Эйзенштейниана

Мишка не знает, зачем ему это надо. Он знает, что ему интересно, и что если всё вскроется, у него будут крупные неприятности. Темнота. В темноте – золотые огни, ритмичное звяканье цепей, запах воска, непривычно медовый, запах чего-то еще, неизвестного, дымно-сладкого, чужое дыхание возле самого уха, и рука с непривычки уже занемела. Зачем? Мишка в почти панике вслушивается, пытаясь разобрать слова, но слова незнакомы, словно бы на другом языке, слова заглушает грохот собственного сердца, чужое дыхание, звонкое звяканье, слова ускользают, убегают, прячутся от почти панических мыслей… Зачем?! Что я делаю?!! Сергей Михайлович, во что вы меня втянули!!!! И вместе с тем – Мишку охватывает, пробирает до дрожи, до тугого комка в животе, острое ощущение запретности происходящего, важности происходящего, чего-то такого, чего он доселе не знал, не ведал и даже не мог помыслить, чего-то немыслимо прекрасного… …упоительное ощущение прикосновения к тайне. Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, И нас на земле сподоби Чистым сердцем Тебе славити. Ведь это суеверие, разве же нет? Ангелов не существует, и никто из умерших не может воскреснуть, разве что из клинической смерти, да и человек по имени Иисус Христос еще очень не точно, жил ли когда-то на свете. Воскресение Твое, Христе Спасе Но, как бы то ни было, в те времена и тот человек, которого он играет, в это верили, разве нет? Ангели поют на небесех, И так же пасхальной ночью стояли в соборе, со свечами в руках, слушая те же слова. И нас на земле сподоби Только тогда это было, конечно, роскошнее и пышнее. В открытую. В огромном соборе, залитом светом. При колокольном звоне. Чистым сердцем Звякание кадила. Воск со свечи капнул и облепил палец. Ради тайны и по скудному военному времени – освещение только от свечек в руках и от большущих свечей у помощников священника, как они называются? Двух восковых свечей и трех восковых свечей. Тебе славити. Славить… Сергей Михалыч, это ведь так происходит? Так? Что-то сейчас происходит? Слава святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице всегда, Ныне и присно и во веки веков. Мишка слышит шумный согласный выдох: Аминь! Его пробирает дрожь. В этом выдохе – ясно различим голос Сергея Михайловича. Николая Константиновича. Жарова. Пашка молчит. И Володя. Что-то… …сейчас… …происходит… Произойдет… Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех Живот даровав. Что-то произойдет… Да воскреснет Бог, И расточатся врази Его! Запах воска и ладана. Так пахнет ладан. В военной Алма-Ате. В закрытой церкви, превращенной в Дом Пионеров. И сейчас, на одну только ночь – снова втайне обратившейся в храм. Христос воскресе! Ему вдруг становится легко и радостно. Так радостно, словно бы он – вмиг став невесомым, летит к облакам, в просветлевшее ярко-синее небо. И Мишка с изумлением слышит в хоре голосов свой собственный голос: - Воистину воскресе!