насекомые

      Некоторые насекомые лезут в паутину сами, провоцируя паука на действия.       — Я знаю, что ты дрочишь на него.       Я терплю, стискивая до свиста и хруста челюсть, заглядывая в лопнувшие капилляры чужих глаз напротив. Мы стоим с ним почти вплотную. Достаточно лишь вытянуть руку вперёд для того, чтобы коснуться его оголённых и всё таких же худых плеч. Этот придурок так и не научился носить нормальные футболки. Как ребёнок без матери, честное слово.       — Я знаю, что ты дрочишь на него, Мацуно.       Попал. Ранил. Задел. Почти убил. Нахер повторять это второй раз? Я и с первого раза услышал то, что слышать явно не хотел.       Вот это новость, конечно. Казутора просто мастер говорить очевидные факты без стеснения, нарушая личное пространство и границы.       — Во-первых, какого хуя ты тут забыл? — Я облокачиваюсь на недавно покрашенный в белый косяк и скрещиваю руки на груди, упуская нервный тремор, возникший от желания сжать его плоть в руке, куда-то далеко вглубь себя. Нельзя, Чифую, держи пока себя подальше от звериных желаний, ты же помнишь, как сломал Такемичи и его ненаглядную деву. И ты помнишь, как тебе понравилось. Ах, точно, я и забыл, что этот придурок напротив пока ничего не знает, ладно.       — И знаю о том, что ты ему в тайне мечтаешь отсосать, — Ханемия противно лыбится, ожидая мою реакцию на слова.       Вот сукин сын. Снова попал. Утопил. Кораблик идёт ко дну. 1:0. Только я не уверен в том, что он прав насчёт его «ему», о котором он мне намекает. И кажется, счёт скоро пойдёт в мою пользу. Он сам вынуждает меня перейти к действиям. Я снимаю с себя ограничения и разрешаю себе начать.       — Даже не спросишь меня о том, как я узнал об этом?       Честно? Мне плевать, кто и что там думает, а ещё о том, кто о чём там догадывается.       Но поведение Ханемии меня отчасти бесит и раздражает. Хотя даже на это у меня уже нет сил. Мне плевать. Я безумно устал и заебался от происходящего. Не то, чтобы у меня были веские причины для ухода в апатию, но… Блять, да они есть. Можно ими исписать целый лист А0. И первыми в этом списке будут Казутора, умудрившийся сесть в психиатрическую лечебницу, и Баджи, который вращается в гробу. Эти события сильно пошатнули мою и без того хрупкую нервную систему. Я словно собственноручно вложил в руки Ханемии пистолет с пулями и попросил пробить мне мозги. Собака махнула радостно хвостом и стрельнула. Ёбаная сука. Пора возвращать долг, обрезая собаке лапы.       — Ты так и не ответил на мой вопрос. Ладно, сделаю вид, что мне жизненно необходимо узнать о том, как же ты догадался о том, о чём ты там догадался и пришёл к таким выводам. Зайдёшь? Или предпочтёшь провести время под мостом, который состоит из временных осадков в виде дождя? Знаешь, я не ожидал, что такого больного ублюдка выпустят раньше времени, — я мысленно улыбаюсь, ведь знаю, что он войдёт внутрь без каких-либо колебаний.       Казутора хмыкает. В его глазах я читаю непонятную для меня самого безрассудную решимость. С чего такие резкие оживления и встрепенения? Где же тот сосунок, что умолял меня прекратить его избивать около клуба, или он забыл уже об этом?       —Так чего ты хотел? — Отхожу от прохода, давая гостью войти в дом. Паутина начинает виться, и бабочка даже не чувствует подвоха.       — Ты знал, что если прочитать слово «God», то получится «dog»? Забавно как из Бога можно стать собакой и как из собаки превратиться в Бога.       — Ты сюда пришёл сообщить мне это и продемонстрировать своё умение в шутки или всё же расскажешь безумно, — я показушно закатываю глаза, наблюдая за тем, как его рожа начинает светиться. Я позволяю ему думать о том, что он находится в положении победителя, пусть бабочка хлопает крыльями в радостном танце, — интересную историю о том, как я дрочу там на кого-то?       — На одном из видосов с клуба, — я стопорюсь на секунду и приподнимаю одну бровь. — Чифую, ты бы видел сейчас своё лицо. Успокойся, я не специально его посмотрел, мне скинули в личку, я глянул всего пару секунд. Так вот, ты и Ханагаки так мило трётесь друг об друга своими причиндалами, что того и гляди, поебётесь прям на танцполе. Вам самим не стыдно?       И про стыд мне говорит человек, который отсосал практически всем в Тосве? Ханемия, ты уже забыл о тех временах? Я понимаю, что прошло очень много лет, но неужели ты…       — Предположим, что я и обжимаюсь с ним в клубах, которые, к слову, и созданы для перепихонов. Тебе какое дело? Завидуешь? Ведь на месте Такемичи мог быть ты.       Я знаю, что этот вопрос заденет Казутору до основания. Я хочу сделать ему больно, ведь он сам начал эту тупую игру. Я ненавижу его, но не могу сказать того же про отношение Ханемии ко мне. У него ещё остались чувства ко мне.       Я знаю, что он гниёт и загибается после того, как он оказался заперт в психушке, а затем вылез из неё в никуда, оказавшись в полном одиночестве и бедности. Он шатался из квартиры в квартиру, словно побитая собака, оставшаяся без кормящей руки. А ещё я видел его письма и сообщения, в которых он просил скинуть несколько купюр на PayPal. Его эго и самооценка такие же хрупкие и стеклянные как витрины в магазинах.       Я бы скинул ему денег анонимно, но я устал быть спасателем утопающих, которые не хотят спасаться. А ещё я не хочу быть доктором Айболитом. Мне нравится, когда у бабочек оторваны крылья. Шитьё оторванных частей не моя сфера.       — Никакое. Но. Знаешь, я скучал.       Вот это новости. Почему-то я даже не удивлён такому повороту. Ханемия, да ты только что сел на липучку и замотал около своей шеи шёлковые пряди.       Я осматриваю его с ног до головы, стараясь больше не смотреть в его омут чёрных синяков под глазами. Да и в сами глаза.       Он сидит как-то слишком осиротело и болезненно. Ноги скрестил, руки нервно почёсывают плечи, поза слишком заломлена в бок. А ещё на нём… Слишком лёгкая одежда для такой морозной погоды.       Его дурацкая майка с «Linkin Park» вымораживает меня, но это ещё терпимо. Под его ноздрями красуется еле заметный шрам и тонкая дорожка крови. Около сгиба кисти я замечаю несколько странных точек, которые тут же пропадают, когда Казутора, заметив мой пристальный взгляд, переворачивает руку, скрывая странные пятна.       Ты оторвал крылья специально для меня? Как мило. Ты такой милый, Казуторочка, когда находишься в позиции жертвы.       — Так. Ладно. Можешь посидеть столько, сколько нужно для того, чтоб ты…       — Так ты дрочишь на него, или у вас уже было что-то?       Ты мазохист? Или у тебя сто жизней в запасе? Сука. Глупая, бестолковая, тупорылая бабочка. Беда не приходит просто так, да? Ты же не отстанешь, пока я не сотру тебя в порошок. Я не хотел этого. Видит Бог. Не хотел. Ты сам начал игру. Опускаю первую лапку на шатающуюся паутину и медленно плыву к своей жертве.       — Казу-то-ра, — я кручу в голове отвратительную шестерёнку, я буду жалеть об этом очень сильно, но он сам виноват. Сам. — Ка-зу-то-ра. — Я сажусь на корточки рядом с ним и беру его лицо в свои руки. — Отсоси мне.       — Что? — Его голос чуть дрожит, но это не останавливает меня.       Я вижу, как он смотрит на меня всё ещё безрассудным взглядом, который медленно перерастает в удивление и непонимание. Глупый мальчик. Ты попал в паутину не к самому лучшему пауку. Так давай теперь отведаем твоей нежной плоти.       Вторая и третья лапки смело встают на паутинку.       Он дёргается и пытается вырваться из хватки. Но я не даю ему это сделать, сильнее впиваюсь в его кожу ногтями, активно проталкивая пальцы в его рот.       Он пытается отодвинуть меня, но я сильнее его. Да и вообще, эта его игра меня забавляет.       Четвёртая, пятая и шестая лапки опускаются.       В голове начинает бурлить месиво из желания избить его до потери пульса, но я всё же сдерживаю себя. Вставая, я хватаю его за волосы и с лязгом отправляю его чешуекрылое тело на холодный пол.       Он в шоке смотрит на меня, не в силах что-то сказать мне. Бабочка такая милая, когда барахтается в попытках спастись и улететь.       Я снова хватаю его за волосы и заставляю встать на колени. Ханемия несколько секунд смотрит пристально на меня, тяжело вздыхает и, не спрашивая меня, расстёгивает молнию на джинсах, слегка приспуская их, трогая мой член через ткань.       Он трётся об него щекой и накрывает губами, все ещё не снимая нижнего белья. А я ведь знаю, что он и сам давно хотел сделать это. Просто боялся, малыш. Надо было давно поставить его на колени, в отличие от Такемичи, Казутора быстро перестаёт оказывать сопротивления. Хороший мальчик. Почему же ты так редко бываешь послушным?       Кладу руку на его голову и зарываюсь пальцами в волосы. Они сухие и безумно грязные. Когда он последний раз принимал душ? Хотя, плевать.       Казутора забирается внезапно горячими пальцами под резинку трусов и аккуратно приспускает их до щиколоток, а затем нервно сглатывает, смотря на мой твердеющий член. Он будто никогда не видел эрекцию. Придурок. Маленький бедный малыш, что попался. Я чуть подаюсь бёдрами вперёд, кивая и указывая на член.       Казутора опускает взгляд и, взяв наконец член в руку, начинает водить по нему вперёд-назад. Ханемия делает ещё несколько движений рукой, прежде чем провести языком от основания к головке и взять в рот. Не дождавшись, пока у меня окончательно встанет, он вбирает его в себя. Я ощущаю, как влажный жар его горла опаляет меня. Губы скользят вверх-вниз, слегка сжимаясь около головки, заставляя резко вдыхать и выдыхать.       Для меня он сейчас просто бесплатная шлюха, которая выполняет свою работу лучше, чем любая проститутка или Ханагаки. Да, Казутора определённо лучшая моя жертва.       Ханемия наращивает темп, пытаясь заглотить полностью. Влажные и хлюпающие звуки и мои сдержанные стоны заполняют душную гостиную.       Он чуть ли не давится, когда член упирается в гланды. Ханемия пытается отстраниться от меня, чтобы прокашляться и вобрать в себя воздух, но я не даю ему сделать это. Закрепляю на его затылке замок из моих рук и с силой надавливаю на него, заставляя Казутору захлебываться в слюне и других выделениях.       Он выпускает мой член изо рта, еле дыша и хватая воздух.       Я тяну его вверх, чтоб поцеловать, но в ответ он лишь поджимает губы и пытается отпихнуть меня. Плохая попытка, плохая бабочка. Сука.       Ударяю его со всей силы по щеке. На ней остаётся красивый отпечаток моих пальцев. Бабочка в удушающем коконе.       Снова бросаю его к полу, слыша хруст коленей. Он отсасывает мне ещё несколько минут до тех пор, пока я не чувствую приближение разрядки. Я не предупреждаю его и кончаю ему в рот. Хотя, он даже уже и не отстраняется, спокойно проглатывая всё, что я ему так любезно преподношу.       Маленький мальчик, а я ведь только начал разгонять свою игру, но ничего. После отдыха мы поиграем с тобой в другую игру.       Казутора вытирает рот рукавом и смотрит на меня опустевшим взглядом. Мне хочется его добить окончательно. Крылья и усики давно оторваны. На десерт остаётся лишь сердце.       — Кстати, да, я трахаюсь с Ханагаки, и мы с ними совершаем точно такие же вещи. И, знаешь, Такемичи мне нравится больше. И на будущее. Отсасывают мне, но не я.       Я знаю, что Ханемия не услышит это, поскольку он отключается в тот момент, когда я начинаю произносить слова.       Мразота ли я? Определённо. Но мне это нравится. Счёт 1:1. Он заслужил это. Я встаю, перешагивая через его тело, и выхожу на улицу, чтоб покурить.       На паутине остаётся лишь труп бабочки.