглаженную белую рубашечку, оставив парочку синяков на накачанном торсе, который заставлял местных парней, включая меня, кусать локти от зависти. Да просто поставить этого мудака на место. Вот только он оказался не так прост. За маской интеллигента, как позже выяснилось, скрывался кандидат мастера спорта по каратэ. Думаю, не стоит говорить, что он повалил меня в первые же секунды. Но, что меня удивило ещё больше, в отличие от моих предыдущих соперников, он не воспользовался возможностью отколошматить меня до полуобморочного состояния. Нет, жестокость была не в стиле этого парня – в его стиле была превосходная техника и красивая игра. Когда я наконец выбился из сил и перестал барахтаться, придавленный к пыльному полу его ногой, он отпустил меня, подал руку, помогая встать, и предложил пройтись. Я, всё ещё не понимавший, с кем именно столкнулся, растерянно пролепетал что-то вроде согласия. — Мне говорили, что ты здесь самый агрессивный парень на районе, — выдал он спустя пару минут, не скрывая лёгкой усмешки. — Ну, есть такое, — произнёс я, нехотя признавая своё поражение. — А что, ты с самого начала хотел подраться со мной? — Не буду скрывать, у меня присутствовал некий интерес, — черт, я слушал его, затаив дыхание. У нас никто не говорил так… изысканно что ли. — И что, проверил? — выплюнул я сквозь зубы. — Проверил. У тебя много энергии, но проблема в том, что она расходуется не по назначению. Поверь, ты можешь использовать свой потенциал куда более интересным образом. — В профессиональный спорт меня хочешь загнать? Это не моё, там правил слишком много. Скучно. — Нет, спорт – это пройденный этап, — произнёс городской, как-то загадочно усмехнувшись. — Я сам уже успел в нём разочароваться. Хотя навыки, конечно, пригождаются, этого не отнять. — Так чего ты хочешь? — спросил я с нетерпением. — Можно тебе задать один личный вопрос? Личный вопрос, надо же… Расскажите моей «банде» о личных границах – они тебе пальцем у виска покрутят. Впрочем у меня тогда возникло примерно то же состояние. — Да спрашивай. — У тебя девушка была? — произнёс городской, но, увидев мой растерянный взгляд, резко вышел из образа интеллигента и максимально непринуждённо добавил: — Трахался или не довелось ещё? — Блять… — выдал я, прежде чем успел что-либо подумать. Мне недавно исполнилось пятнадцать и, по сути, в этом возрасте не иметь опыта было ещё не критично. Но стрёмно. Это же социальное дно, здесь самый крутой тот, у кого больше сигарет, алкоголя и секса. А у меня было больше всего драк с пацанами на районе. — Вот честно, любому бы соврал, но ты не похож на наших, так что… Не было. Девчонки меня боятся походу, это и понятно. В школе только и говорят, кому я успел руку сломать или фингал под глазом поставить. — В общем-то, было ожидаемо, — услышать такую правду оказалось обидно. Но залепить ему по лицу мне бы не удалось, да и моё любопытство в кои-то веки оказалось сильнее агрессии. — А что, если я тебе скажу, что есть девушки, которым это нравится? — Что им нравится, когда их побьёшь? Шутишь что ли? — я не понимал смысла этого разговора. Казалось, что он просто издевался надо мной. У самого наверняка девчонок сотня была, с такой-то внешностью и манерами. — Их только пальцем тронешь – они уже пищат. Недотроги. Как к ним вообще подходить, не понимаю. — Ну, это ваши девчонки. А вот, например, в Балтиморе есть одно интересное местечко… Про БДСМ что-нибудь слышал? — «Пятьдесят оттенков серого» краем глаза видел… — Забудь. В жизни вообще всё не так. Короче… — он потёр глаза и продолжил каким-то уставшим тоном. Так обычно говорят люди, когда приходится повторять что-то десятый раз. — Рассказывать от и до сейчас долго и бессмысленно. Что может быть интересно именно тебе: есть такие девчонки, мазохистки. Они не могут получать удовольствие от нежного обращения и обычного секса. Они получают удовольствие от боли. У всех этот уровень разный: кого-то достаточно хлестнуть пару раз ремнём, а кто-то будет ещё просить, чтобы их ударили или полоснули ножом по коже. Очевидно, такие игры опасны, и здесь тоже нужно уметь вовремя остановить себя и свою безбашенную партнёршу. Но поверь, это намного круче, чем кидаться с кулаками на товарищей, из необходимости выплеснуть злость. А с этими девчонками… у тебя будет хорошая мотивация, чтобы научиться управлять собой. С этого момента и начинается настоящий кайф. После такой неожиданно откровенной речи я, наверное, с минуту не мог вымолвить ни слова. Я действительно не слышал ни о чём подобном и с трудом мог поверить словам моего нового знакомого. Но верить ему хотелось. Потому что, если всё реально было так, как он расписывал, то у меня появлялся шанс на более интересную жизнь. — А ты сам… тоже в этой тусовке? — В этой тусовке, — повторил он с усмешкой, — да. И довольно давно. То, что я тебе рассказал, это малая часть. Наверное, он видел, как горели мои глаза. Я уже был готов простить ему любую дерзость в общении, только бы узнать всё до конца. — Так что, ты бы хотел попасть к нам? Он ещё спрашивал. Точно издевался, не иначе. — Хотел бы, очень даже. Но у меня нет шанса попасть в большой город. — Шанс есть всегда, — произнёс мой загадочный знакомый максимально уверенным тоном. — Тебе нужно браться за учёбу… или за спорт. А лучше и за то, и за другое. Я готов тебе помочь. Всё равно я с родителями застрял у вас надолго, а привести нового человека в свою, как ты выразился, тусовку, – это всегда интересно. Так, спустя два года, за которые я успел накачать и мышцы, и мозговые извилины, я оказался в Балтиморе. Совершенно другим человеком. Рэй – тот самый городской, – как и обещал, привёл меня в свою компанию. В компанию молодых людей, которые знали о БДСМ не понаслышке, а по многолетнему опыту. Там и прошла моя молодость. Там я приобрёл свой первый сексуальный опыт и на практике узнал, что такое связывание, порка, игры с температурой, с ножом и кровью, болевой порог, стоп-слово и передача власти. И на моё удивление, в жизни моих новых знакомых едва ли можно было отличить от обычных людей. Они не были одержимы сексом, хотя и знали о нём раз в двадцать больше среднестатистического взрослого человека. Мы часто тусовались в клубах, опустошали бары и шатались ночами по улицам города. Словом, вели себя так, как должна молодёжь. А то, что происходило в наших постелях и красной комнате, было уже отдельной темой для разговора. Хотя наша компания, в которой я и Рэй были младше всех, имела в основном постоянный состав, периодически к нам приходили новые люди. Кто-то вливался, говоря, что наконец нашёл желаемое, и оставался с нами. Но по большей части новенькие или уходили после первой же БДСМ-сессии, или, набравшись опыта, формировали собственные компании. Так продолжалось довольно долго и, по сути, в моей жизни мало что менялось. Спустя около года такой практики, я уже был профессиональным «верхним» – садистом и доминантом. Через меня проходило множество девушек с самыми разными запросами, и практически с каждой из них я получал удовольствие. Но это было развлечение на один раз, реже – на несколько. А те девушки, с которыми я был знаком уже несколько лет, которые застали меня ещё неопытным юнцом и сами же исправляли это недоразумение, были для меня как подруги. Иногда в шутку называл их наставницами, что, в принципе, было правдой. Но в один прекрасный день всё изменилось. Мне было уже двадцать пять, за моими плечами стоял давно пройденный колледж, а пополняла мой брендовый кошелёк доля от прибыли с общего бара, который основала наша замечательная компания. В общем-то, в нём потом мы и стали устраивать встречи для новеньких. И в очередной вечер к нам пришла одна девчонка – высокая брюнетка с милым личиком и крайне притягательной, хрупкой фигуркой. Мой типаж. Я, опасаясь, как бы такую принцессу не забрали раньше меня, тут же подошёл к ней. Притянул её ручку к своим губам в игривом жесте, но стоило мне перевернуть её запястьем вверх, как моему взору открылось огромное количество шрамов, покрывавших почти всю кожу от локтя до ладони. Не то чтобы я был сильно удивлён – подобные картины мне приходилось видеть не однажды. Но, как только я поднял глаза, я столкнулся с её взглядом, в котором было столько безнадёжности и тоски, что в моей душе в тот же миг будто бы что-то перевернулось. — Пойдём, — выпалил я резко голосом, не терпящим возражений, и, потянув её за руку, направился к свободному столику подальше от остальных. Опустившись на диван, жестом приказал ей сесть рядом со мной. Такие, как она, беспрекословно слушают приказы – это я давно усвоил. — Почему ты здесь? Я же вижу, что ты не за развратом пришла, у тебя глаза о другом говорят. Что с тобой произошло, принцесса? И она рассказала мне. Доверилась слепо, потому что ситуация была безвыходной. Саре – так она представилась – некому было помочь, и некому было за неё заступиться. Она действительно пришла не поразвлечься. Она пришла за спасением, движимая надеждой, что у неё ещё было право на нормальную жизнь. Ну, вернее, нормальной нашу жизнь назвать сложно, но, по крайней мере, мы были всем довольны и были готовы ввести в курс дела новичков, если они понимали, что действительно того хотят. Я сразу подозревал, что в её случае за помощью следовало идти к профессиональному психотерапевту, а не к опытному садисту, чьи услуги начинаются от лёгких игр со льдом и заканчиваются жёсткой поркой. Но Сара не хотела ничего слышать. Захлёбываясь в слезах, она проговорила что-то вроде того, что у врача придётся вспоминать весь ужас, который она испытала, вытаскивать его из глубин памяти и переживать заново. И что использовать такие методы она не была готова. Она лишь хотела повернуть в свою пользу то, что имела теперь. Что ж, я давно прошёл этап деревенского быдла, и, согласно новым правилам в моей жизни, желание дамы для меня было законом. Правда, даме оказалось семнадцать, о чём меня возвестил так не вовремя выпавший из её сумочки паспорт. В любом другом случае я бы отправил девчонку на выход с наставлением подумать до восемнадцати, прежде чем играть во взрослые игры. Но Саре сказать такое у меня бы язык не повернулся – с первого же нашего разговора я убедился, что морально она была моей ровесницей. Было бы глупо полагать, что после всего, что перенесла эта бедная девушка, она могла сохранить свойственную её возрасту лёгкость и ранимость. Я вступил с ней в так называемые постоянные отношения. Отношения типа садист-мазохист. Грубый секс с удушением, порка ремнём и плётками, связывание с полным обездвиживанием, игры со свечами – раскалённым воском, обжигающим обнажённую кожу. И жёсткий найф-плей: глубокие порезы ножом, после которых я приникал к ранам и пробовал её кровь, затем оставлял красные дорожки на её коже, на которой уже не оставалось живого места из-за огромного количества шрамов, рубцов и ожогов. Причём тяжело было не ей – Сара была в настоящем экстазе, после которого, правда, она обычно не могла встать с постели по два дня; но потом, почувствовав себя чуть лучше, умоляла повторить. Из меня был такой себе психолог, но я примерно понимал, чем было вызвано её желание: пережив жестокое насилие с тем Человеком в маске, она хотела получить что-то вроде подмены впечатления. Чтобы с ней повторили то же самое по её воле и чтобы это доставило ей удовольствие, а не ужас. Но проблема в том, что этой «терапии» не было конца. С каждым разом Сара могла переносить всё более жёсткие увечья и настаивала на них, и перерывы между этими сессиями становились для неё только томительнее. А мне было просто пиздецки больно видеть это. Причиняя боль ей, я будто бы чувствовал её сам. Оставляя кровавые следы на её полуживом теле, я будто испещрял ножом собственное сердце. Потому что я полюбил её. Полюбил так, как не любил никого в этой жизни. Мои так называемые коллеги смотрели на меня как на помешанного, едва держась, чтобы не покрутить мне в открытую пальцем у виска. Потому что одно дело – развлечение на пару ночей, а другое – связать свою жизнь с девушкой, которая по всем признакам была безнадёжна. Но я не хотел в это верить. Я просто не мог так всё бросить. Я копил деньги, чтобы поехать с ней в реабилитационный центр и сделать всё возможное, чтобы её вылечить. Оплатить любых специалистов, любые лекарства и терапию. Потому что я не позволю ей страдать всю жизнь, не узнать, что такое настоящее удовольствие, настоящее счастье и настоящая любовь. Хотя она говорит, что любит меня. И в зелёных глазах её в эти моменты теплятся такие чувства, которые просто невозможно спутать с безумным восхищением, которое испытывают «нижние» к своему мастеру. Я не раз видел это. Но с Сарой всё было совсем иначе. Любовь – странная, сумасшедшая, жуткая, но до невозможности крепкая и чуткая. Я уже не представляю жизни без неё, а единственной моей целью теперь стало дать шанс на жизнь и ей. Но всё это надежды на будущее, а пока… я нахожусь рядом с Сарой, облегчая её страдания доступными мне методами. Оперевшись на спинку кровати в нашей спальне и положив её голову себе на колени, я черчу на её тонкой ручке неровные дорожки остриём металла, царапая кожу, на которой давно не осталось живого места. Свободной рукой нежно глажу мою принцессу по голове и самым мягким голосом, на который только способен, прошу её остановиться на этом. Не до крови, не до шрамов, хотя бы в этот раз. Но она непреклонна. До встречи с ней я был уверен, что у меня больше никогда не защемит сердце, если «нижняя» со слезами на глазах попросит сделать ей больно и в полубреду будет говорить о том, как ей это нужно. Но теперь, когда на месте «нижней» оказалась Сара, больно стало мне. Снова. Причём намного больнее, чем несколько лет назад, когда такие развлечения ещё просто не вошли в привычку. Теперь всё совсем иначе. Но для девушки, которую я люблю, я готов сделать всё, что угодно. Поэтому я снова ввожу нож под её кожу, стараясь хотя бы не попадать по венам. Потом подношу её руку к губам, как во время нашей первой встречи, и оставляю на ней долгие, нежные поцелуи, слизывая с кожи выступившую кровь. И у меня снова сжимается сердце, когда я слышу её обессиленный, но проникнутый эйфорией голос: — Да, Вишенка, так мне лучше… Я целую её, и поцелуй наш с привкусом крови, собранной с её рук. Раньше Сара просила прокусывать ей губы, но спустя долгое время я убедил её наложить запрет на боль хотя бы во время поцелуев. И это была наша маленькая победа. Она начала принимать от меня нежность, и я видел, что это было ей нужно. Что такие ласки тоже лечили её, хотя принцесса пока и не могла этому поверить. Мне очень тяжело, а Саре – тяжелее в разы. Но я точно знаю, что потом, когда всё закончится, я буду беречь её ещё больше. Я не допущу, чтобы кто-то коснулся моей принцессы пальцем без её разрешения, не говоря уже о том, чтобы наносить ей моральные и физические увечья. Я покажу ей настоящую любовь, нежность и теплоту, когда она будет готова принять это, отпустив насилие из своей жизни. И когда-нибудь мы перестанем даже вспоминать о том кошмаре, который свёл наши раненые души.