Я сидел на холодном бетоне подъезда, вжавшись в какой-то тёмный угол. Лицо горело, а перед глазами лишь мелькали пятна. На фоне шум, но можно было распознать знакомый ритм песни. Слишком. Всё слишком. Слишком больно, слишком безразлично, слишком громко. Я кричу, но за стеной упорно этого не замечают, и увеличивают громкость на колонках. Остальным соседям плевать на подозрительные шумы глубокой ночью? Хотя, какая разница?.. Все артерии будто охватило синим пламенем. Привычно, но всё равно неприятно. Сейчас вместе с лимфой льётся яд замедленного действия. Года через три меня точно хватит инфаркт, или скончаюсь от передозировки, и я буду лежать под двумя метрами сырой земли — растоптанной и никому не нужной. А может это произойдёт и раньше, зачем неосознанно продлевать себе жизнь. А ведь мне всего двадцать два года от роду.
Светлые кудри намокли и упали на мой влажный лоб. Серо-голубые глаза забегали по сторонам. Зрачки, кажется, стали ещё больше, напрочь перекрыв когда-то яркую радужку. Двадцать два года. Я буквально просрал свою жизнь. Хотя, сейчас это совсем не волновало, куда интереснее было наблюдать за вспышками галлюцинаций в моём подсознании. Но как только начнётся отходняк, я снова впаду в бездонную яму вины и ненависти к себе, ко всему миру, и, конечно же, к
нему.
Я не осознавал, как докатился до такого. Я попробовал единожды, на юбилее
своего бывшего парня давнего друга… или знакомого?.. незнакомца?.. уже не важно. Попробовал и увяз по уши. Утонул глубоко и надолго. Ведь все допускают ошибки! Я тоже ошибся. Правда, колоссально, неисправимо
и до боли отвратно.
Руки затряслись в мелком треморе. Надо было доползти до квартиры, пока ещё не поздно, пока я не попался. Если
он всё-таки из жалости выйдет на лестничную клетку, я очень об этом пожалею.
Минута, две. Ноги меня не слушались, с фразой
«соси-ка ты хуйца, Володь, это полностью твоя вина». И я не спорил, соглашался. Спорить с самим собой сил не было, да и развивать начальную стадию шизофрении тоже не особо хотелось.
Счёт времени я потерял, поэтому определиться, как давно я сижу, тоже не мог. Многие скажут, что это невыносимо — существовать в такой жуткой отрешённости от мира. Возможно, так и есть. Но я уже почти не помню свою жизнь до того, как пропал. Лишь моментами.
— Чёрт! — прошипел я, когда всё-таки смог, шатаясь, подняться на ноги.
Все конечности, казалось, были ватными, и, чтобы не упасть, я прислонился к холодной стене подъезда. Если упаду, уже не встану. Шум в ушах понемногу проходил, а это означало, что скоро будет больно.
Голова раскалывалась, это без учёта того, что за такой родной дверью музыка играет чуть ли не на весь дом. Буквально. Я не знаю, как противные бабки с этажа ещё не вызвали полицию. Скорее всего, ради святого
Лëшеньки можно и потерпеть. Но мне это даже на руку, так бы повязали.
Произносить, даже думать о любимом имени было невыносимо. В кожу сразу с ужасной болью впивалась тысяча иголок
(пхаха, и даже не наркотических), всплывали воспоминания последней
с ним встречи. Кажется, я скучаю даже по этим мрачным минутам. Главное — видеть его холодные голубые глаза.
По-хорошему надо бы подняться в квартиру и улечься спать, чтобы завтра с новыми силами продолжать разработку программ для чайников. Я бы с радостью забросил всю эту мутотень, но, увы, денег на новую дозу не хватало, а она нужна была не позже, чем через пару дней. Да и хотелось хотя бы на несколько часов отвлечься от суровой реальности и вечного желания вдохнуть аккуратную белую дорожку.
Похоже, у стены я тоже задержался надолго, потому что музыку за ней я уже успел различить — «Сахарный Человек», Gone.Fludd. Она играла всё это время? Как символично.
Он знает, что я здесь? Судя по всему. От этой мысли стало ещё паршивее — точно начинаю отходить от эффекта фальшивого безразличия.
С трудом поднявшись по лестнице на этаж выше, я завалился в свою маленькую квартирку. В прихожей стояло зеркало, так что я сразу наткнулся на отражение. Да, надо признать, видок не очень: мокрые волосы растрепались, глубокие синяки под глазами привычно темнели, зрачки почти полностью закрывали радужку цвета тусклого неба в шторм, дыхание сбилось, а бескровные губы были истерзаны в попытках заглушить душевную боль. Цвет лица белее листа А4, скулы неестественно выпирали. Схоже с анорексией, но я ей не страдаю. Разве что в лёгкой форме.
Вид был жалкий. И как из двадцатидвухлетнего мужчины в расцвете сил я превратился в
это?..
Около двух лет назад
Илья — мой бывший друг — подкрался ко мне незаметно, со спины. Странно, что его голос не заглушил громкий звук колонок. Слышал я его отчётливо, но вид у него, конечно, был потрёпанный. Кажется, таких в основном показывают по РЕН-ТВ заядлыми наркошами. Правда меня это не волновало.
— Давай отойдём, — и ушёл в тёмную, пустую комнату. Даже свет не включил.
Не раздумывая, я шепнул Губанову на ухо о том, что собираюсь отлучиться и, с некоторыми сомнениями доверив его остальным гостям вечеринки, пошёл за Мазелловым.
«Может что-то случилось? Поговорить хочет?» — мысли крутились в голове, но я так и не остановился ни на одной из них.
Осторожно зайдя в (как мне тогда показалось) гостевую я сел на широкий диван рядом с парнем. В руках он держал пакетик с... белым порошком? Нет, нет, нет.
— Смотри, чё нам достал! — да, всё-таки, это были наркотики. Не веря своим глазам, я подавился воздухом. — Дорожку? Две? — с издевательской усмешкой спросил Илюха, высыпая на стеклянную столешницу порошок ровной полоской. — Ты как баба! Чё бледный такой?
— И-илюх, я не думаю… — голос срывался, но я всё равно пытался переубедить друга. Так вот почему он так выглядит!
— А ты и не думай! — рявкнул он. — Тебе слабо что ли?!
Это и подкосило меня. Мне не слабо. Не слабо! Никогда не было, и не будет. Я быстро показал Мазу длинный средний палец, и с большим усилием воли склонился над столом, сжав руки в кулаки.
— Лëха...
— Ты и «каблук» ещё, оказывается.
Он подначивал меня. Нагло, безжалостно. И я решился. Закрыв левую ноздрю пальцем, правой я быстро вдохнул всю дорожку. Нос обожгло, и я зашёлся в удушающем чихе. Илья лишь похлопал меня по плечу, как казалось, одобряюще.
Через несколько минут яд начал разливаться по венам и артериям вместе с кровью. Это было невыносимо больно, но в то же время безумно приятно. В животе запорхали тёмные бабочки, одна из них опустилась прямо на сердце. Огонь охватил всё тело, руки забились в приятном треморе, но разум заставил рефлекторно сжать их. Ильи уже не было, он оставил меня развлекаться одного. Явилась первая галлюцинация — Алексей с огорченным блеском в глазах, буквально разбивающийся на осколки. Или это всё происходило наяву? Сквозь шум я услышал крик, и голос был такой... родной. Да это же Лëша! Мне не привидилось! Это он сейчас стоит и сокрушается надо мной, явно расстроеный и злой. А мне так… так
всё равно.
Настоящее
Воспоминания отдались головной болью. Я бы спокойно забыл и отпустил, но не могу, пока этажом ниже живёт он, плод моих страданий. Я пытался съехать, но либо не приходил на встречу с арендодателем, валяясь на полу в забытье, либо бездумно спускал все деньги на зависимость, не оставляя ни капли на первый взнос.
Я продолжал жить с ним в одном доме. Продолжал мучать его своими криками в галлюцинационном шоке и отвратительно сладким запахом наркотиков, пробирающимся в щели его входной двери.
А он лишь делает музыку громче.
