***
гриша терпит, сжимает челюсть так, что начинают болеть скулы, а незажившие раны на костяшках пальцев вновь кровоточат, когда ляхов сжимает руки в кулаки. это ведь нормально? это должно быть нормально. он держится из последних сил, клянётся себе, что не поддастся. клянётся так же, как и клялся себе в детстве, что ни за что не будет валяться где-нибудь в пьяном угаре, как его родители, никогда не будет употреблять, никогда не обидит близкого человека. что общего между детскими и взрослыми клятвами? они редко сдерживаются. роберт задыхается, ходит из угла в угол запинаясь об разбросанные по номеру грязные брендовые (и не очень) шмотки, много матерится и проклинает всех на свете. он шарится в высоких шкафах, судорожно перебирает своими тонкими пальцами по ящикам в поисках заветного пакетика с порошком. слышатся всхлипы. (потому что роберт живет от дозы до дозы, роберт живет, когда гриша грубо тянет его за волосы и утыкает лицом в подушку, быстрее и быстрее вдалбливаясь в утонченное тело, заставляя внутри взрываться сверхновой. роберт живет, когда покрывает себе где-то найденным лезвием кожу на грудной клетке неровными, тонкими порезами, словно выводя новую историю, переписывая свою судьбу). сначала благодаря грубому пинку берта разбивается высокая стеклянная ваза, с лежащими внутри окурками и рваными листами с какими-то строчками из музыкальных альбомов, а после окончательно разбиваются клятвы буды, разлетаются на тысячи осколков — не собрать и не подмести. несвязные всхлипы платины прерываются громким ударом по лицу, кулак проезжает от скулы и куда-то вверх рассекая бровь, оставляя красный след на тонкой коже. внезапная боль проносится по всему лицу и роберт наконец замолкает, медленно опускаясь на колени перед будой будто в трансе. рука берта тянется к месту удара, он замирает, чувствуя тёплую кровь под подушечками пальцев. казалось, будто в голове вспыхнули искры, ещё чуть-чуть и взорвется голова. пепельные пряди постепенно окрашиваются в цвет свежей крови, почти так же, как небо становится алым во время заката. — ты ебанный наркоман, — гриша кидает беглый взгляд на берта, ему жалко, ему больно и на душе начинают кошки скрести, разгрызать плоть острыми зубами и раздирать ее длинными когтями. он больше не смотрит на роберта, лишь накидывает куртку и надев кеды быстрым шагом уходит из номера, напоследок громко хлопая металлической дверью. уже на улице он нащупывает в кармане чёрных штанов маленький прозрачный пакетик с содержимым. так и должно быть.***
за стеклом звукозаписывающей тесной комнаты буда увлечённо фристайлит в микрофон. он активно жестикулирует, громко смеётся, когда выдаёт что-то особенно глупое и абсурдное, да так, что в уголках медово-карих глаз собираются слезинки. счастливо улыбается и посылает воздушные поцелуйчики, встречаясь взглядом с бертом. пока никто не видит показывает пошлые жесты и подмигивает, наблюдая в ответ за закатывающим глаза светловолосым мальчиком. музыку роберт любил с малых лет. маленький берт был несказанно счастлив, когда матушка подарила ему диск с хитами западных рэп групп. он крутил треки с утра до ночи, мечтал когда-нибудь создать своё объединение, ездить с друзьями по странам и давать громкие концерты, курить травку и цеплять красивых девочек, которые наверное даже не знали бы тексты, но пищали когда к ним приближались со сцены популярные артисты, выгибались бы словно кошки после выступлений где-нибудь в гримерке. а спустя несколько лет мечты о сцене сменились другими, более реалистичными. он впервые попробовал лирику, словив спустя несколько часов долгожданную эйфорию. — эй! мы на перерыв, не теряй, чувак, — коротко бросает грише влад, и выходит вместе с двумя парнями из маленькой домашней студии, находящейся где-то в подвале многоэтажного домика. роберт молча наблюдает за уходящими знакомыми сидя на изрисованной граффити металлической бочке, что служила неплохим предметом интерьера в помещении. он потирает глаза и уставившись в одну точку не сразу замечает подошедшего к нему буду. брюнет по доброму ухмыляется щёлкая пальцами перед глазами платины, в момент когда тот поднимает голову встречаясь взглядом, буда с осторожностью и заботой особой целует его в висок, чувствуя губами не полностью зажившие ссадины. обоняние ловит лёгкий запах сигарет с тонким шоколадным послевкусием: неповторимый аромат любимого, бесконечно желанного человека. тишину разрывает звук брякающих в кармане большого худи ключей от номера, зажигалок и парочки леденцов. гриша вытаскивает что-то из кармана большого серого худи, и используя пальцы вместо расчески проводит ими по волосам берта, приглаживает, а после длинная пепельная чёлка платины ловко закрепляется заколкой от gucci. логотип на позолоченном аксессуаре усыпан кристаллами, красиво переливаясь в свете настольных ламп студии. у ляхова всегда был хороший вкус на украшения. — считай, небольшой подарок ухватил для тебя, — широкая улыбка обнажает ряд белых ровных зубов, — тебе идёт. — вину загладить решил? открытый взор гриши стыдливо потупился, он помнит, как оставил друга одного с невыносимым приступом ломки, помнит с щемящей сердце болью, а роберт наконец улыбается, и несмотря на все гриша готов обокрасть хоть все магазины в городе лишь бы видеть эту улыбку каждый день. он дарит бережные прикосновения по обтянутым чёрными рваными джинсами бёдрам, кончиками пальцев пробегает по оголенным участкам кожи, вызывая у берта стаю мурашек. брюнет раздвигает ноги сидящего на бочке парня и удобно встаёт между ними, перемещая руки по бёдрам роберта вверх, куда-то под кожаную куртку, останавливаясь на талии. у платины тонкая молочная кожа, и гриша знает каждый ее сантиметр, знает каждый синяк от шприца, каждый шрам и каждую родинку. на его теле уже давно нет ничего незнакомого, а выпирающие кости можно запросто сосчитать даже не прикасаясь к ним, — это ляхова цепляло с самого начала их знакомства. эдакая причина быть безоговорочно нежным и трепетным по отношению к светловолосой катастрофе с красивым именем германского происхождения. платина целует буду в подбородок, ощущая совсем лёгкую щетину. накрывает своими обветренными, сухими губами губы напротив трепетным нежным поцелуем. прикасается на секунды, а после убирает сухость проводя языком по собственным губам, и вновь припадает к ляхову. неважно было, кто доминирует в поцелуе, слитые в касании губы приобрели жар, рождая новый порыв страсти. ляхов настойчиво проводит языком по ряду зубов, дёснам. берт улыбается в поцелуй, хихикает, когда все переходит в борьбу кто кого быстрее укусит, держит гришу за свитер, не оставляя свободного пространства между ними, горячо дышит ему в скулы. — люблю, люблю, люблю, гриша, люблю, — сбивчиво шепчет берт куда-то в щеку ляхову и счастливо прикрывает глаза. они с гришей живут в миражах: прикоснешься рукой и останется только песок, быстро падающий сквозь пальцы. они живут в одержимости друг другом, надеясь обрести хотя бы иллюзию защищенности и жизни. до боли родные и тёплые худые руки ложатся на крепкие плечи ляхова, сложив замок у него за шеей. у роберта наркотическая зависимость. у гриши зависимость от роберта.