Равное

      По кухне разносится тонкий звон кружки, неровной рукой поставленной на поверхность стола. Тэхен морщится то ли от этого звука, то ли от головной боли, и опускается на стул, наконец позволив коленям подогнуться. Тело бьется в треморе, не отпуская напряжением.       Кружка горячая, обжигает подушечки пальцев, вжатых в нее изо всех сил. Запах крепкого чая паром растекается в теплоте комнаты. Тэхен поднимает кружку и делает глоток, обжигая полость рта горечью. Прикрывает глаза. Почти воет.       В голове мутный ураган мыслей, припорошенный усталостью. Много-много сомнений, переживаний, вины, но больше всего – желания унять зудящую боль. Она терзает его своими клыками весь день, безжалостно вырывая куски плоти, защищающие ребра.       Он мог избежать этого. Мог пресечь на корню даже возможность почувствовать боль – в его арсенале было на это целых два способа, существование которых он не хотел замечать.       Как задача по математике, составленная непутевым учителем.       Тэхен ее прокручивал в голове каждый грёбаный день.       Есть он, а есть его мечта стать актером, которую он воплотил в жизнь.       Выдержав годы насмешек, упреков в его сторону. Выдержав и это злополучное: «Ты же моногамен. Таких в кино не берут, да ты и сам не сможешь. А если нужно будет кого-нибудь поцеловать? Или вообще трахнуть? Думаешь, сможешь? А? Не смеши, ты сразу о своей мечте забудешь».       Выдержав пять лет массовки, сотни второстепенных ролей мальчика-дурачка, он наконец ступил на вершину и держался в пятерке лучших звезд корейского кинематографа 21 века. Держался уверенно, отыгрывал с блеском разные роли и блистал широкой улыбкой на премиях, и так было спокойно. Была безопасность и стабильность, до тех пор, пока судьба не подкинула больше условий.       Есть Тэхен, есть его мечта стать актером, которую он воплотил в жизнь, а есть…       – Как ты можешь так это любить? Даже сейчас, когда тебе больно?       …Чонгук.       Чонгук, сидящий на соседнем стуле, откинувшийся спиной назад. Недовольно поджимает обветренные губы и рукой проводит по затылку, лохматя темные непослушные кольца волос. Этот эпитет хорошо описывает его.       Непослушный.       Как раз для того, кто делает так, как хочется, даже когда все вокруг продолжают его отговаривать. Даже когда Тэхен говорит ему ложиться спать без него, а тот все равно ждет, когда он приедет со съемок.       А еще:       Упрямый.       Энергичный.       Терпеливый.       Добрый.       Красивый.       Тэхен ставит кружку на стол и тихо вздыхает, смотря на парня в ответ.       Господи, какой же он сейчас красивый – вот так в старой растянутой футболке и шортах сидящий рядом. Родной. Любимый. Его человек – то есть в его жизни занимает одно определенное, важное место. Как и в его мыслях, и в сердце, и в квартире, и штампом в паспорте – тоже.       Его муж.       Есть Тэхен, есть его мечта стать актером, которую он воплотил в жизнь, есть Чонгук, которого он любит до тихого ужаса. И есть фильм, в котором он снимается вот уже полгода.       Фильм, в котором он сниматься уже не так уж и хочет, потому что сегодня ему пришлось отыгрывать поцелуй – первый из трех. Он запомнил эту сцену слишком хорошо: как он сидит на огромном диване и к нему подходит девушка – его напарница, играющая роль его возлюбленной. Подходит, садится рядом, улыбается ему, касается, целует. А он ей отвечает.       Отвечает, тянется к чужим губам – и отворачивается в последний момент, вздыхает-всхлипывает, хмурится. Неприятное чувство рождается под легкими, будто тошнота, сжимает ближайшие органы и горит неоновой вывеской перед глазами – нет. Нельзя. Ты не её. Не давайся. Неправильно.       Так он запарывает первый дубль.       Есть еще второй, третий, четвертый.       Когда оператор выключает камеру, отснимая последний, шестой, Тэхен хрипя просит девушку встать, а сам роняет голову на диванную подушку и сжимает челюсти. Потому что один раз – больно. Но шесть – едва ли можно вынести.       Боль, не только физическая, разрывает грудину, ребра ноют, словно умоляя хозяина – остановись, прошу, перестань. По пути домой Тэхен тихо плачет на заднем сиденье такси.       Это как задача по математике, составленная непутевым учителем. Было два решения: бросить мечту или не влюбляться в Чонгука. Ни одно из них не проходило по его программе моральных установок.       – Я люблю эту работу, – Тэхен опускает взгляд, позволяя тому медленно разглядывать мужа. – Когда я играю, я чувствую себя живым.       Чонгук, до этого смотрящий на него, теперь отворачивается. Его крепкие запястья свободны от браслетов, и видно, как движутся мышцы и жилы под татуированной кожей, когда парень сжимает ладонь в кулак, чтобы затем по очереди разжать палец за пальцем, начиная с указательного. Он делает так, когда о чем-то напряженно думает.       – Я просто… – заминка, попытка собраться с мыслями.       Тэхен знает, что он собирается сказать. Это не первый их подобный разговор за четыре года брака. Чонгуку нужно это сказать, напомнить, а Тэхену – услышать.       И он слушает. Ловит каждое движение, каждую интонацию, почти задержав дыхание, слушает, потому что Чонгук начинает говорить, вновь вернув свой взгляд к его лицу – нежный-нежный взгляд, от которого руки, дрожащие от тянущей боли, немного расслабляются.       – Я беспокоюсь о тебе. Мне нет смысла тебя ревновать, я знаю, что эти поцелуи ничего не значат, но ты страдаешь, – его тихие слова ползут по кухне сине-фиолетовыми ящерицами, маленькими коготками цепляясь за стены и плечи Тэхена.       Тэхен знает, что его не ревнуют, но само знание, что вашего человека целует кто-то другой, все равно приносит отчаяние – что бы Чонгук не говорил, у него тоже не все так радужно. Тэхен так сильно винит себя в такие моменты, когда понимает, что заставляет драгоценное сердце своего мужа страдать.       Чонгук усаживается иначе, наклоняясь корпусом вперед. Тэхену как-то внезапно удается заметить, как его темные ресницы вздрагивают, когда парень моргает.       – Я был против этого проекта, ещё когда тебе пришло приглашение. Ничто не стоит твоей боли.       – Это хороший фильм, – Чонгук не верит, скептически взглядывает, вновь поджав губы. – Это стоит того, осталось лишь пара месяцев, и я буду свободен.       Против упрямства мужа у Тэхена найдется своя «у» – уверенность. Он знает, что в жизни никогда не будет все гладко, он осознанно пошел на это и все ещё считает, что сможет прекрасно с этим справиться. Но, конечно же, не один.       Повисает тишина – та самая тишина, в который упрямство одного и уверенность другого сталкиваются друг с другом, чтобы затем одновременно отступить. Чонгук все понимает тоже, нет ни злости, ни раздражения. Тэхену с ним повезло. Ему любовь попалась заботливая, понимающая и отходчивая.       Тэхену вообще в жизни повезло, если не считать прямо этой минуты, когда тошнота поднимается из груди, наконец пересилив его выдержку, и вырывается тихим стоном – зовом о помощи.       – Иди ко мне, – сквозь зубы.       Чонгук поднимается, шурша одеждой, подходит ближе. Его руки теплые, уверенные, сильные – этими руками он обнимает мужа за плечи и прижимает к своей груди. Так, конечно, намного лучше. Так он чувствует себя правильно.       Тэхен прикрывает глаза, дыша его едва заметным парфюмом и ненавязчивым запахом кондиционера для белья. Он сам, наверное, все еще пахнет улицей и сыростью ноября.       Руки Чонгука никогда не дрожат – профессия не позволяет. Пока Тэхен меняет маски под прицелом камер, он рисует чертежи зданий. Восемь лет назад они познакомились на съемках какого-то второсортного проекта: Чонгук был ассистентом главного по декорациям, Тэхен плавал в массовке как рыбка в море, но внимание парня привлечь сумел.       Никто и не знал, что они, двое моногамных, тогда влюбятся друг в друга и больше никогда не отпустят.       Тэхен думает об этом иногда, удивляется, благодарит судьбу-старуху, но прямо сейчас думать больше не хочется. Родные руки уверенно держат за затылок, массируя кожу пальцами, успокаивая. От дыхания футболка на груди, в которую он дышит, нагревается, и он внезапно цепляет её пальцами и задирает вверх, прижимаясь губами к горячей коже. Чонгук вздрагивает, вздыхает полной грудью, и если бы он вложил в этот вздох чуть-чуть больше голоса, Тэхен услышал бы мягкий стон.       Появляется сладкая, навязчивая мысль все-таки этого стона добиться.       – Ты прости меня, пожалуйста. Я ведь все понимаю тоже, – бормочет куда-то в грудь, задевая кожу губами. Та становится ещё горячее, мягкая, а под ней твердые мышцы пресса. – Но надо до конца дело довести. А потом я больше ни за что не повторю такое.       Губы сменяются зубами, Тэхен аккуратно покусывает кожу под ребрами, руками сжав чужие бедра. Чонгук сжимает руку в его волосах, словно от удивления, и пытается ответить.       Получается не с первого раза – Тэхен мнет его бедра настойчиво, языком обводит ареолы сосков, задрав футболку до самых ключиц. Он хочет любить-любить-любить. Этого требует не постепенно спадающая боль под собственной грудиной и совсем не тремор в руках. Это просыпается сильнейше, голодное желание сделать его человеку приятно. Показать, как он любим.       – Да я же… – Чонгук запинается, набирает побольше воздуха, – знаю прекрасно. И не злюсь. Зачем мне злиться? Все в порядке, Тэ.       Сильный, все ещё держит спину ровно, переступает с ноги на ногу, словно удерживая себя от чего-то, не желая сдаваться. Упрямый.       Тэхен опускает голову, как кот мазнув шершавым горячим языком прямо над кромкой шорт, почти в конце того треугольника, куда с вершин ниже и ниже устремляются линии тазовых косточек. Последнее действие – и он поднимается со стула, гремя ножками о кафель, и ровняется с Чонгуком, тесня того к краю стола. Вжимаясь своей грудью в его, оставляя смазанный поцелуй на скуле – затем на брови, на лбу, на носу. Чонгук прикрывает глаза, тянется наощупь к его губам, сжимает недовольно руку, не хочет ждать. Это так глупо, так забавно могло бы показаться – как они, словно слепые котята, жмутся друг к другу, если бы не было так много страсти в этих дразнящих поцелуях. И заботы.       Чонгук, не выдержав, сам хватается за ворот рубашки и тянет на себя, губами ловя чужие. Но, честно говоря, прямо сейчас, когда эти губы, знакомые уже четыре года, накрывает его, сложно назвать их чужими. Они, скорее, уже его, только его собственные, только для него, и это никакие напарницы актрисы изменить уж точно не смогут.       Тэхен знает, что Чонгук не ревнует, но все равно намеренно сбавляет темп, позволяет вести, подтверждая – только для него не только эти губы, но и все тело, душа и сердце, а также, раз уж на то пошло, и недвижимость с этой квартирой и домиком за городом. Каждый поцелуй, подаренный букет, объятия – для него.       Когда поцелуй прерывается, губы у Чонгука красные-красные. Тэхен любовно чмокает их еще раз, тут же отстраняясь, с улыбкой наблюдая, как хмурится парень, не получив ещё один поцелуй. В груди становится тепло, но тепло опасно, вот-вот грозясь стать пожаром, потому что Чонгук смотрит полу-прикрыв глаза, покорно ожидая следующих действий, а потом стонет низко, но все еще тихо. Тэхен сжимает его бедра и прижимается к ним собственными, дразня, медленно выписывая восьмерки.       – Тэ, ты…, – жмурится от удовольствия, – хочешь?       Тремора больше нет, клубок острых лезвий, стянувший легкие, исчезает. Это больше не боль, лишь остаточное тянущее чувство. Но с ним можно жить. Его можно игнорировать.       Хочет Тэхен его не поэтому. Не потому, что внутри что-то там зачесалось и требует разрядки. Не потому, что он боль терпеть не может и хочет от нее поскорее избавиться.       Есть такое «хочу», когда из «потому что» лишь «люблю», и больше всего, конечно же, «чтобы».       Чтобы сделать ему приятно. Чтобы показать, как сильно он его любит. Чтобы оставить его след глубоко-глубоко в себе, не только телом.       Поэтому ответ дается легко, искренне и без сожалений. Это не «легко подпускать к своему телу после четырех лет отношений». Это «вот уже четыре года я хочу любить тебя, и ничего не изменится».       – Я так скучал, Гук-и, – отвечает в чужую шею, заставляя парня фыркать от щекотки. – Я могу взять тебя сейчас, ммм? – правая ладонь скользит под край тонких шорт, задирая ткань складками, открывая больше мягкой кожи. Чонгук упирается рукой о стол позади и выгибается навстречу, легонько толкаясь тазом. – Ты чист?       – Ага. Я готов, – сглатывает тяжело, трясет головой, сгоняя со лба темную челку. – В спальню?       – Пошли, – кончики губ ползут выше, образуя улыбку.       Тэхен отходит назад, позволяя парню отлипнуть от стола, и наблюдает, как тот босиком выходит из кухни. Стоит Чонгуку скрыться за дверным косяком, слышится его голос:       – Пожалуйста, скажи, что ты успел принять душ?       – Конечно, – он все еще улыбается, отвечая, пока торопливо расстегивает рубашку.       – Тогда сходи помой руки!       Тэхен заходит за ним в спальню, сощурившись от включенного света. Ему нравится так, когда все видно, когда можно посмотреть друг другу в глаза и найти зрачок в темной радужке.       Чонгук уже без футболки, сдергивает с бедер шорты с боксерами и, стоит Тэхену заговорить, оборачивается, усаживаясь на кровать.       – Я помыл руки, когда пришел, и после трогал лишь кружку и тебя.       Рубашка наконец полностью расстегнута, падает на пол у порога. Прямо сейчас – это нельзя назвать обычной тишиной, это горячее жгучее нечто, повышающее плотность воздуха и температуру. Уже как-то не до шуток. Тэхену, снимающему брюки, шутить совсем не хочется. Чонгуку, вдруг застывшему на кровати, похоже, тоже.       В спальне тепло и пахнет все тем же кондиционером для белья. Тэхену стоять абсолютно нагим здесь комфортно и привычно. Это давно ему знакомо, давно им любимо. Вот так подойти к ожидающему Чонгуку и провести ладонью по его щеке, позволяя тому ластиться в ответ.       – Ты чего, детка?       Чонгук смотрит снизу вверх, не моргает, сглатывает тяжело. Колечко пирсинга поблескивает на нижней губе, внезапно привлекая внимание.       В ответ шепчет:       – У тебя сейчас такой взгляд голодный.       По спине теплой волной идут блаженные мурашки. Тэхен молчит, оглядывая его с ног до головы.       Чонгук размеренно дышит, кажется, он спокоен, но затем взгляд падает на его руки, сжимающие одеяло по бокам, и наполовину вставший член. Тэхену почти иррационально хочется взять его рот, но он решает сыграть по-другому.       – А что, тебе хочется этого? – улыбается уголком губ, перемещая ладонь на его плечо. – Чувствуешь себя беззащитным? Хочешь, чтобы я сожрал тебя? – берет за подбородок, поднимая голову выше. – Хочешь, Чонгук?       Тэхен заглядывает в чужие глаза, видя в них горящие эмоции, накаляющиеся все сильнее. Чонгук отзывчивый с ним, вспыхивает спичкой – осталось совсем чуть-чуть.       – А может, ты сегодня послушный мальчик? Мой хороший мальчик, – наклоняется к его уху, зазывающе шепча. – Хочешь, чтобы я взял тебя прямо сейчас? Как тебе нравится, крепко. Да?       – Тэ, – Чонгук неровно дергает плечами и хватается за его запястье рукой, – Тэ…       – Что? Скажи, родной.       Тэхен кусает щеку изнутри, чтобы не завыть. Он почти не касался его, но Чонгук уже ерзает бедрами на одеяле, не в силах терпеть возбуждение. Крепкая грудь и пресс напрягаются, когда Тэхен опускается перед ним на колени и берет его член в ладонь.       – Тэ… – вздыхает снова, откидывая голову назад. Его бедра подрагивают, стремясь двинуться навстречу теплой руке, раскатывающей капельки смазки на головке. – Не слишком ли много ты болтаешь?       Воздух вздрагивает от звонкого шлепка, Чонгук непроизвольно раздвигает ноги шире, шипя от боли на боку бедра, куда пришелся удар ладони.       – Ну уж я буду говорить сейчас все, что захочу, – усмехается Тэхен. – А? Что ты сказал?       Тот выгибается в спине и сильнее закидывает голову назад, одеяло трещит от силы, с какой сжались его руки. Это тихое, хрупкое зрелище, от которого в жилах вскипает кровь: любимое дрожащее тело извивается на простынях, не в силах совладать с страстью души. Прикрыв глаза, Чонгук облизывает губы и что-то повторяет, но его шепота не слышно.       – Скажи громче, – звучит приказом.       – Ещё, – хрипит Гук, его бедра призывно разъезжаются в стороны. От этого вида во рту сбирается слюна. – Ударь меня ещё, давай же.       Ну конечно, как Тэхен мог забыть его кинк, и какое до ужаса чувствительное у него тело. Он сам едва не задыхается от восхищения – его муж такой красивый.       – Вот так? – ладонь звонко шлепает по внутренней стороне бедра, Чонгук вздрагивает и ложится спиной на кровать, опираясь локтями. – Хорошо?       – Да-а, – облизывает сухие губы, приоткрывает рот.       Еще один шлепок – по другому бедру, затем следующий – прямо на то же место. Звучит звонкий хлопок, а следом за ним глухой стон.       Тэхен поднимается и придвигается к парню, целуя влажные от слюны губы – хорошо до потери сознания. Словно искусная игра на натянутых струнах виолончели. Чудесная музыка получается.       Конечно, не настолько красивая, как звук, который Чонгук издает прямо в его губы, когда Тэхен вновь берет его напряженный член в руку.       Это похоже на рай, но уж точно не чистилище. Их любовь чиста, но как же грязен бывает их секс. Тэхен обожает это больше жизни.       – Давай, поскули для меня, Гук, – говорит, опускается чуть ниже, вжимается губами в быстро пульсирующую венку на шее прямо под челюстью.       Его рука сжимает член сильнее, собирается в кулак на головке и осторожно массирует. Чонгук подбрасывает бедра навстречу и действительно скулит, тянет высокую ноту, напрягает руки, сжимая одеяло, собираясь кончить – Тэхен видит, он уже так близко. Как же сильно, наверное, он хочет этого.       Так думает Тэхен и останавливает руку, зажимая член у основания. Чонгук секунду еще блаженно дрожит бедрами, пока не понимает, что ему не дали почувствовать долгожданный оргазм, а затем разочарованно воет.       – Тэээ, нееет. Тэхё-ё-о-он. Я хочу кончить! Пожалуйста! Это было так близко!       Тэхен не удерживается и улыбается, лаская его напряженное бедро.       – Тшшш, дорогой, ты уверен, что хочешь кончить от моей руки?       Это, конечно, заставляет его замолчать. Тяжело дыша, Чонгук прикрывает глаза и ждет его слов.       Тэхен мог бы опустить его на колени, дать себе отсосать. Чонгук, вероятно, смотрелся бы сейчас прекрасно, усердно облизывая его член. Но что-то внутри вело в другое направление, заставляя желать делать все для него. Заставляя себя понять, что его все еще хотят, что он может сделать своему человеку приятно.       – Ползи к подушкам, Гук-а.       Чонгук секунду переваривал услышанное, затем перевернулся и на коленях дошел до изголовья кровати. Его колени дрожали, когда он встал на них. Его руки, которые всегда были в спокойствии, теперь тоже подрагивали. Вновь улегшись на спину, Чонгук явил собой зрелище, достойное картин Ренессанса и кисти Рафаэля. Его нельзя было назвать ангелом. Таким огнем и похотью в глазах мог похвастаться разве что дьявол, но Тэхен сомневался, что и его можно было прировнять к его мужу.       Приглашающе раздвинув ноги, Чонгук повернул голову на бок и посмотрел на него темно-темно.       Тэхен любовался им пару секунд, пока наконец не придвинулся ближе, устроившись меж коленей. Его загорелая ладонь легла на напряженный живот, с нажимом уводя ниже.       – Теперь ты готов, верно? – спросил он низко.       Он мог молчать, конечно. Но видеть, как после его слов грудная клетка Чонгука замерла, а затем начала неровно опускаться и подниматься, было чистым удовольствием.       В ответ Чонгук лишь быстро закивал, и Тэхен отодвинулся назад, чтобы слезть с кровати и открыть невысокую тумбочку. Кинув баночку смазки и презерватив на кровать, он обернулся, чтобы увидеть, как Чонгук сжал в руке свой член, едва заметно себя лаская.       – Не можешь больше терпеть? – тот недовольно зыркнул на него из-под челки, и он поднял руки в примирительном жесте. – Ты хорошо растянул себя?       Чонгук начинал злиться, это было очевидно. Утверждающе кивнув, он дернул бедрами и крепко сжал челюсти, ожидая его действий. Злой Чонгук был довольно интересным зрелищем, злой и возбужденный – лучшим, что вообще придумала планета.       Тэхен открыл смазку и вылил гель в ладонь, согревая. У него самого сдавали нервы, опять же, из-за Чонгука. Его, такого разгоряченного, недовольного, непослушного, хотелось хорошенько оттрахать, усмирить, подчинить.       Стоило ему коснуться сфинктера, проникая двумя пальцами сразу, парень закинул голову на подушку и замученно завыл:       – Блять, Тэхен, ебанныйврот, трахни меня уже, как ты заебал…       Поняв, что тот хорошо растянут, Тэхен вставил в него третий палец, прокручивая и раздвигая. Смазка стекала по расщелине меж ягодиц и капала на одеяло. Только сейчас он подумал, что стоило подложить полотенце, но теперь на это было как-то плевать. Ему вообще на многое сейчас было плевать, и маты, то и дело слетавшие у Чонгука с языка, его не волновали.       Вытащив пальцы, Тэхен начал раскрывать презерватив. В этот же момент в спальне раздался недовольный голос.       – Итак, блять, если ты сейчас же мне не вставишь, я тебя грохну. Раз. Два.       «Три» не последовало. Тэхен отбросил в сторону бутылёк смазки и осторожно вошел головкой, вцепившись в бедра Чонгука. Тот затих тут же, стоило почувствовать прикосновение, и теперь тихонько лежал, уставившись в потолок, прислушиваясь к ощущениям. Его горячие стеночки сжимались плотно, но пропускали член дальше. Это уже было достаточно приятно, чтобы кончить. Входя сантиметр за сантиметром, Тэхен глубже дышал, поддерживая Чонгука за талию обеими руками. Его тазовые косточки коснулись мягких ягодиц, и он замер, позволяя парню прийти в себя. Но ему, похоже, это не требовалось.       – Ну наконец-то, блять, – заворчал тот громко. – Я думал, помру. Ты че как дед сегодня?       Говоря это, он совсем забыл, что их положение немного поменялось. У Тэхена были доступны все способы воздействия, и злить его было опасно.       Устроившись между его ног, Тэхен наклонился и медленно провел ладонью по скуле парня, а затем сжал его крепкую шею и толкнулся внутрь, двигая чужие бедра на одеяле. Чонгук выгнулся в ответ и как-то снова замолчал, лишь тихо похныкивая.       – Плохих сучек, – рыча проговорил Тэхен, – дерут как шлюх. Ты этого и добиваешься, похоже.       Чонгук попытался улыбнуться, но его сбил следующий толчок, отдавшийся где-то внутри сладкой истомой. Темп задался сразу резкий, Тэхена вывели из себя, и он собирался отыграться на нем за плохое поведение. Потому что Чонгук прекрасно знал, чего добьётся таким способом.       Толчки были грубые, не стандартные движения вперед-назад – Тэхен сжал его шею сильнее, удерживая на месте, и вбивался в него, словно стараясь заполнить его нутро своим членом ещё больше. Свободной рукой подтянув Чонгука на себя, он чуть сменил угол, и тут же раздался короткий низкий рык.       – Посмотри, каким послушным ты стал, – звучало с усмешкой.       Прервавшись, соскочив с ритма, Тэхен наклонился прямо к его лицу, все ещё удерживая за шею, и вновь начал вбиваться. Его член задевал простату, буквально вжимаясь в нее, выбивая из Чонгука хриплые вздохи, а затем проникал глубже, раздвигая стеночки, хлюпая смазкой.       Теперь Чонгук действительно выглядел послушным. Почти разбитым, растраханным как после ночи оргии.       Теперь его покрасневшие щеки и растрепанные по подушке волосы скорее подчеркивали его положение, когда он не мог сдвинуться с места.       Врываясь в него, Тэхен ощущал, как собственные мышцы тянули усталостью, но это легко забывалось, стоило Чонгуку простонать и выгнуть шею, подставляясь под его руку. Так он просил, умолял, так Чонгук пытался угодить ему и показать, что ему нужно. Тэхен наклонился, загоняя член в сжимающийся сфинктер. Ладонь на чужой шее сжалась, мышцы под ней протестующе напряглись, бьющаяся венка пульсировала под пальцами.       – Нравится, когда дерут как шлюху? – сложно было сказать, восхищался он или насмехался.       Чонгук в ответ дернул тазом, сбивая Тэхена с ритма, и тот недобро прорычал. Заминка, шорох одеяла, громкий вздох Гук-а. Тэхен замахивается и шлепает его по бедру, что-то шепча. Снова низкий стон. Тишина.       Секунда, чтобы прийти в себя.       Тэхен вошел членом на всю длину и начал вбиваться, почти не выходя.       – Не дергайся.       Чонгук послушно раздвинул ноги шире, скользя пяткой по одеялу, другую укладывая на чужую поясницу. Вздохнул, преодолевая давление на шее. Снова послушный.       – Вот так, мой хороший. Молодец.       Услышав похвалу, он выгнулся в спине и заскулил . Его стон превратился в неровные вскрики, когда Тэхен увеличил амплитуду толчков, входя в него почти грубо.       – Делаешь мне так приятно. Мой любимый мальчик. Давай, детка.       Из-под ресниц Чонгука выступили слезы, скатываясь по вискам на подушку. Его жалобное выражение лица говорило само за себя. Тэхен сам чувствовал, что вот-вот кончит, но сначала нужно было как следует позаботиться о парне.       – Чувствуешь, как я трахаю тебя как дешевую шлюху? Ты этого добивался, да? Очень хорошо, я вижу, – Чонгук крупно дрожал всем телом, отзываясь на каждый толчок, словно этого было слишком много, словно он держался из последних сил. – Давай, мой родной. Такой хороший мальчик. Кончай для меня.       Ровно четыре толчка, прежде чем Чонгук выгнулся в спине ещё сильнее и застыл в напряжении, изливаясь себе на живот. Широко открыв глаза, он замер невидящим взглядом где-то на потолке, судорожно сжимая внутри себя член, словно тело само пыталось принять его ещё глубже. Тэхен отпустил его шею и прижался губами к щеке, шепча что-то неразборчивое. Тихие всхлипы Чонгука звучали где-то рядом, и он почувствовал, как тело крупно вздрогнуло, а затем сознание затопила белая вспышка. Долгая, яркая, ослепляющая и оглушающая, пронеслась через все конечности бесформенно-угловатой волной. Как набегают огромные волны, быстрые, шипучие.       Почувствовав под ладонью горячую талию Чонгука, Тэхен как-то бездумно отстранился, выходя из него, и медленно снял презерватив. Мысли в голове плавали туманом. Рука Чонгука легла ему на поясницу и потянула, укладывая рядом. Приоткрыв глаза, Тэхен потянулся к мужу, прижимаясь губами к чужим, затем соскальзывая на щеку, после – на плечо, чуть липкое от пота.       Он уже с трудом мог вспомнить, был ли этот день действительно плохим и было ли ему больно. Чонгук под боком громко сопел, поглаживая его предплечье, и этого, казалось, хватало, чтобы забыть о существовании любых негативных эмоций.       – Я люблю тебя, Гук-а, – проворчал он в чужое плечо.       – Говорить это после секса пиздец банально, Тэ. Ты знал?       Но они были в браке уже четыре года, им, вероятно, можно было быть немного банальными. Чонгук, наверное, тоже подумал об этом и лишь молча поднял руку и запустил ладонь в темные волосы мужа, пропуская сквозь пальцы.