Кому о ком заботиться

      Итачи всегда был тем, кто присматривал за Саске: чтобы он надевал шапку в ветреном начале ноября, чтобы не пропускал завтрак перед уроками, чтобы в девять вечера – душ, а сразу после в кровать. Так уж сложилось, что эти обязанности он незаметно, естественно взял на себя, а родители только радовались. У него все равно получалось добиться от младшего исполнения этих требований лучше, почти без актов протеста – Саске побурчит, состроит недовольную моську, но сделает. Всегда.       Так они привыкли.       Наверное, это действительно было к лучшему – не пришлось менять порядок быта, когда родители внезапно ушли из жизни. Заземлило.       Пока они вместе можно было вынести прогорклую боль утраты. Взгляды, преследующие взгляды любопытства, равнодушия и обгладывающего сожаления на похоронах. Тяготы новых реалий жизни, когда начались пересуды, предложения и ультиматумы о том, что за Саске придут органы опеки – так Итачи перешел на заочку с второго курса, устроившись на работу с полной ставкой и сверхурочными часами за надбавку. Разделенное на двоих, все это переносилось – ведь не давило гранитной плитой одиночество.       Хотя… это не совсем так. Родителей не хватало. Саске часто думал об этом в часы пустоты квартиры, сидя на кровати в родительской… когда-то родительской спальне. Простыни пылились под толщей покрывала, стиранные тем же порошком, что и сотни раз до того, но потерявшие след тех, кто спал на них. И заменить их объятья не могли.       Но беспокоить детскими капризами Итачи? У него и так хватало забот. Работа, учёба, собственные мысли и он, Саске. За год старший брат будто повзрослел (постарел) на все лет пять, приобретя выражение лица, бывшее свойственным отцу – морщинка меж бровей, приспущенные уголки губ и уставшие-уставшие глаза, которые словно хотели закрыться во сне на несколько суток. Эти самые глаза закатывались на обеспокоенные вопросы. При этом брат тащил на себе рутину готовки (к счастью, у них была стиральная машина – ровесница младшего, а уборкой занимались оба).       Именно поэтому Саске сейчас стоял перед открытым холодильником и гадал, что приготовить. В первый раз в жизни. Зато в мамином фартуке.       – Уже холодно, всегда в это время года варили суп, - у младшего Учихи проявилась привычка тихо говорить мысли вслух, когда в квартире он один. – Но с него сразу начинать стремновато. Или всё же? Ладно макароны, их я точно сварю. Но “макароны не еда” и действительно, придёт Итачи домой, а я ему вместо чего-то нормального – это, ещё и без кетчупа? Ну уж нет.       Оставалось определиться, что положить. Для начала, морковка и лук – они точно есть в каждом уважающем себя супе. А дальше… дальше видно будет.       Воодушевлённый, Саске взял нож, доску и принялся резать. Сначала морковку, с натугой и огромными усилиями, потому что она оказалась гораздо твёрже, чем он предполагал. На полпути вспомнил, что её, вообще-то, надо чистить и горка многогранников, должных быть кубиками и горка предполагаемой шелухи шли нос к носу в гонке за лидерство. От его пальцев могла бы тоже остаться половина, но дело обошлось парочкой неприятно саднящих ранок.       Фигурально и буквально он уже наплакался, так что лук остался ждать лучших времен. В сторону картошки ему даже смотреть не хотелось, вот и макароны пошли в дело – тем более что сколько их варить написано на упаковке. Ни курицы, ни мяса не было, но он выкрутился, заменив их сосисками.       Получалось скудненько.       Он ещё раз прошерстил полки на предмет «супных» ингредиентов. Сначала нашел на полке покрытый грустной синеватой плесенью лимон, с отвращением отправленный в мусорку. Наконец-то выудил из-под картофельных завалов четверть кочана капусты и возликовал. Потому что нии-сан её обожает. И пусть не голубцы, но суп с капустой уже лучше, чем без нее. Ещё и чистить не надо.       Довольный, Саске кинул овощи в кастрюлю с водой и стал ждать положенные по инструкции семь минут. Капуста и морковь были твердоваты. Он подождал ещё. Капуста осталась неизменной. Макароны начали слоиться. Чем больше времени проходило, тем мутнее становилась жидкость – две трети рожков дезинтегрировались. Морковка вот-вот хотела к ним присоединиться. Капуста сносила кипяток стоически.       Уважая её за это, он решил остановить процесс, пока не стало ещё хуже, и выключил горелку. Но тут вспомнил про сосиски и соль, которые собирался кинуть ближе к концу. Продолжать варить было слишком рискованно, и он кинул их так. Помешал. Взял ложку и, собравшись с духом, попробовал. Захотелось порезать лук и законно поплакать.       «Суп» ожидала перспектива раковины, но открылась входная дверь. Учиха бросил взгляд на часы и простонал – он завозился до позднего вечера, и на переделку времени не было.       – Я дома, - раздался голос из прихожей.       Саске выглянул из-за стены, слишком смущенный неудачей, чтобы открыто показываться на глаза. Разувавшийся Итачи резко переменился в лице.       – С возвращением, – младший переминался с ноги на ногу, напуганный реакцией брата. – Всё в порядке? Ты будто призрака увидал, – на этом моменте старший как-то невесело хмыкнул и покачал головой.       – Да, просто показалось… – брат медленно поставил ботинки на полку. – Глаза устали.       Принюхался.       – Ты готовил?       – Это сложно так назвать. Я пытался.       – Решу как попробую – умираю с голоду.       Саске юркнул на кухню и скрючился на жестком стуле, ложась на стол грудью и скрывши лицо в сложенных руках. Итачи под пристальным взглядом (исподтишка) налил себе сразу пару половников ещё дымящего варева.       – Чего не ешь?       – Не хочу. Бурда какая-то вышла.       Так оно, может быть, и было – бульон мутный, капуста не проварилась, сосиски холодные внутри. Но было очевидно, что младший готовил с любовью и не жалея себя. Этого достаточно, чтобы пообещать себе съесть всю кастрюлю.       – Хм, - Итачи сделал вид, будто задумался над вердиктом. Саске приподнялся, вглядываясь широко раскрытыми глазами в лицо брата, ловя незначительные изменения.       – Честно, я ел с удовольствием. Но, знаешь, у нас есть книга с простыми рецептами, попробуй сделать что-то из нее. Утром оставлю деньги на столе – сходишь в магазин, купишь что надо.       – Хорошо, я сделаю! – младший сразу же подорвался на поиски книги.       – Саске, подожди. Спасибо за еду.       – Да не за что... Приятного аппетита.       Перебирая найденные книги и читая рецепты, младший Учиха не замечал течения времени. На глянцевой фотографии очередного десерта он закрыл глаза и провалился в глубокий сон, который не запомнил. Проснулся от приглушенного, благодаря стеклу межкомнатной двери, света из прихожей. За зашторенными окнами читалась предрассветная темнота, но через стенку свистнул чайник - брат собирался на работу.       Саске перевернулся на другой бок и плотнее укутался в накинутое на него кем-то ночью одеяло. Братья всегда просыпались в примерно одно время, но младший только отмечал, что старший уходит или полусонно бормотал «с добрым утром» заглянувшему брату, что случалось редко, и сразу же засыпал опять – школа начиналась сильно позже.       Только потом он вспомнил, что собрался это изменить. Продирая на ходу глаза, вышел в прихожую к уже одевшемуся Итачи.       – Доброе, – зевок, – утро.       – Доброе. Ты меня провожаешь?       – М, угу. А то ты вечно шарф забываешь надеть, – а недавно ещё и болел. На ногах, конечно же, тем простуду и продлив на две недели вместо одной.       Старший улыбнулся, но потянулся на верхнюю полочку.       – Ничего смешного. Переохлаждаться после болезни особенно вредно.       – Из тебя вышла бы отличная мать, помню, как мама говорила ровно так же.       Почему-то эта беззаботная шутка заставила младшего смутиться и оттого завозмущаться.       – Дурак. Сам мне, вообще-то, такое говорил, напоминаю. Мама, ага.       Итачи еле сдерживал смех. Впервые за долгое время его утро началось так хорошо, а не с отвращения перед часовой поездкой в забитом общественном транспорте и монотонной, удручающе ординарной работой.       – Я хотел у тебя спросить, что ты хочешь на ужин, но теперь возьму и говядину сделаю, понял?       – Хорошо, дорогая, всё на твоё усмотрение. Буду как обычно.       – Всё, выходи уже! …дорогой, - Саске попытался съязвить обращением в конце, но оно повлияло на него гораздо больше, чем на адресата – заалели уши и он отвел взгляд.       – Удачи в школе. И не скучай.       За братом закрылась дверь, а младший стоял, прижимая ладонь к горящей, поцелованной щеке. И хотя ему было совсем не холодно, даже наоборот, час до школы он провел кутаясь в одеяло в плену своих мыслей. Которые не разжимали хватки и на уроках, и в магазине, и когда он готовил, отчего лук с жареной картошкой пригорели, а шарлотка подсохла.       То, что было сегодня, эти обращения… «дорогой-дорогая», так приятно говорить и слышать. По-домашнему, тепло, хотя их родители друг к другу так не обращались. А чувство есть. Чувство, будто Итачи и Саске как… как они?       Саске немного не по себе, потому что в его возрасте уже видится что-то неправильное. Но при этом слишком желанно. Сильнее это кольцо противоречий сжалось, когда Итачи опять не разозлился подпорченной еде, а пообещал помочь на выходных. Шарлотка, по наставлению брата политая малиновым вареньем, не лезла в горло и под чай.       – Жаль говядины я так и не дождался, – звякнула отставленная чашка; Итачи облокотился о спинку стула в обманчиво расслабленной позе.       – Договоришься.       – Ты и дальше хочешь продолжать? С чего вдруг?       – «Вдруг»? Серьёзно. Ты видел себя… ты и так слишком много на себе тащишь, – Саске глубоко вздохнул, кинул быстрый взгляд на невозмутимого брата и продолжил, – всё держишь в себе и ни о чём не рассказываешь.       – Ты тоже не всем делишься.       – Не… неправда. Это неважно. И не уходи от темы.       – Это всё одна тема, – Итачи ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. – Я старался сделать так, чтобы ты не чувствовал себя одиноким и покинутым, когда я пропадаю на работе. Так мог делать отец, потому что была мама, но даже тогда это тебя задевало.       – Если тебе плохо, мне хорошо тоже не будет, так что дай мне помочь хоть так, – старший согласно кивнул, но щелкнул младшего по лбу, так что последний не был уверен, что его восприняли всерьёз. Только когда поздно вечером он, превозмогая неловкость, сказал перебиравшему бумаги Итачи о том, что пора спать и тот действительно всё отложил, у него появилась нестойкая уверенность. Но этим день не закончился.       – Ты так и не поделился, что тебя так тревожит.       – Оно не… ладно. Я скучаю по родителям. И иногда мне, да, одиноко. Поэтому, ты не против иногда… спать вместе? Но у нас только одна двуспальная кровать родителей, а на наших мы не поместимся и…       – Я не против. Хочешь сегодня? – Саске хватило только на одно «хочу».       Лежать не в одиночку было странно. Непривычно. Уютно. Спокойно и будоражаще одновременно. Хотелось лежать так каждую ночь. Может, и день. Вечность? Что-то около того.       – Я тоже по ним скучаю. Но их нет и нам надо справляться самим. Быть семьей друг для друга. И я благодарен тебе. Ты прав, как ни тяжко признавать.       – Братик…       Саске так и не нашел слов, чтобы выразить трепещущую нежность, от которой в груди было тесно и он только приткнулся ближе, с закрытыми глазами слушая биение сердца старшего, которое заглушило щелкающее тиканье часов.       – Ты в курсе, что у тебя что-то на щеке? – сразу после этого щеке младшего стало горячо и влажно.       – Фу, ты меня обслюнявил?! Ита-ачи!       – Смотрю, кто-то на ночь глядя точил шарлотку? Или ты такой сладкий сам по себе, любовь моя? – возящийся в дразнящих объятиях Саске замер, чувствуя грудной смех брата. Тому явно понравилась эта игра в поддразнивания. А Саске нравился его смех. И может, всё же, зваться «его любовью».       – Дорогой, что тебе завтра с собой положить? Как насчет стейка?       – Приготовленное твоими руками я съем всё. Хаха, теперь все коллеги будут заняты пересудами о моей милой женушке.       – А ты не обращай внимания и приходи домой пораньше, любимый муженек.       – Придется, дорогая, иначе и не смогу.       Братья наконец-то успокоились, и волны в душе младшего тоже. Раз Итачи считает, что всё нормально, то зачем беспокоиться ему? Ведь они действительно… семья. И как же хорошо засыпать с этой мыслью.