Shameless

Огни злачного заведения, в котором проводила теплый субботний вечер шумная компания, отражались в изрядно помутневших от количества выпитого глазах Йоэля. Блондин часто не знал меры в алкоголе и напивался, бутылка за бутылкой, до беспамятства, когда зрачки расширялись, почти скрывая зеленовато-голубую радужку, и обнажали глуповатый, но такой счастливый взгляд. Закрытый от всех и угрюмый солист превращался в громкого и развязного, готового на все. Особенно, если рядом находился мальчишка, всегда спасающий его из пьяных передряг. Особенно, если этот мальчишка так маняще покусывал свои тонкие, пересохшие на осеннем ветру губки и ненароком касался его бедра своим. Скрывать так внезапно охватившее желание Хокка не собирался, вливая в себя очередной шот и двигаясь ближе к Алекси. Дошедший до состояния, когда даже сидеть ровно на мягком диванчике становится тяжело, он, слегка заваливаясь и опуская тяжелую руку на плечо перкуссиониста, обжег его шею своим горячим хмельным дыханием. — Ты чего? — невинно спросил Каунисвеси, оборачиваясь и покрываясь мурашками от жара, вмиг окутавшего прохладную кожу и, кажется, дошедшего до груди. Глаза блондина, покрытые густым туманом накрывшего с головой желания, оказались слишком близко, а сам он так и норовил не то упасть куда-то в область паха брюнета, не то покрыть его влажными, сладкими поцелуями, совершенно не обращая внимания на парней, сидящих совсем рядом с ними двумя. Умудренный опытом совсем недолгого, но весьма бурного тайного романа с Йоэлем, Алекси знал, что остановить заведенного солиста было невозможно в принципе, а уж тем более когда последние следы стеснения смылись адской смесью водки и джин-тоника. Краснея, но стараясь не подавать виду, перкуссионист свободной от стакана рукой удерживал парня, который уже протягивал руку к ремню его джинсов и, кажется, порывался устроить эротическое шоу прямо за столом. Картина открывалась до одури пошлая: Каунисвеси, сидящий ровно с ангельским выражением лица и старающийся поддерживать беседу, и Хокка, выпивший, кажется, больше всех этим вечером и теперь явно рассчитывающий на продолжение банкета. — Хочу тебя, — бессвязно прошептал блондин куда-то в ключицу мальчишки, едва не закусывая плотную ткань темно-зеленого джемпера. Бороться со змеем, в которого превращался Йоэль под воздействием своего желания вперемешку со спиртным, у Алекси не было ни сил, ни возможности, ни, если признаваться совсем честно, охоты — поглаживания вдоль пока застегнутой, но уже слегка приподнявшейся ширинки и горячие поцелуи в область шеи в исполнении Хокка подняли бы мертвого из могилы. — Пойдем, проветримся, — нарочито громко, чтобы это слышали все, произнес Алекси, поднимаясь со своего места и заставляя Йоэля встать на подкашивающиеся ноги. В черной, как вороново крыло, и в то же время такой светлой голове вращались тысячи мыслей, но ни одна из них не помогала — идей, что делать с полуживым возбужденным блондином, не было. Решив, что свежий воздух действительно не повредит, Каунисвеси медленно, но верно повел солиста в сторону выхода из заведения, придерживая за талию. Однако у голубоглазого были свои планы на вечер. Заметив вывеску, чем-то напоминавшую его помутневшему рассудку туалет, Хокка по-хозяйски закинул тяжелую руку на плечо мальчишки и свернул в сторону заветных дверей, едва не заваливаясь на пол от столь резкой смены направления. — Йоэль, что ты… — не успел спросить брюнет, когда солист с силой втолкнул его в просторное помещение и закрыл дверь. — Это женский. Изогнув одну бровь в вопросительном жесте, Алекси стоял возле раковин и смотрел на блондина, пьяным зигзагом приближающегося к нему. Кажется, от строгого и непонимающего вида парня у него окончательно снесло крышу. Алкогольное опьянение теперь усилилось тонкой, остро выгнутой бровью и потрескавшимися губами мальчишки, которые он имел неосторожность облизнуть. — Мм, — промычал Хокка, грубо впиваясь в губы брюнета и прижимая его своим телом к просторной столешнице. Широкие ладони вокалиста развязно прошлись по ягодицам Каунисвеси, слегка сжимая их и вызывая тем самым дрожь, блаженно пронзившую все тело. Пьяно покусывая припухлые, влажные губы со вкусом «Дайкири», что весь вечер потягивал перкуссионист, блондин помог ему сесть на прохладный мрамор, слегка влажный от капель воды, оставленных здесь последними посетительницами. — Йоэль, — с вырывающимся наружу стоном протянул Алекси, в тысячный, кажется, раз за вечер произнося имя солиста, когда тот резким порывом раздвинул его ноги и сжал рукой член, уже начавший наливаться кровью в узких джинсах. Как бы он ни старался сохранять остатки разума за них обоих, но разгоряченный Хокка, не терпящий отказа и больше всего на свете сейчас желающий расстегнуть стесняющие брюки и войти в податливое, мягкое тело своего мальчика, был способен довести его до оргазма, кажется, одним лишь взглядом. Заплетающимися пальцами, подрагивающими от нетерпения и градуса, Йоэль начал расстегивать ремень на джинсах мальчишки, попутно потираясь до боли упирающимся в собственную ширинку членом о его колено. Не справившись и уступив инициативу Каунисвеси, он издал стон, извещающий весь туалет заведения о том, что еще немного, и блондин кончит, не дождавшись парня. Освободив, наконец, во всю стоящий предмет неудобства из узкой ткани и немало удивив Алекси отсутствием боксеров, он с силой обхватил свой член и потянулся жаждущими губами к паху перкуссиониста. Стеснение, еще остававшееся на порозовевших щеках брюнета, исчезло с первым же хлюпающим звуком, исходящим от Йоэля, во всю посасывающего его член и ублажающего свой собственный. Проворными пальцами парень вцепился в окрашенные в светлый волосы солиста, стараясь ускорить его темп и одновременно придержать шатающегося Хокка от падения на скользкий кафель. Свободная рука, слегка потная от охватившего все тело жара, прислонилась к зеркалу рядом в попытке сохранить равновесие, что покидало парня с каждым новым движением блондина, оставляя мокрый след на стекле. Жмурясь от накрывающей слишком стремительно развязки — Хокка всегда старался для своего мальчика — Алекси откинул голову, с силой толкаясь в горячий рот Йоэля, что ласкал его член. Из последних сил удерживаясь на подкашивающихся ногах и упираясь свободным локтем в мраморную столешницу, блондин в два быстрых финальных движения довел себя до оргазма, издавая гремучий и развязный стон, заглушаемый лишь головкой Каунисвеси, все еще находящейся в кольце его губ. Держаться больше не было ни сил, ни желания. Под аккомпанемент из сладкого стона солиста брюнет излился в него с приглушенным «Йоэль», вырвавшимся с хрипотцой, внезапно подступившей от накрывшего с головой удовольствия. Стараясь перевести дыхание и успокоить участившийся пульс, перкуссионист почувствовал, как Хокка обмяк и, кажется, вот-вот приземлится точно на кафельный пол. Понимая, что поднять бесчувственное тело солиста будет ему не под силу, мальчишка аккуратно, удерживая Йоэля на ногах свободной рукой, спрыгнул и, попутно натягивая брюки с боксерами, повел парня в ближайшую кабинку, чтобы уже после решить, как выйти из внезапно сложившейся ситуации. Однако Йоэль Хокка не был бы собой, если бы вновь не перехватил инициативу. Едва эти двое дошли до темно-зеленой двери, скрывающей — слава Богам, подумал Алекси, — чистый белоснежный унитаз, как Йоэль тут же толкнул парня вперед, бесцеремонно нагибая и заставляя упереться руками прямо в сидение. Не успев подумать о миллионе бактерий и микробов, что могли оказаться на его руках, Каунисвеси почувствовал, как только что натянутые штаны со свистом полетели вниз, а на ягодицы приземлилась широкая ладонь блондина, стремительно двигающаяся к тугому и давно не девственному анальному отверстию. — Йо… — Тшш, — глухим рыком прервал любые реплики парня Йоэль, сосредоточенный лишь на округлой заднице, что предстала перед ним. Едва удерживаясь, чтобы не коснуться своего вновь поднимающегося члена, но сохраняя последние остатки разума за них обоих, мальчишка понял, что так дело не пойдет. Хокка с трудом сохранял вертикальное положение, во всю упираясь тазом в его собственную задницу и цепляясь рукой за стенку кабинки, а потому последнее, о чем он думал, была смазка. Быстро соображая затуманенным желанием разумом — даром, что солист никогда бы не сделал больно своему мальчику, — Алекси вспомнил о жирном ванильном бальзаме для губ, что валялся где-то в кармане. Нашарив заветный тюбик одной рукой в собственных джинсах, он протянул его назад, буквально запихивая в трясущуюся руку Хокка: — Вот, возьми. Смажь этим, — не терпящим возражений, томным от возбуждения и желания ощутить блондина в себе голосом пробормотал перкуссионист. Матерясь и едва не падая на Алекси, Йоэль кое-как открыл злосчастное средство для губ странноватой формы, после чего обильно, как мог, обработал им колечко мышц парня, а затем, размазав сначала по ладоням, и свой стоящий колом член. Каунисвеси, наконец получивший возможность коснуться себя, начал тихонько, но протяжно постанывать от прикосновений блондина и его пальцев, все активнее проникающих внутрь, сгорая от желания ощутить его в себе — воспоминания буквально прошлой ночи были еще слишком свежи и лишь сильнее распаляли, а рука все активнее скользила по ноющему теперь члену. Подготовив своего чертенка для проникновения, Хокка, окончательно потеряв выдержку и ничего не соображая, резко вошел во всю длину, выбивая из перкуссиониста сдавленный писк не то от боли и неожиданности, не то от оргазма, едва не настигнувшего парня в ту же секунду. Не давая возможности привыкнуть, Йоэль начал быстро двигаться внутри мальчишки, покачиваясь и судорожно цепляясь за гладкую темно-зеленую стенку, то и дело задевая чувствительную точку, отчего Алекси застонал все громче, забыв о клубе, о парнях и обо всем на свете. Пару мгновений пустующий, к счастью парочки, туалет, покрытый мраком из-за неработающих в половине случаев лампочек, что делало атмосферу еще интимнее, был наполнен до изнеможения пошлыми звуками шлепков и рваными стонами, что с каждой секундой становились все громче и способны были довести до помутнения рассудка любого, кто оказался бы рядом. Долгожданный оргазм накрыл этих двоих слишком резко и почти одновременно, до темноты и искр в глазах. В последний раз выкрикнув имя возлюбленного, что так часто срывалось с мягких губ по ночам, Алекси кончил, заливая спермой едва ли не все вокруг: крупные капли попали на сантехнику, пол и иссиня-черные спущенные брюки, но это последнее, что волновало его в момент, когда, почти упав от наступившей за разрядкой слабости, он почувствовал излившегося в него Хокка, с силой сжавшего порозовевшие бедра перкуссиониста. Если бы у брюнета спросили о самом приятном звуке, то он, назвав что-то совершенно отрешенное вроде треска костра или шума дождя за окном, непременно подумал бы о неистовом стоне Йоэля, срывающемся с его губ и принадлежащем только ему одному. Только его Алекси. Совсем размякший от наслаждения и количества выпитого за вечер спиртного солист прикрыл глаза и едва не рухнул на пол, пока перкуссионист, снова взявший на себя роль голоса разума, усаживал его на теперь залитый спермой унитаз. Наблюдая за на глазах засыпающим Йоэлем, уткнувшимся лбом в бедро брюнета, Алекси затянул ремень и принялся приводить в чувство перепившее чудо, что только что доставило ему один из самых мощных за последнее время оргазмов. Не без беспомощного шипения, пары жарких пощечин и матов, Каунисвеси все же смог придать качающемуся сонному блондину более-менее вертикальное положение, приняв весь вес на свои широкие плечи и застегивая теперь уже его ширинку, все еще удивляясь отсутствию трусов там, где они, казалось бы, должны быть. Оценив ущерб и слегка подтерев особо заметные белые пятна, перкуссионист осторожно довел солиста до раковины, округляя глаза от количества их следов на холодном мраморе. В попытках привести в чувство Йоэля, он открыл кран и брызнул ему в лицо ледяной водой, что, по крайней мере, заставило парня открыть глаза и самостоятельно упереться ладонями о мрамор. Наспех устранив улики бурного вечера куском туалетной бумаги и убедившись, что Хокка подает признаки жизни, парень вывел его из туалета под разъяренные и немало удивленные взгляды дам, что ждали под дверью. Только было решив, что опасность миновала, красный от стыда и недавнего удовольствия Алекси, тащивший на себе, кажется, неподъемный небоскреб, то и дело заваливающийся набок, чертыхнулся, заметив на полпути от выхода из заведения Нико. — Куда вы, черт возьми, подевались? — широко улыбаясь и тем самым выдавая свое опьянение, протянул Моиланен, как раз направлявшийся в сторону туалетов. — Мы уже решили, что вы уехали! — Самое время, — скрипя зубами, пробурчал Каунисвеси, настойчиво продолжая тянуть к выходу невменяемого Йоэля и молясь, чтобы не пойми откуда взявшийся младший вокалист не начал задавать еще более неудобные вопросы. — Йоэль сильно перебрал, так что я отвезу его домой, веселитесь без нас. К счастью уже успевшего заебаться от возникших этим вечером забот мальчишки, Моиланена гораздо сильнее интересовал с гоготом проскакавший в сторону писсуаров Йоонас, чем опять — как будто это случалось впервые — исчезнувшая в середине веселья парочка. Ни для кого в группе не было секретом, что за звуки раздаются ночами из их совместного номера на гастролях, почему в качестве жертвы для редких объятий Йоэль всегда выбирает перкуссиониста и куда они так внезапно пропадают, стоит только кому-то из них напиться. Страсть и чувства, вспыхнувшие между парнями столь внезапно, накрывали с головой, заставляя вести себя, словно влюбленные школьники на дискотеке. Впрочем, порой со стороны это выглядело именно так: с виду невинный и смущающийся Каунисвеси и с порога тянущийся к выпивке Хокка, не знавший грани, производили неизгладимое впечатление на всех, кому довелось знать их маленький секрет. Не веря своему счастью, Алекси, придерживая дверь для выпавшего наружу следом за ним солиста, вышел на улицу и вдохнул прохладный воздух, вмиг отрезвляющий опьяненный алкоголем и блондином мозг. Покрутив головой по сторонам, парнишка нашел неподалеку такси и облегченно выдохнул: еще немного, и они, наконец, будут дома. Неважно, у кого именно — они давно привыкли оставаться друг у друга, чувствуя себя комфортно, кажется, в любой обстановке. Однако этим вечером перкуссионист решил, что не готов к испытанию в несколько до сих пор незнакомых ему замков на дверях Хокка, поэтому, сбросив семидесятикилограммовый груз с себя на заднее сиденье авто, назвал водителю адрес своей студии в центре города. — Веселый у вас выдался вечерок, — окинув взглядом рухнувшее назад тело, произнес таксист, поворачиваясь к более трезвому брюнету, что расположился возле него. — Да, ничего так посидели, — смущенно рассмеялся в ответ Алекси, наконец-то откидывая налившуюся свинцом голову на спинку кресла и прикрывая глаза. В голове крутились особенно яркие кадры их с Йоэлем бесстыдного приключения и внезапно вспомнившиеся строчки песни, что Хокка так часто любил напевать: … Say it louder, say it louder Who's gonna love you like me?