Рождество на маяке

      С наступлением зимы небо скрылось за густыми облаками. Море, всегда отливавшее лазурью, посерело и выцвело — смотреть на него стало невыносимо. Каждый год с самого детства мне казалось, что это навсегда. Крики чаек больше не будили меня по утрам. Камни на побережье покрылись тонким слоем инея. Уголь приходилось брать из резерва. Новую партию должны были привести ещё несколько дней назад…       Из-за ледяного ветра я уже почти не чувствовал рук, но зайти внутрь меня не заставил бы даже Ливси — а он умеет уговаривать. Весной он приезжал в Бристоль и решил наведаться ко мне, даже не предупредив. А я, к собственному удивлению, обрадовался такому сюрпризу, хотя в другой раз, скорее всего, счёл бы его поступок бестактным. После отставки редкие письма из Блэк Хилла и ещё более редкие визиты Грея, когда он возвращался из походов, были единственным, что связывало меня с миром. Из-за треклятой раны пришлось оставить службу, но оставить море я не смог, поэтому устроился смотрителем на маяк — обитель одиночества, холода и мрака. И меня такой расклад вполне устраивал.       Оставалась неделя до Рождества, потом всё закончится. Я не помню точно, в какой момент этот праздник перестал меня радовать. Матушка умерла, когда мне было десять, вскоре после этого отец сдал меня в интернат, и с тех пор я каждый раз оставался на Рождество один. Как же я завидовал знакомым, которым родители присылали подарки из дома, а кого-то и вовсе забирали на каникулы! Зависть превратилась в гнев, и, лишь став старше, я понял, что праздник сам по себе не плох, но отделаться от воспоминаний мне так и не удалось.       Внизу забарабанили в дверь. Я тяжело вздохнул — знакомый почерк. Грей всегда стучал долго и настойчиво, потому что мне порой не удавалось заставить себя открыть ему, особенно в такое время года. Тогда я совершенно не радовался его приходу, хотя его компания была мне приятна — с ним мы всегда находили, о чём поговорить. В прошлый раз Грей упоминал, что отправляется в последнее плавание в этом году. Значит, теперь он будет заходить чаще.       Я потёр окоченевшие ладони друг о друга, чтобы хоть немного их согреть, и стал спускаться вниз по скрипучей винтовой лестнице. Грей стоял на крыльце, засунув руки в карманы чистого синего кителя и вжав голову в плечи.       — Опять ты, — хмыкнул я.       Грей натянуто улыбнулся.       — А вы что думали? — выдохнул он. — К вам ходит кто-то ещё?       — Почтальон разве что, — пожал я плечами.       — Сегодня я за него, — сообщил Грей. — Я отдам вам письмо, если вы меня впустите.       Первое время я боялся, что он перестанет приходить. Я никогда не отличался приветливым характером, так что не стал бы его винить. Много раз до этого я заставлял его мёрзнуть на пороге, словно других развлечений у меня в жизни не было, но он всё равно не перестал. Такой уж Абрахам Грей — верный и стойкий, таким он был ещё во время нашего знакомства. Не нашлось бы слов, чтобы отблагодарить его за это. Поэтому я и не искал.       Отступив вглубь прихожей, я позволил Грею войти и закрыл дверь. Ещё пару минут мы молча стояли в коридоре, затем он снял китель и повесил на крючок поверх моего пальто. «Ишь ты, будто к себе домой пришёл», — думал я каждый раз, когда он так делал. Думал и невольно улыбался.       Он уверенным шагом прошёл в пропахшую табачным дымом гостиную, переложил мои старые карты, которые я всё никак не мог решиться выкинуть, с кресла на диван и сел у камина, вытянув руки вперёд.       — Письмо от Ливси? — спросил я.       — А от кого же, — отозвался Грей, дрожащими пальцами вытаскивая из кармана конверт       Я положил его на комод — Ливси всегда пишет длинно, потом прочитаю. Я сел напротив Грея. Раньше я всегда спрашивал, зачем он пришёл, и Грей всегда находил весомую причину, но я прекрасно понимал, что он заходит просто так. От осознания того, что кому-то действительно нравится проводить время со мной, мне почему-то каждый раз становилось тоскливо и хотелось, чтобы он поскорее ушёл. Грей, похоже, чувствовал, что со мной что-то не так, но никогда не спрашивал.       — Снова хандра? — осторожно уточнил он, поймав направление моего отсутствующего взгляда.       Я в ответ лишь вздохнул. Дурак он, знает же, каким раздражительным я становлюсь в преддверии Рождества — зачем тогда нарывается? Я прикладывал неимоверные усилия к тому, чтобы не вылить на него всю мою боль за несчастное детство и одинокую жизнь. В конце концов, он ведь не виноват. И никто из моих друзей больше не увидит меня слабым.       — Знаете, капитан…       — Не называй меня так, — резко перебил его я и добавил спокойнее: — Просил же.       — Простите, — кивнул Грей. — Я только хотел сказать, что… моя жена просила пригласить вас к нам на Рождество.       Я замер от неожиданности. Итак, мы знакомы без малого шесть лет, и он только сейчас… Всё равно я был намерен отказаться.       — Твоя жена, значит, — фыркнул я. — Не ты?       Грей снова улыбнулся. Меня совершенно выводила из себя эта его реакция на мои презрительные высказывания, будто он знал, что на самом деле я имею в виду прямо противоположное.       — Так ли это важно? — отозвался он. — Сколько я вас знаю, Рождество вы всегда встречаете в одиночестве, вот мы и подумали…       — А тебе не приходило в голову, что это неспроста?       — Приходило. Но я никогда не спрашивал, потому что не хотел попасть под горячую руку. — Грей хмыкнул. — Знаю я вас… — Он снова стал серьёзным и посмотрел мне прямо в глаза. — Но друзья так не поступают. Я не хочу, чтобы вам снова было плохо, какова бы ни была причина.       Я нахмурился. Заботливый какой.       — Мне не плохо, — медленно произнёс я. — Нежелание заниматься бессмыслицей — это моё нормальное состояние.       — Нежелание заниматься бессмыслицей, как вы выразились, это уже не нормально. Праздник же.       — Ух ты, и что мне теперь с этим делать?       — Ну как что, повод собраться всей семьёй…       — У меня её, как ты мог заметить, нет.       Грей поджал губы. Этот жест я тоже хорошо знал — «ерунду вы только что сказали, капитан».       — И не делай такое лицо! — рассердился я. — Есть много вещей, которые мне не нравятся, и ты не можешь это изменить.       Несколько секунд Грей молчал. Мне уже стало стыдно за то, что я сорвался, но он вдруг встал с кресла и сказал:       — Это мы ещё посмотрим, — после чего направился к выходу.       Я не стал его останавливать. Пусть приходит после Рождества. А ещё лучше весной. Переживу как-нибудь.       Я всю неделю ждал поставки угля, но его так и не привезли. Я дважды ходил в контуру, и мне оба раза невнятно говорили, что, мол, как только, так сразу. И я, к собственному огорчению, каждый раз молча кивал и уходил. Жизнь на суше напрочь лишила меня былой твёрдости характера. Единственное, чего я теперь боялся, это что уголь закончится совсем. Впрочем, нет, всегда можно нарубить дров в лесу или использовать мой запас для растопки. Без тепла я уж как-нибудь проживу, а вот без света маяка десятки кораблей могут разбиться о прибрежные скалы. Моя работа — этого не допустить.       Я запер дверь и поднялся на балкон. Снег на Рождество многими воспринимался как чудо. Мной — как проклятие. Обледеневшие валуны на пляже стали скользкими, а перспектива упасть и сломать что-нибудь мне не улыбалась, так что с самого утра я сидел дома. Пытался читать, но мысли всё время возвращались в прошлое. Вот мне одиннадцать, я каждый день бегаю на почту и спрашиваю, не приходило ли писем на имя Александра Смоллетта, и ответ неизменно: «Нет». Теперь мне тринадцать, я сижу в столовой, ковыряю ложкой кашу — там ничего другого не давали — и думаю, можно ли остаться в интернате на лето. Мне шестнадцать, и я уже ничего не жду…       Я вернулся в спальню, уселся на кровать и вытащил из ящика последнее письмо Ливси, прочитал ещё раз. Доктор в своей обычной ласковой манере сообщал, что его дела с практикой обстоят превосходно, Джим хочет построить рядом с «Адмиралом Бенбоу» ещё один гостевой дом, потому что от постояльцев нет отбоя, а сквайр Трелони всё чаще жалуется на Бена Ганна, который никак не может смириться с участью привратника в парке, хотя в целом доволен жизнью. Также просил передать привет Грею — ещё чего! — и желал всего наилучшего. Я вздохнул. Ответ я ему так и не написал.       «Семья», — сказал Грей. Каждый раз, когда я задумывался о судьбе тех, кто вернулся с Острова Сокровищ, на душе становилось тепло. Я проклинал эту экспедицию — за рану, за смерти стольких матросов, за то, каким ничтожеством я предстал в первую очередь перед самим собой, — но если бы не она, я бы никогда не познакомился с единственными людьми, которых даже спустя столько лет мог без натяжки назвать друзьями. Но семья…       Снег превратился в мелкий дождь с туманом. Небо за окном стало непроглядно чёрным — половина пятого. Я нехотя поднялся с кровати. Пару лет назад я обнаружил у себя привычку каждый раз, оказываясь в городе, покупать бренди и потом не пить — старые устои не позволяли, не было повода, да и не с кем. Но на этот раз я решил наверстать. До полуночи ещё семь часов — как раз хватит, чтобы напиться и заснуть ещё до начала фейерверков.       Плотно закрыв дверь на балкон (надо бы что-нибудь в щель подложить, а то дует), я спустился в кухню. Наполнил стакан и залпом осушил его. Вспыхнувшее в груди пламя медленно тлело, пока я наливал второй. Но не успел я поднести его ко рту, как раздался стук в дверь.       Три коротких вежливых удара. Я обернулся и постоял неподвижно несколько секунд. Показалось, наверное — кого могло принести в такой час! Я коротко рассмеялся. Галлюцинации с одного стакана — явный признак безвозвратной старости. Я устало улыбнулся, глядя на отражение моих седых висков на поверхности бренди. И тогда в дверь постучали второй раз.       Я со вздохом поставил стакан на стол, на угол листка с дурацким недописанным стихотворением, и поплёлся открывать. Если это снова Грей, вздумавший меня обмануть, то я за себя не отвечаю. Не говорила ему мама, что навязываться неприлично? Я не нашёл в себе желания как следует разозлиться на него, но так или иначе проще было открыть и один раз вежливо объяснить моему бывшему матросу, в каком именно месте он не прав, чем ждать, пока он сам уйдёт. Не уйдёт же. Потому я так им и дорожил.       На пороге и правда стоял Грей. В этот раз он предусмотрительно оделся теплее: на шее бежевый шарф, явно связанный вручную, на руках такие же варежки, абсолютно не подходившие к его камзолу, теперь почему-то зелёному, сапоги с меховой подкладкой. Я едва заметно улыбнулся — значит, можно будет подольше подержать его на морозе, прежде чем моя совесть всё-таки возьмёт своё. В руках он держал какой-то квадратный свёрток, обмотанный плотной коричневой бумагой.       «Только не это», — подумал я. Ещё подарков мне не хватало. У меня-то для него, как всегда, ничего нет…       — Не разбудил? — ухмыльнулся Грей.       — Если бы я спал во время твоего прихода, я бы не стал подниматься, — заверил его я.       — Не сомневаюсь. Может, впустите?       — С чего бы? Я же сказал, что не собираюсь праздновать.       — Вы сказали, что не придёте к нам, но не запрещали мне приходить к вам. К тому же, — он отступил на шаг в сторону, — на этот раз я не один.       Не успел я спросить, какого несчастного он притащил с собой, как ответ сам высунул голову из-за дверного косяка и одарил меня нежной приветливой улыбкой, как только он умел. Я поражённо выдохнул.       — Ливси! — прошептал я и, взяв себя в руки, устало прикрыл глаза. — И вы здесь…       — А ещё я! — вдруг раздался весёлый голос Трелони, а секунду спустя его обладатель выступил из-за спины доктора, держа в руках большую замшевую сумку. Такая же, как я только теперь заметил, висела на плече и у Ливси.       — И я, сэр! — продолжил Джим Хокинс, вынырнувший из тумана рядом с Греем. Я удивлённо ахнул — мы не виделись с тех самых пор, как «Испаньола» вернулась домой, и, чёрт возьми, как же он вырос!..       — И я, капитан, — хрипло сказал Бен Ганн, неуверенно махнув мне рукой.       Я стоял на пороге и, как дурак, не мог произнести ни слова. Должно быть, моё сердце ещё никогда в жизни не билось так часто, даже во время первой (и последней, надо сказать) влюблённости, даже в первый шторм! Пожалуй, я уже вышел из того возраста, когда отрицать очевидное ещё имело хоть какой-то смысл — я был рад видеть моих друзей, но, что с ними теперь делать, не имел ни малейшего представления. Оттого и злился.       — Вы ведь знаете, я терпеть не могу, когда ко мне заявляются без предупреждения, — угрюмо сказал я и, немного помолчав, добавил: — Входите.       Ливси с многозначительной улыбкой посмотрел на Грея. Тот пожал плечами, сунул руку в карман и молча протянул доктору серебряную монету. Я усмехнулся, отвернув голову. Они друг за другом вошли внутрь и стали раздеваться.       — Быстро же вы сдались, капитан, — заметил Грей, запихивая варежки и шарф в рукав камзола.       Я лишь тихо фыркнул. Снова «капитан». Я не стал ещё раз просить его перестать меня так называть. Теперь мы словно вернулись в прошлое…       — О чём ты, Грей? — не понял сквайр Трелони.       — Да меня он каждый раз заставляет топтаться на пороге.       — Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и ты начнёшь отплясывать джигу, — ехидно усмехнулся я.       — Если хотите посмотреть, как я танцую, можете просто попросить, — отмахнулся Грей.       Я, неожиданно для самого себя, издал неприлично громкий смешок.       — А ты умеешь?!       — Это всё ещё не просьба.       Ливси и Трелони рассмеялись, а я снова нахмурился.       — Прогнать вас было бы чересчур грубо, — начал я с тяжёлым вздохом, — но от моего гостеприимства вы точно не будете в восторге, так что надеюсь, вы ненадолго.       — А я надеюсь, что у вас в доме больше одного набора посуды, — добродушно отозвался Трелони.       — Как минимум два, — с наигранно серьёзным видом сообщил Грей.       Я не знал, пытались ли они подшутить надо мной, но зато понял хотя бы, что было в сумках. Я через силу усмехнулся. Да уж, мои друзья хорошо подготовились — точно знали, что им всё придётся делать самим. Все страхи и глупые домыслы как рукой сняло. В конце концов, мы друг другу не чужие. Эти люди знают меня лучше, чем кто-либо, никаких неловкостей между нами и быть не может.       Друзья расположились за столом в пыльной гостиной, а я ушёл на кухню за тарелками. Когда я вернулся, аромат индейки, печёных яблок и специй ударил мне в нос. На глазах откуда-то навернулись слёзы, то ли от новой волны воспоминаний, то ли от внезапного чувства глубокой любви к каждому, кто теперь сидел на моём старом диване, покрытом тёмными пятнами алкоголя, оставшимися от предыдущего смотрителя.       — Слава Богу, не остыло! — облегчённо выдохнул Трелони, вытаскивая из сумки небольшую кастрюлю с примотанной бечёвкой крышкой и такую же соусницу.       Сердце сжалось ещё сильнее от мысли о том, что кто-то согласен пожертвовать комфортом ради одинокого ворчливого старика, которому даже нечего предложить взамен. Я никогда — никогда! — ничего не получал просто так. Пытаться что-то возражать и отказываться было бы глупо, но чувство странной досады, какое бывает, когда тебе делают одолжение, не отпускало. До тех самых пор, пока Джим не отобрал у меня стопку тарелок с насыпанной сверху кучкой столовых приборов, поставив её на стол перед Греем.       — Сервировка не высший класс, но вы уж не обессудьте, капитан, — заметил Бен Ганн с напряжённым смешком.       Я кивнул. Похоже, он всё ещё немного побаивался меня. И впервые в жизни мне такое отношение не польстило — теперь оно было попросту не к месту.       Бен снимал крышечки с десертов и принюхивался к каждому, зажмурившись от удовольствия. Над едой поднимался лёгкий дымок. Я вдруг подумал, что мой желудок мне за такое спасибо не скажет. Эту мысль тут же перебила другая — не хватает портвейна и свечек. Портвейн Грей, как по команде, тут же поставил на стол.       Ливси потянул меня за рукав и усадил на диван между собой и Трелони. Грей отвернул от камина своё любимое кресло, а Джим и Бен Ганн уселись на пол. Я предпринял попытку встать, чтобы принести им хотя бы стульев с кухни, но Трелони удержал меня, положив руку мне на плечо.       — Ну суетитесь так, Александр, — весело сказал он. — Лучше расскажите нам, как вы поживаете.       — На моё последнее письмо вы так и не ответили, — с лёгким укором в голосе заметил Ливси.       Я виновато отвёл взгляд. Не хотелось объяснять ему, в чём дело, но доктор кивнул с улыбкой, давая понять, что и сам догадался. Мне почему-то показалось, что жар, исходивший от камина, усилился. Это тепло вскоре заставило меня расслабиться.       — Рассказывать особенно нечего, — сказал я, наблюдая за тем, как Грей раскладывал по тарелкам бифштексы и картошку. — У меня в жизни особенно ничего не происходит. — Я вздохнул. — Зимой на маяке несладко приходится.       — Что же вы тогда безвылазно сидите здесь круглый год? — спросил Трелони. — Почему бы не позволить другому смотрителю сменить вас, а самому переехать на зиму в город?       Я пожал плечами. Мне нравились уединение и тишина. И стоило ли говорить, как у меня рябило в глазах от гирлянд из флажков и рождественских венков, развешенных над дверями каждого дома. Я тяжело вздохнул. Мои друзья не заслужили выслушивать нытье длиной почти в сорок лет.       — А зачем? — ответил я. — Там у меня друзей нет, кроме разве что Грея, — я многозначительно взглянул на него, — от которого и так не отделаешься.       Я думал, Грей, как обычно, усмехнётся, но он вдруг наоборот стал серьёзным.       — Если бы вы хоть раз сказали мне прямым текстом, что не хотите меня видеть, я бы и не возвращался, — проговорил он.       Я перестал улыбаться. Сердце неприятно кольнуло, словно теперь я наконец перешёл черту, которую Грей так долго отодвигал. Но тут он снова повеселел.       — Но вы не говорили, так что… — он развёл руками, — я, как всегда, к вашим услугам.       Мы переглянулись, потом все разом засмеялись, словно каждый только ждал знака.       — Вы изменились, Александр, — тихо заметил Ливси.       — Да уж, от скуки и одиночества и с ума сойти недолго! — добавил Трелони, продолжая смеяться.       — Чувствую, вы мне не позволите, — сказал я.       Мои щёки, не привыкшие к такому напряжению, уже устали поддерживать улыбку, но я не мог перестать. Трелони, больше всех любивший поговорить, принялся рассказывать, как три года назад он ездил в Америку. Все остальные были рады возможности помолчать и спокойно поесть, хотя Ливси иногда вставлял восклицания вроде: «Дорогой сквайр, а мне в прошлый раз вы совсем другое рассказывали!». Бен и Джим устало переглядывались, словно не впервой, а мы с Греем слушали с интересом.       Часы пробили шесть, но я, кажется, был единственным, кто обратил на это внимание. Меня поразило то, как быстро пролетело время. Лакомств со стола значительно поубавилось. Бен Ганн напряжённо смотрел на миску с пудингом. Я был даже рад, что Трелони привёз его с собой — теперь вся команда в сборе, — но он определённо чувствовал себя не очень комфортно.       Грей пододвинул пудинг к нему.       — Не стесняйся, дружище, — приветливо улыбнулся он.       Бен робко положил одну ложку себе в тарелку.       — Тебе выпить надо, чтобы взбодриться? — усмехнулся Трелони.       — Сэр, как я могу! — смущённо отозвался Бен.       — А я бы с удовольствием, — сказал Ливси.       Джим потянулся к сумке, достал оттуда четыре бутылки эля и поставил на стол рядом с кастрюлей с печёными яблоками. У меня мгновенно свело язык — я не пил яблочный пунш уже… Впрочем, я его даже ни разу не пробовал. Сначала был слишком маленьким, а потом просто случай не представился.       — Должен заметить, Грей, твоя жена просто великолепно готовит! — с восторгом произнёс Трелони, вытерев руки платком и тут же взявшись за десерт из шоколадного рулета.       — Между прочим, я помогал, — ответил Грей, как мне показалось, несколько обиженным тоном.       — В таком случае, может, займёшься пуншем? — ухмыльнулся Джим.       Грей печально вздохнул.       — Лучше не стоит, — серьёзно сказал он, — а то я могу не удержаться.       Мы все скосили на него непонимающие взгляды. Грей устало цокнул языком.       — Какой ужас, я попал в компанию непросвещённых холостяков! — воскликнул он. — Кэти очень настоятельно просила меня вернуться домой трезвым.       Бен Ганн фыркнул себе под нос, зажав рот рукой. Ливси почтительно опустил голову. Трелони, не сдерживаясь, расхохотался. Я сделал всё, чтобы остаться спокойным, но губы всё равно предательски растянулись в улыбке.       — «Настоятельно» — это со скалкой в руках? — уточнил Трелони, смахивая слёзы.       Грей тоже улыбнулся. Мне показалось, его щёки, скрытые под рыжей бородой, слегка покраснели, а взгляд сразу стал нежнее.       — Она может… — протянул он.       — То же мне, глава семьи, — фыркнул я.       — Мой взгляд на отношения отличается от вашего.       — Оно, наверное, и к лучшему.       — Кстати, Александр, — продолжил Трелони, — а вы сами не думали?..       — Не думал! — резко перебил его я. — Сами видите, во что брак превращает мужчин. — Я кивнул на Грея. Тот коротко рассмеялся. — Да и старый я уже для таких развлечений…       — А сколько вам? — вдруг спросил Джим.       Я посмотрел на него. Парень тут же пристыжено отвёл взгляд, решив, видимо, что задал слишком уж личный вопрос. Мне от этого стало смешно.       — Пятьдесят один, — без колебаний отозвался я.       На секунду повисла пауза.       — Да не, в самый раз, — кивнул Бен Ганн.       Мы снова засмеялись. А я тем временем стал лихорадочно придумывать, в какое русло направить разговор, чтобы у Трелони не было возможности снова попытаться меня женить. Ливси, сам того не ожидая, подарил мне шанс.       — Что ж, раз Грей отказывается продемонстрировать нам свои кулинарные таланты, пуншем, с вашего позволения, займусь я, — сказал он, вставая с дивана.       — Ну уж нет! — воскликнул я, вскочив следом за ним. Ливси вздрогнул и испуганно посмотрел на меня. — Никому не позволю хозяйничать на моей кухне, даже вам, доктор!       Ливси облегчённо рассмеялся, похлопав меня по руке. Грей протянул ему какой-то мешочек.       — Что это? — спросил доктор.       — Понюхайте, — загадочно произнёс Грей.       Ливси поднёс мешочек к лицу и прикрыл глаза. Я приблизился к нему на максимальное приличное расстояние, но даже оттуда почувствовал пряный запах смеси корицы, гвоздики и кардамона.       — Только не переборщите, — предупредил Грей.       Мы ушли на кухню, прихватив с собой эль и яблоки.       — Кстати, господин Трелони, — услышали мы напоследок голос Грея, — а вы никогда не думали насчёт женитьбы?       Ответ сквайра утонул в нашем с Ливси смехе. «Грей», — подумал я с необъяснимой теплотой.       Я достал из ящика старую медную кастрюлю и развёл огонь в плите. Мы смешали все ингредиенты, и я вытащил из шкафчика над столом несколько глиняных кружек. Да уж, как сказал Бен Ганн, сервировка не высший класс. Но меня это уже окончательно перестало волновать. Хотелось только вернуться в гостиную, сесть на прежнее место, взять себе побольше печенья и позволить Трелони до поздней ночи травить свои байки. Доктор отнёс кружки в гостиную, откуда периодически раздавались взрывы хохота.       — Признайтесь, вы ведь пошли со мной, только чтобы избежать этого разговора, — начал он, вернувшись.       — А что, мне это не удалось? — спросил я совершенно беззлобно.       — Не беспокойтесь, Александр, — улыбнулся Ливси. Он прислонился спиной к краю столешницы, на которой я оставил открытую бутылку с бренди. — Ваша личная жизнь — ваше дело.       — Вот и славно.       Я внезапно подумал, что мне не нужен брак. У меня уже есть семья. Всё в точности, как сказал Грей. Эта мысль согревала не хуже алкоголя, но действовала гораздо верней.       — А бутылки неплохо бы закрывать, — снова подал голос Ливси и потянулся к пробке.       Через секунду я услышал тихий скрип, а ещё чуть позже — шелест бумаги.       — А это что?.. — удивился доктор.       Я повернулся к нему и похолодел. Он держал в руках листок с тем стихотворением, которое как-то само с собой вылилось на бумагу бессвязным потоком печальных мыслей несколько дней назад, и с серьёзным лицом читал. Я, недолго думая, выдернул лист у него из рук.       — Сжечь! — коротко заключил я, сминая позорную писанину в клочок.       Я уже собирался отправить его в печь, но Ливси вдруг схватил меня за запястье.       — Прошу вас, Александр, не надо! — воскликнул он. — Отдайте лучше мне.       Я закатил глаза.       — Ну на кой чёрт вам сдались эти каракули?       — Для вас каракули, для меня — способ узнать, что у вас на душе.       В другой раз я бы в ответ на такое незамедлительно уничтожил улики, но теперь почему-то передумал. Ливси всегда шёл мне навстречу, с самого нашего знакомства, и я поначалу сопротивлялся, но в этот самый момент понял, как это бессмысленно. Почему бы не позволить моим друзьям — моей семье — увидеть, «что у меня на душе»?       — Пожалуйста, друг мой, — продолжил Ливси, мягко освобождая мятый листок из моего кулака. — Это такие замечательные слова…       Я отдал ему стихотворение. Доктор расправил бумагу и продолжил читать. Я отчаянно не хотел смотреть на него, поэтому уставился в кастрюлю с пуншем. Над ней уже начал подниматься пар. Аромат яблок и специй — уюта и тепла — заполнил кухню. Я вдохнул поглубже и словно провалился в сон — о детстве, когда оно ещё было счастливым. Мерцание свечей на ёлке, морозные узоры на стекле, за которыми мальчик не может как следует разглядеть приближение Санты, тепло чьих-то рук… Теперь всё было совсем иначе, но ничуть не менее приятно. «Хорошо хоть, что ёлку они приносить не стали», — мысленно отметил я с лёгкой улыбкой.       Из размышлений меня вывело восклицание Ливси:       — Ах, как чудесно! Особенно вот это, — он понизил голос, — «Он гонит прочь тоску и горе и прикасается рукой — холодный резкий ветер с моря, всегда желанный и родной…»       Я поморщился, подумав, что мне и самому не помешало бы разобраться в своих чувствах.       — Это про Грея, верно? — уточнил Ливси.       Я фыркнул в попытке скрыть смущение.       — Он мне за эти годы порядочно надоел, — ответил я, выдавив из себя непринуждённую усмешку.       Ливси понимающе кивнул.       — Вы должно быть благодарны ему за это, — заметил он с извечной ласковой улыбкой, от которой таяли льды и рушились стены фортов.       И мои страхи словно сдуло тем самым ветром, в метафору которого я совершенно нечаянно облачил Грея.       — Я благодарен, — сказал я.       И тут же снова смутился. Мне следовало бы сказать это самому Грею. После всего, что ему пришлось терпеть, он заслужил хоть пару тёплых слов от меня.       Мы вернулись в гостиную. Джим и Трелони с улыбками до ушей смотрели на Грея с Беном, которые нестройным моряцким дуэтом пели песню, судя по всему, в продолжение разговора, от которого я сбежал. В центре стола стояла откупоренная и уже наполовину пустая бутылка портвейна.       — «Oh, don't ya leave me Johnny lad, I thought you'd marry me!» Says he: «I can't get married for I'm married to the sea!» — звучала песня.       — So pass the flowing bowl while there's whisky in the jar, — присоединился я, поставив кастрюлю на стол. — And we'll drink to all the lassies and the Jolly Roving Tar.       — Капитан, что это на вас нашло! — смеясь поинтересовался Трелони. — Или вы уже успели попробовать пунш?       — Я — нет, — улыбнулся я, — а вот вы, я вижу, времени даром не теряли.       Трелони непонимающе взглянул сначала на меня, потом на свою пустую кружку, затем его лицо прояснилось, он поднял бутылку и налил себе ещё.       Ливси раздал всем остальным пунш. Грею я предложил чай, но он отказался, чему я даже обрадовался, потому что не был уверен, что у меня вообще есть чай. Возможно, Грей это понимал. На алкоголь он, казалось, изо всех сил старался не смотреть и вместо этого забивал рот имбирными пряниками, иногда давясь смехом из-за очередных рассказов Трелони.       — Это было в те времена, когда ты, Джим, ещё даже не родился… — начал тот, откинувшись на спинку дивана и широко размахивая руками.       В этот момент я снова забеспокоился. Джиму ведь уже есть, с кем встретить Рождество…       — Дэвид, — шепнул я доктору, — а как же матушка Хокинса?       — Она осталась в гостинице, — так же шёпотом ответил Ливси. — Мы подумали, вы не обрадуетесь незнакомке.       — Вы привезли её тоже?!       — Джим хотел составить нам компанию, но он бы не оставил мать одну на Рождество.       Я кивнул. А я уж испугался, что, не дай Бог, что-то случилось. Или с Джимом, что он променял последнего близкого человека на… меня, или с миссис Хокинс. Впрочем, в последнем случае Ливси бы точно написал.       После второй кружки портвейна (пунш тоже закончился) Бен Ганн решил, что раз в церковь мы не идём, то он хотя бы побудет в качестве хора. Никто и не подумал его останавливать, даже я. От алкоголя моя память стала на удивление светлой, я вспомнил все рождественские песни, которые когда-то пела мне мама. На несколько счастливых минут я снова почувствовал себя ребёнком и даже не стыдился этого. А потом часы пробили восемь.       Грей замолчал и вскинул голову.       — Надо же, как время летит! — протянул он и встал с кресла. — Что ж, джентльмены, вынужден вас покинуть.       Я удивлённо приподнял бровь — на большее мне уже не хватало сил, — но потом снова опустил. Естественно, ему надо возвращаться домой…       — Передавай привет жене, Эйб! — помахал ему рукой Трелони.       — Непременно.       — И малышке Александре, — добавил Бен Ганн, к тому времени уже окончательно привыкший к обстановке.       Я хотел было тоже встать, чтобы проводить дорогого гостя, но тут до моего пьяного сознания наконец дошёл смысл сказанного Беном.       — Кому, прости?.. — не понял я.       Все затихли и посмотрели на меня.       — Александр, вы что же, не знали, что у Грея есть дочка? — возмущённо воскликнул Трелони. — Ей скоро четыре, если я не ошибаюсь…       — Нет-нет, разумеется, я знал, — поспешно перебил его я, — но… — Я поднял слегка затуманенный взгляд на Грея. — Ты никогда не говорил её имени.       Грей вдруг расхохотался. Все остальные поддержали его, даже я улыбнулся, сам не зная, чему именно.       — Не знал, как вы отреагируете, — пожал плечами Грей. — Она ведь девочка всё-таки…       «Сукин сын», — подумал я. Глаза снова наполнились слезами       — Грей… — прошептал я, отвернувшись, чтобы никто этого не заметил.       — Не вздумайте рыдать, — усмехнулся Грей.       — Заткнись.       Я всё же встал и направился вслед за ним в прихожую. Я не знал, что сказать, да и стоит ли. Я припомнил недавний разговор с Ливси, но после такого…       — Что ж, счастливого Рождества… Александр, — заключил Грей, надев варежки, и протянул мне руку.       Я отчаянно не хотел её жать. Если я это сделаю, он сразу же уйдёт, а я ещё не закончил. Мне почему-то казалось, что я должен сказать ему что-то важное, по-рождественски чудесное, но не мог. Как и всегда — просто не умел благодарить. Я горько усмехнулся. Раньше я всеми силами старался поскорее вытолкать его за дверь, а теперь не хотел отпускать. Кажется, за всё время нашего знакомства, он впервые обратился ко мне по имени…       — А посуда? — неуверенно поинтересовался я, хватаясь за соломинку.       — А вы думаете, что так легко от меня отделались? — усмехнулся Грей. — Не дождётесь, я ещё вернусь. Но сейчас мне пора бежать.       Я тоже улыбнулся, глядя в пол, и кивнул.       — Ты так и не станцевал, — напомнил я, уже ни на что не надеясь.       — А вы так и не попросили.       На минуту воцарилось молчание.       — Счастливого Рождества, Грей, — ответил наконец я и пожал ему руку.       Он потянулся к дверной ручке, но тут я быстрее, чем успел подумать (и слава Богу!), схватил его за локоть.       — Эйб! — остановил его я и, набравшись храбрости, посмотрел ему в глаза. — Спасибо.       Грей, казалось, ожидал чего угодно, но только не этого. Оно и понятно, я и сам был удивлён, но больше расстроен тем, что одно-единственное слово не могло в полной мере выразить моих чувств.       — За что? — Грей непонимающе поморщился.       — За то, что все эти годы был рядом, несмотря на то, как я отвечал на твою заботу. И особенно за сегодня.       Он пожал плечами.       — Вы удивитесь, но на самом деле это всё — идея мистера Трелони.       Я и правда удивился.       — Я написал в Блэк Хилл, как неподобающе вы себя ведёте, — объяснил Грей, — и сквайр предложил собрать старую команду. Даже Бен с радостью согласился, хотя, по-моему, он вас как огня боится.       — Да, есть такое, — отозвался я, тихо рассмеявшись. — Но я всё равно благодарен тебе.       — Тогда сделайте для меня одну вещь, — вдруг совершенно серьёзно сказал Грей. Я напрягся. — Никогда в жизни больше не говорите, что у вас нет семьи.       Во мне боролись два желания: влепить ему пощёчину и обнять так крепко, как это вообще возможно. Так что в итоге я не двинулся с места, только сильнее сжал его руку.       — До скорого! — бросил напоследок Грей и выскользнул наружу.       Портвейн вскоре тоже закончился, так что я, вопреки традициям, принёс с кухни бренди. И мне было совершенно не стыдно за то, в каком виде мои друзья вернутся в гостиницу, тем более что пили в основном Трелони и Бен, Ливси иногда ненавязчиво замечал, что им обоим уже хватит, а Джим наоборот даже предлагал во что-нибудь сыграть. Я строго посмотрел на него. Парень уже вырос и словно пытался доказать сам себе то, что ещё не вполне осознал. Я не волновался. Ливси, если понадобится, позаботится о нём.       Я рассказал историю о том, как, будучи семнадцатилетним юнгой, отлынивал от работы, «как настоящий матрос». Став старше и ответственнее, я, конечно, понял, что за такое поведение заслуживал куда более серьёзного наказания, чем назначал мне капитан. Никто, кроме Джима, не понял, к чему я это припомнил (и, кажется, не очень поверили, что я способен на такие бесчинства), но мой рассказ произвёл должное впечатление — Джим отставил кружку в сторону, после чего пересел с пола на место Грея.       Мне хотелось сказать Трелони, как здорово он это всё придумал, но я уже физически не мог. Усталость и тепло от алкоголя, разлившееся по всему телу, смешались в почти непреодолимую лень, с которой я и не желал бороться — сегодня можно. Но потом часы пробили десять.       Ливси побледнел.       — Боже мой, как поздно! — ахнул он. — Полагаю, пора приниматься за уборку.       — Не несите ерунды, доктор! — фыркнул я. — Я всё сам сделаю. Если вам не пора уходить прямо сейчас, давайте лучше ещё поговорим.       Остальные тоже высказали желание помочь мне с устранением последствий праздника, но я решительно не собирался последние минуты в обществе друзей тратить на мытьё посуды. Правда, в итоге остаток времени мы потратили на то, чтобы привести в чувства Бена Ганна, который заснул прямо на полу. Как говорил мне капитан, под началом которого я впервые вышел в море, «Не буди матроса!». Джим, на всякий случай придерживая Бена за локоть, повёл его одеваться.       — С Рождеством, капитан! — с беззаботным весельем проговорил Бен. Слова уже давались ему с трудом. — Счастья вам и вашим близким!       «То есть вам», — подумал я. Но вместо этого спокойно сказал:       — Ну всё, мистер Ганн, ведите себя прилично. — Я повернулся к Джиму и серьёзно посмотрел на него. — И ты тоже, Хокинс.       Джим лукаво улыбнулся.       — Вы что это, волнуетесь за меня? — сказал он.       — Да, — коротко ответил я и, немного помолчав, добавил: — Ты славный парень. Таким и оставайся.       Джим улыбнулся, пожал мне руку и вышел на улицу вместе с Беном.       Я не успел ничего предпринять, поэтому первое, что сделал господин Трелони, застегнув последнюю пуговицу на пальто, это крепко обнял меня за шею. Я как-то бессознательно ответил на объятие, даже не подумав сопротивляться. От него пахло каким-то дорогим ещё не выветрившимся парфюмом, и я невольно подумал, что теперь это один из моих любимых запахов — наравне с корицей, шоколадом и печёной картошкой. Как только Трелони отпустил меня, напоследок хлопнув по спине и пробормотав какое-то невнятное пожелание, его место занял Ливси.       — Не забудьте про подарок, — прошептал он мне в плечо.       Я тяжело вздохнул.       — Я даже не буду пытаться его вернуть, — фыркнул я. — Хотя у меня для вас ничего нет.       — Это не формальный обмен. — В его голосе зазвенели нотки обиды. — Мы хотели вас порадовать.       Я посмотрел на него с виноватой улыбкой.       — С Рождеством, Александр, — ласково сказал Ливси.       Я кивнул — сил нормально ответить мне уже не хватало, но Дэвид был из тех, кто всё понимает без слов. Мы пожали руки, — такой глупый жест после объятий! — и они вместе с Трелони, Джимом и Беном пошли по берегу в направлении города. Я долго стоял на пороге и смотрел им вслед, ни о чём особо не думая. Надеялся, что никто из них не разобьёт голову о камни, что Джим будет впредь осторожен, что завтра мы увидимся снова… Я закрыл дверь лишь тогда, когда свет фонаря Ливси растворился в мерцании городских огней.       К одиннадцати часам я закончил с посудой. Интересно, вставит ли Грею жена за то, что он котелки домой не вернул? В первое мгновение была даже мысль отнести их, всё равно меня ведь звали, но, как только последняя плошка оказалась в стопке предыдущих, я понял, что за сегодня больше не смогу и шагу ступить. Впрочем, мне всё равно пришлось.       Только я собирался идти наверх, как в дверь снова постучали. Я удивился, решив, что кто-то из друзей вернулся (может, тот же Грей), ведь больше было просто некому. Но когда я открыл, то с ещё большим удивлением обнаружил на пороге молодого светловолосого парня — его я две недели назад видел в конторе.       — Мистер Смоллетт, верно? — бойко уточнил он, но не дал мне ответить. — Ах да, у этого маяка же бессменный смотритель. — Он вытащил из кармана записную книжку с карандашом и протянул мне. — Распишитесь за доставку.       Я понял, что он сказал, только когда уже поставил подпись. Вернее, я ничего не понял.       — Какую доставку? — спросил я, резко выдернув книжку, которую уже почти вернул парню. — Я ничего не получал.       — Уголь, — спокойно пояснил он и указал куда-то на улицу. — Только что привезли.       В нескольких ярдах от крыльца кучка людей выгружала из кареты большие деревянные ящики. Моё сердце радостно подскочило в груди, а губы растянулись в широкой улыбке. «Ха, настоящее рождественское чудо», — пронеслось у меня в голове. Бывает всё-таки…       Я хотел заметить, что поставщики выбрали чертовски неудачное время, но парень меня опередил.       — Вы уж извините за столь поздний визит, — произнёс он, всё-таки забрав у меня книжку. — Как и обещали, привезли уголь, как только он у нас появился.       — Пустяки, — махнул я рукой. Сердиться уже просто не было смысла.       Как только я взялся за ящик, чтобы помочь перенести, плечо словно прострелило второй раз, и я мигом вспомнил, почему оставил службу. Грузчики тут же выхватили уголь у меня из рук, не дав как следует об этом задуматься. Они подняли ящики в кладовую, после чего уехали обратно в город. На прощание я, словно по привычке, совершенно искренне пожелал им счастливого Рождества       Я запер дверь, со странным восхищением думая о том, что только что произошло, и тут заметил на комоде сверток, который принёс Грей. И правда едва не забыл. Я, честно, несколько боялся его открывать (впрочем, стесняться слёз мне уже было не перед кем), но просто оставить его как есть не позволила совесть — я ведь обещал Ливси.       Свёрток оказался тяжелее, чем я ожидал. Я поднялся в спальню, переоделся, залез в постель и только тогда открыл.       На обёрточной бумаге рассыпались несколько предметов, накрытые слегка помятым листом с коротким посланием, написанным тем же аккуратным почерком, что и письма из Блэк Хилла. Я поднёс его ближе к пламени свечи и прочёл: «Дорогой Александр, мы понятия не имели, что вам подарить, поэтому каждый положил что-то дорогое для себя. От души надеемся, что вы, по крайней мере, не будете разочарованы. Искренне ваши Дэвид Ливси, Джон Трелони, Джеймс Хокинс, Абрахам Грей и Бенджамин Ганн». На обратной стороне было разными почерками написано множество пожеланий, но я не стал читать, потому что буквы уже непослушно расплывались. Вместо этого я принялся рассматривать подарки.       Первым мне в глаза бросилось сверкающее лезвие старого, но вычищенного до зеркального блеска кортика с резной рукоятью и украшенной золотой филигранью гардой. «От Трелони», — без колебаний решил я и улыбнулся. Возможно, в записке было что-то сказано про этот кортик, но пока я мог лишь догадываться, чем именно он был дорог сквайру. Так или иначе, теперь эта история всегда будет со мной.       Кортик был завёрнут в пару шерстяных носков отвратительного зелёного цвета. «Грей», — тут же подумал я. Судя по разнице в размерах петель и неровным рядам, он сам их связал. Я очень серьёзно подумал, что даже буду их носить. Вероятно, даже вне дома. Возможно, даже на глазах у знакомых!       Горсть клубничных леденцов. Я не удержался и снова потянулся к записке, отыскал кусочек с пожеланиями, предположительно, от Джима и прочитал: «Можете не притворяться, мистер Смоллетт, я знаю, что вы когда-то тоже были ребёнком».       — Ты даже не представляешь, насколько ты прав, Джимми! — выдохнул я в воздух и тут же рассмеялся от того, как глупо это прозвучало.       Недолго думая, я сунул один из леденцов в рот и взял следующий предмет.       Запонки. Серебряные. С изумрудами или чем-то похожим, в камнях я не разбираюсь. Я снова рассмеялся, на этот раз больше от неожиданности. Чёрт, Бен явно очень старался! Надеюсь, он не украл их у какого-нибудь недальновидного богача. Например, у Трелони… Интересно, куда мне их надевать, раз меня никуда не зовут, а если бы и звали, я бы всё равно не ходил. Я вздохнул. Что ж, видимо, придётся найти повод.       Последний подарок был от Ливси — сборник стихов Голдсмита. На этот раз я подавил в себе желание снова расхохотаться. На контрасте с сотней справочников по навигации это будет… интересный опыт. Я открыл книгу, из последних сил борясь с усталостью и тяжестью в голове и не обращая внимания на отдалённый шум фейерверков, который меня больше совсем не раздражал, но вскоре закрыл — часы на стене пробили полночь.       За неимением лучшего варианта, я заложил книгу бумажкой от леденца и отправил её на тумбочку к другим подаркам. Их вид внезапно отдался щемящей тяжестью в груди.       Я всю жизнь строил из себя гордого одиночку и никогда не отдавал себе отчёта в том, насколько дорог мне каждый из них. Даже Джим, на первый взгляд показавшийся мне таким бестолковым, даже Трелони, с которым мы поначалу явно не сошлись характерами, даже Бен Ганн, бывший пират! Вот они — люди, в кругу которых я не против встретить смерть.       — С Рождеством, друзья мои, — прошептал я, опустив голову на подушку, и задул свечу.       Комната погрузилась во мрак, раньше всегда казавшийся мне таким холодным и непроглядным. Но теперь я не боялся темноты, потому что знал: даже сейчас я не один и больше никогда не буду. И пока моя семья помнит обо мне, а я о ней — свет на маяке ни за что не погаснет.