in the neon light of night

вынимает из-под куртки дождевик и сигареты, защищаясь от желаний вымокнуть насквозь и бросить. по безликому проспекту, вдоль прокисших луж бензинных, он заходит постепенно в затуманенную осень. затуманен взгляд спросонья или даже перманентно от того, что принимает и вокруг — белёсый лондон. бодрый холод пронимает до костей порывом ветра; он натянут струнно-струнно, точно весь из нервов соткан. лондон, расщедряясь в полночь, жаждет предложить заблудшим, выставляет бессмущённо напоказ свои соблазны. он зовёт и шепчет в уши, он заманивает внутрь блеском пабов и мотелей пару глаз таких несчастных. будто ряд зубов с дыра́ми, вывеска гласит неоном пафосное полу-слово и колючий звёздный контур. контур глаз — углисто-чёрный; в полу-платье непристойном он, цепляясь за перила, на ступенях бара обмер. а припев ковром ложится из колонок у подножья и кричит дешёвым, скверным, самым пошлым в мире риффом, в мыслях мечется, что надо мерить дозу осторожней: умереть вдвойне паршиво под уродливым мотивом. он весь полон беспорядков — стоит вновь подкрасить корни (или выдрать всё с корнями, он устал устал устал). ночь приходит — так знакомо — с наркотической истомой, и он, кажется, считает: «жизнь — один большой провал». он танцует, привлекая к себе порцию вниманья, но под пули сожалений подставляет мягко спину. днём, в холодном свете «завтра», очень важно пониманье; ночью, по пути из бара — важно только быть любимым. край рисуется приятным, лёгким выходом отсюда, просто способом навечно уничтожить свою память. он привык шагать по стенам, по аллее сцены будто, — пусть даже расставшись с крышей, не готовый ещё падать.