Любовь, Смерть и Нож

      «Как хорошо ни о чём не думать… наконец всё закончилось, по крайней мере на сегодня. Да, это моя работа — лечить людей и, если нужно, проводить им серьёзные, даже опасные операции, но ведь я не обязана делать что-либо против своей воли! Хотя нет, сейчас я обязана… меня просила графиня. К тому же это практика, я должна её пройти, потом смогу работать над бумагами, почти не притрагиваясь к инструментам, как и хотела. Джулиан говорил, что он сам через это прошёл, его по-настоящему серьёзная деятельность началась вообще с ампутации руки Графа, и только это позволило попасть ему во дворец. Можно сказать, мне повезло, ведь Джулиан Деворак просто «нашёл» меня и привёл в лучшее для работы медика место в Везувии. Но эти эмоции… столь отягощающие, до ужаса. Исходят из ниоткуда и словно тянут всё моё существо вниз, в бездну, как якорь, заставляют думать о тёмном, печальном и вовсе противоположном жизни, всё совсем не так, как говорит Квестор. По его мнению, познавать человека таким путём — наилучшее из достойных занятий… бред же.       Как вообще Вальдемар стал таким? Его это совсем не тяготит, а даже доставляет радость, если он вообще может её испытывать так, как обычные люди… наверное, он просто мёртв внутри. Пустой. Как склянка. У него даже руки ледяные, сквозь перчатки холод чувствуется. Ужас, у него же весь стеллаж «Для редких и уникальных экземпляров» в кабинете заставлен банками с разными «образцами», законсервированными в этом вонючем формалине…! Это когда-то рассказывал мне доктор Деворак, сама я там не была… пока что… Хотя, будь Квестор Вальдемар абсолютно пустым, то, наверное, не испытывал бы вообще ничего… слишком он странный, строит из себя жуткого медика-потрошителя и рад, что перед ним все дрожат. Мрачный тип, это однозначно. Но чем-то он меня привлекает, от этого нельзя отвертеться… чёрт, и на меня напустил свои сети. Даже Джулиан, и тот перед ним какой-то тихий, часто серьёзный, а может быть просто не хочет вступать в конфликт… Аргх, дурацкие пятна крови с пальцев никак не смываются! Который раз мылю, а всё то же. Наверное… Или они уже смылись, а липкое чувство просто застыло на моих перчатках, как… осадок в душе?»       Прошёл уже месяц с тех пор как Лора стала работать врачом во дворце Везувии. Время пролетело достаточно быстро, хотя временами было тяжело приспособиться к новым условиям жизни, графику, незнакомым ранее людям и к начальству… Сейчас Лора находилась в небольшой комнатке с несколькими раковинами, прямоугольными зеркалами над ними и полотенцами на крючках, и мыла свои руки в обтягивающих чёрных перчатках почти до локтя, вела внутренний монолог и думала. Комната была с невысоким потолком и тёмным плиточным полом, освещённая старыми канделябрами на стенах, и сама по себе атмосфера была достаточно обыденной, мрачной и тусклой. Идеальное место для тяжёлых размышлений после работы. Где-то пятнадцать минут назад закончилась тяжёлая операция, пациента скоро должны увезти, а Квестор ещё находится в соседней комнате у операционного стола и занимается, скорее всего, инструментами и заключительным осмотром проделанной работы, поэтому у Лоры, т.к. она лишь помощница, появилась возможность уйти чуть раньше и заняться своими делами. Не бессмысленным хождением по подземельям или дворцу, конечно, а обычной «настольной» работой с книгами или заметками. Правда сейчас, в отличие от большинства других дней, она не торопилась скорее уйти подальше от обители Вальдемара, а просто стояла над раковиной, тщетно пытаясь смыть с себя гадкое чувство отвращения и сожаления, не только ко всему окружающему её в данный момент, но и к себе самой. «Слишком нежная для работы хирурга, слишком живая, чтобы всю жизнь сидеть за столом» — вот они, колкие слова Квестора о ней. Проще говоря, ни то ни сё. Хотя, конечно, по сравнению с работой этого «потрошителя» — свитки, иллюстрации и книги кажутся прекрасными, чистыми и невинными объектами, которым можно было бы посвятить хоть весь работоспособный отрезок жизни, к чему она и стремилась, так как выбора не было. Однако в данный момент, стоя над раковиной, Лору главным образом волновало не её предназначение. Последнее время она постоянно задавала себе среди многих новых и старых вопросов три, по её мнению, вечных: «Как это болезненного вида, зеленовато-серое человекоподобное существо стало главным врачом во дворце, хотя о нём никто ничего и не знает? Почему он умудряется находить смысл своего существования в вивисекции (и препарировании в целом), наслаждаться этим процессом и желать вскрыть голову практически всем интересующим его людям? Разве он не чудовище?».       Забавно, но причину, по которой Лоре хотелось понять Квестора сложно описать, скорее всего, это простое любопытство, выросшее на почве страха и недоверия… а может быть это и не совсем так, кто знает? В любом случае работать с кем-то легче, если ты хоть что-то о нём знаешь. Ну а третий вопрос о сущности Вальдемара был, конечно, достаточно банален, его даже можно было назвать детским, и Лора это понимала. Правда, это нисколько не меняло ситуацию, и она всё продолжала задавать себе эти вопросы изо дня в день, в том числе и сейчас, стоя у раковины. Руки уже не мылись, а просто опирались локтями на край чаши, свисая кистями вниз, а взгляд был устремлён куда-то в пустоту, сопровождаемый потоками мыслей, плывшими по её уставшему разуму под звук льющейся воды.       Внезапно, её размышления были прерваны звуком открывающейся тяжёлой двери. Вальдемар никогда не церемонился, это было не в его привычках. Он всегда открывал двери без стука и достаточно широко, шагал прямо, неспешно и тихо, словно он совершенно невесом и в то же время всегда уверен в себе. Вот правда характер у него был совсем не из невесомых… а про личное пространство он, видимо, вообще никогда не слышал.       В ту же секунду Лора вздрогнула, машинально, резким движением, закрыла кран перед собой и выпрямилась. У неё иногда срабатывали почти животные рефлексы, вызванные частым недосыпом и напряжённостью разума, которые, в основном, проявлялись тогда, когда Джулиана или Азры не было рядом, и никто не мог её защитить. От зорких красных глаз это, конечно, не ускользало. — О, Вы всё ещё здесь, Лора, — при этих словах она всем телом повернулась к говорящему, — я уже не ожидал Вас застать. Будьте добры, не сутультесь и вовремя выключайте воду, Вы ведь не хотите способствовать смерти нескольких десятков жителей Везувии от обезвоживания, не так ли? А такими темпами это скорее всего произойдет. А про проблемы со спиной Вам и без меня известно. Лекарств для исправления осанки ещё не изобрели… — спокойным, даже слегка мелодичным голосом говорил Вальдемар, притворяя за собой дверь и спокойно подходя к соседней раковине, переводя взгляд с Лоры на свои руки, раковину и всё остальное, по мере надобности: зеркало, мыло, полотенце и обратно на Лору. — Да, я тут задержалась… меня беспокоят некоторые мысли, а под звук льющейся воды мне, почему-то, думается легче… но впредь я буду её выключать. Вы правы, в Везувии не так много пресной воды, чтобы разбрасываться ей, — после этого Лора потянулась за своим полотенцем. Капли стекали с кончиков её пальцев и уже образовали на каменной плитке пола небольшую лужицу, самое время было, наконец, вытереть руки. Она помнила, что во врачебных подземельях не должно быть повышенной влажности и уж тем более плесени, потому что она пагубно влияет на воздух. Да и вообще, с Вальдемаром лучше чаще соглашаться и делать так, как он говорит. Во-первых, это вызывает больше уважения с его стороны (которое и так непросто заслужить), а во-вторых, так просто безопаснее. — К моему большому интересу… — продолжил врач, повесив своё полотенце обратно на крючок, и теперь уже стоя прямо во весь рост перед собеседницей, — человеческий мозг так уж устроен, что в нём постоянно так и кишат какие-то мысли. Они, словно в большом муравейнике, передвигаются из одной части мозга в другую, вызывают разные эмоции и реакции. А под звук льющейся воды Вам думается легче потому, что он как бы олицетворяет поток, мыслительный гул в Вашей собственной голове. По крайней мере, я так предполагаю, ибо психология как раз тот аспект медицины, которым я занимался меньше всего… — тут Квестор шире улыбнулся и чуть-чуть наклонился в сторону своей помощницы, изучая взглядом её голову, как будто измеряя размеры её черепной коробки, и потом, выпрямившись, посмотрел ей в глаза, — однако, прискорбно, что наука пока не может увидеть их, какие бы прекрасные скальпели не были в руках у её умелых учёных и врачей, — после этих замечательных слов Вальдемар уже в своей привычной манере развернулся и со спокойным лицом направился обратно к выходу.       Недолго думая, Лора повесила и своё полотенце, после чего последовала за ним, пытаясь заглушить свои опасения насчёт того, насколько долго науке не будут известны методы чтения чужих мыслей…       Выйдя из одного мрачного помещения и войдя в другое, примерно такое же, но побольше и светлее, она увидела, что операционный стол уже был чист, а инструменты аккуратно сложены в металлическую чашу для дальнейшей очистки и дезинфекции. Лора была так погружена в свои мысли, что и не слышала, как тело увозили из кабинета.       Вздохнув, она направилась к письменному столу. Сев на стул, она открыла толстую, слегка потрёпанную книгу в кожаной обложке, из которой торчали многочисленные бумажные закладки, записала сегодняшнее число. Но не успела она начать записывать ход сегодняшней операции, как из другого конца комнаты заговорил Вальдемар. — Когда закончите с отчётом, в качестве вывода можете сделать карандашную пометку, что операция не удалась. Мы, конечно, подождём, когда пациент очнётся, но сомневаюсь, что он это сделает, — его голос был настолько спокоен, что у Лоры похолодело в животе. Она медленно повернулась и уставилась на спину Квестора, надеясь, что она неправильно поняла его слова. — Ч-что? — её голос дрогнул, а пальцы левой руки сильнее сдавили основание пера, с которого на стол тут же капнули чернила, — Вы же сказали, что мы сделали всё возможное и что лучше никто бы не сделал! — Мы сделали всё возможное, — спокойно ответил врач, делая ударения на определённых словах, продолжая стоять к Лоре спиной, — а вот невозможное остаётся в руках того несчастного. Он слишком слаб, вероятность того, что он переживёт эту операцию мала. Я предупреждал графиню, что ей лучше заранее попрощаться с её приближённым. — Но как же так? Мы ведь можем спасти его! — девушка не могла, не хотела верить, что человек, которому она пыталась спасти жизнь двадцать минут назад, уже сегодня вечером мог уйти на тот свет. — Правда? И как же? — Вальдемар всё же повернулся к помощнице, отложив дезинфекцию инструментов. В его голосе прозвучала весёлая нотка. — Можно попробовать переливание крови. — А кто будет донором? И Вы знаете, что это очень рискованно? Подобрать нужного донора почти невозможно. Я, конечно, не против эксперимента, — в алых глазах промелькнул азартный огонёк — …но боюсь, что это лишь усугубит страдания и без того ослабевшего человека.       И правда, Лора знала об этом. На несколько секунд она задумалась, глядя в пол, пока Квестор выжидающе сверлил её взглядом. — Тогда надо попробовать магию. Я уверена, графиня Надия не была бы против, Вы же видели, как жаль ей было этого мужчину, она надеется… — Мы не используем магию в нашей работе, — перебил её доктор, голос которого резко стал холодным и равнодушным, — в этом нет никакого смысла, наука предполагает исключительно научные методы. Да и чью душу Вы готовы отдать ради его спасения? — он чуть наклонил голову вбок, — полагаю, это не лучший человек, который достоин подобных жертв. — Но… — Лора смутилась, — ведь не обязательно использовать чью-то душу, наверное, есть другие методы. Я не сильна в этом, однако можно спросить у Азры, он… — Лора, — Квестор медленно подошёл к ней.       Девушка с тревогой посмотрела на Вальдемара, уже зная, что она не сможет переубедить это хладнокровное существо. — Ваша доброта к людям, даже незнакомым, похвальна. Вы верите, что можно помочь каждому, подать любому просящему и спасти того, кто одной ногой уже с Арканами, — он сложил руки в привычной ему манере и чуть наклонился, заговорив чуть медленнее и чётко проговаривая каждое слово, чтобы до его подопечной точно дошёл смысл, — но Вы должны принять тот факт, что иногда мы теряем пациентов. И это неизбежно. Вы ничего не можете с этим сделать, — он выпрямился, всё это время сохраняя слегка напряжённое выражение лица, — Вы меня поняли? — Да, Квестор, — тихо ответила Лора, стараясь скрыть горечь в своём голосе. — Отлично, — бодро сказал он и чуть улыбнулся, — продолжайте работу и не забудьте, что я Вам сказал, — после этих слов он вернулся к своему прежнему месту, а Лора, кивнув, начала описывать ход операции, стараясь не думать о том, что скажет графиня, если спасение её помощника действительно обернётся провалом.       Спустя полчаса, когда Вальдемар уже давно закончил дезинфекцию и вышел, Лора закончила писать отчёт. Прокрутив в голове последний разговор, она вынула из стаканчика, стоявшего на столе, острозаточенный карандаш и внизу страницы вывела надпись:

«К сожалению, операция не дала ожидаемых результатов и, предположительно, пациент скончается сегодня вечером или завтра утром (по словам Квестора Вальдемара)».

      И действительно, на рассвете, после шести мучительных часов, во время которых пришедший в себя больной пытался есть и пить, его тело похоронили на Везувийском кладбище рядом с другими усопшими приближёнными графской семьи. Графиня не винила дворцовых врачей в гибели её друга, однако равнодушие Квестора Вальдемара и его слова перед началом операции настораживали её.       «Я сделаю всё, что в моих силах. Однако не надейтесь, что Ваш друг сможет оправиться от перенесённого. Он слишком слаб, как телом, так и душой, и я почти уверен, что уже завтра у Вас будет новый помощник. Лучше заранее попрощайтесь с пациентом, графиня».       Вечером этого же дня, когда у большинства бывших на процессии, впечатления от похорон чуть подзабылись, на освобожившуюся должность назначили нового человека. И этим человеком был Винченцо — протеже Консула Валериуса.