Злодей: Его судьба

      Есть ошибки, которые невозможно забыть. Они надолго остаются уродливыми шрамами на сердце и рано или поздно в жизни происходят события, вспарывающие зарубцевавшуюся ткань и, казалось бы, практически забытые раны вновь кровоточат, причиняя опустошающую боль, сковывающую на несколько часов. Глупые попытки самостоятельно закрыть их ни к чему не приводят — кровь всё также хлещет из ран, а в голове разгорается настоящая гражданская война. Хочется надолго изолироваться, чтобы никто не подходил, хочется биться головой об стену в тщетных попытках заглушить одну боль другой, но остатки самообладания, не рассыпавшиеся под напором самоистязания, уничижения, ненависти и сожаления, не позволяют пойти на такие преступные шаги и медленно берут вверх, восстанавливая рассыпающееся сознание и вновь закрывая те страшные раны, как и много раз до этого. Ровно до того момента, как они не вскроются снова. И так по кругу.       Он родился много десятилетий назад, когда мир захлёбывался в Войне Причуд, погружаясь во мрак. На тот момент квирки уже не были редкостью, но многие беспричудные не собирались мириться с тем, что практически каждый так или иначе получал сверхспособности. Тогда у людей ещё была вера в Бога и вера говорила, что причуды — вселенское зло, порождение самого Сатаны. И где-то в Европе вспыхнула первая искра, разгоревшаяся в опустошительное пламя войны. Армия Сопротивления Причудам устраивала теракты по всей планете, сжигала на оккупированных территориях каждого человека, владеющего квирком, а их священники молились Богу о победе в этой Священной войне. Она длилась долгие и мучительные пять лет, опустошая человечество. Пали многие государства, десятки миллионов людей погибли ради кровавой веры. На исходе четвёртого года войны, во время изнурительных боёв за Саппоро, под ковровыми бомбёжками и в тщедушной медицинской палате родился он, тот, кто потом поведёт за собой миллионы людей, строя свою огромную империю лжи.       Первый свой серьёзный шрам на сердце парень получил в возрасте восемнадцати лет, когда его родителей убили уроды без причуд в одной из подворотен Саппоро. Эти мрази ничего не взяли с уже бездыханных тел родителей, им ничего не было нужно. Они, последователи Культа Сола, убили его папу и маму просто ради развлечения, ради того, чтобы избавиться от «причудного мусора». Полиция, увы, не нашла убийц и, видимо, даже не пыталась их искать. И тогда парень решил действовать и самолично найти этих ублюдков. Юноша на тот момент уже использовал свой квирк, помогая одним избавиться от ненужных причуд, а другим получить их. Благодаря этому он обзавёлся множеством полезных связей и для него не составило особого труда выследить не только тех культистов, но и их штаб-квартиру, в промышленном районе Саппоро, откуда эти сволочи и совершали налёты по всему острову Хоккайдо. Юный альфа буквально слетел с катушек. Он лично убил каждого человека, находившегося тогда в полуразрушенном заводе электроники. Он не щадил никого, совершая истинное правосудие. С первым шрамом на сердце Все За Одного ощутил вкус власти. И он уже не смог от неё отказаться.       Второй шрам мужчина получил, когда его предал любимый младший брат. Все знакомые и друзья называли их отношения достаточно сложными, ведь пока Шигараки-старший отдался во власть своим амбициям и мании величия, создавая свою криминальную империю, Йоичи пытался геройствовать, мешать планам старшего брата и сопротивляться его влиянию. Мужчина никогда не бил болезненного брата. Ведь после смерти родителей он взял на себя заботу об этом, действительно, хрупком омеге. Даже его беспричудность не мешала старшему любить и оберегать. Но однажды Все За Одного пошёл на радикальные меры — он пытался насильно передать одну из своих причуд брату, чтобы помочь преодолеть его физическую слабость. Но вышло всё совсем не так, как он ожидал. У Йоичи была своя причуда и квирки слились, мутируя и порождая Один За Всех. И в один прекрасный день брат пошёл на брата, надеясь победить и положить конец всем злодеяниям Все За Одного. Мужчина сражался с Йоичи лишь за тем, чтобы успокоить того, чтобы младший, наконец, одумался. Он не думал его убивать. Всё вышло случайно. Йоичи сказал, что передал Один За Всех, чтобы следующее поколение одолело старшего и положило конец его правлению. В один момент слепая ярость охватила Все За Одного и он одним ударом убил милого Йоичи. В тот день мужчина хотел умереть. В тот день он завершил трансформацию себя в самого опасного злодея всех времён и народов, вытравив окончательно всё то добро, что было в нём благодаря младшему брату. В его сердце надолго поселилась Тьма.       Третий и последний шрам, мужчина получил меньше двадцати лет назад. О, эта рана особенно болезненная и всё никак не рубцуется, продолжая обильно кровоточить. Мужчина уже не надеется закрыть её и, быть может, сам того не желает, наказывая себя так за то, что ни разу после того дня не появился перед Ней, не упал к Её коленям и не просил прощения. Ведь она осталась одна. С их сыном. С их маленьким сыном, которого мужчина любил едва ли не больше жизни. И, как напоминание, Все За Одного носит с собой одну единственную фотографию. На ней изображён он, его милая жена-омега и их ребёнок.       — Подумать только, — говорит вслух мужчина, восседая в кресле с интегрированной системой жизнеобеспечения. Одна трубка входит прямо в горло, а другая рядом, в грудь. Они немного зудят, когда Все За Одного бережно вынимает двумя пальцами тоненькую фотографию из внутреннего кармана костюма. Небольшой прямоугольник за много лет успел загрубеть, поверхность, что раньше была гладкой, теперь стала немного ребристой, неровной. — Я всегда буду помнить, как ты выглядишь, — зрение было потеряно примерно тогда же, но он помнит каждую деталь на их единственной совместной фотографии. Помнит лёгкую и нежную улыбку жены с милыми ямочками на щёчках, она бережно прижимает к себе малыша, на котором новенькая зелёная кофта, купленная отцом на первый день рождения. Мужчина даже помнит бренд и милую злость любимой, возмущавшейся тем, что супруг покупает слишком дорогие вещи для сына. Но ведь он отец, который хочет, чтобы их ребёнок, их первенец, ни в чём не нуждался.       — Интересно, мама показывала тебе эту фотографию? Жаль, что ты меня там так и не увидел толком. Я был таким параноиком, не хотел, чтобы вы пострадали из-за меня, что направил камеру немного так, чтобы в кадр не попало всё моё лицо, да ещё и в самый простой костюм оделся. Мне так стыдно, что я вас оставил тогда. Мне так больно, что я не смог вернуться к вам, — мужчина осторожно ведёт большим пальцем по тому месту, где должна быть его жена, а после, куда более нежно, там, где находится его сын. — Я помню тот вечер, когда уходил от вас. Я не знал, что после него не смогу вернуться домой, обнять свою любимую, взять на руки тебя, малыш. Я хотел победить, чтобы вернуться к вам. Я так хотел вернуться обратно. Видимо, моя любовь к вам, моё сильное желание попасть обратно к моей семье и спасло меня от окончательной гибели, — альфа лишь на секунду удивляется, что его голос дрожит, а где-то в глубине души он плачет, не в силах примириться с такой утратой. — Мне так жаль, что я не смог защитить твою маму, малыш. Она была так близко ко мне, но я не смог найти в себе силы её защитить. Я не смог покинуть своё укрытие, чтобы единственный раз в жизни спасти ту, что я до сих пор люблю, — Все За Одного ощущает, как дрожат его руки, он сжимает челюсть, позволяя лишь короткому, болезненному стону прорваться наружу и судорожно прижимает свободную ладонь ко рту, подавляя в себе накопившуюся за эти года боль. — Я…- каждое слово даётся ему крайне тяжело, ведь чувства и воспоминания не отпускают его, — до сих пор помню тот день, когда ушёл от вас.

***

      В детской комнате светит лишь один источник — небольшой ночник в виде девятихвостого кицунэ. От него исходит мягкий, чуть приглушённый свет, чтобы не разбудить малыша, спящего в зелёной ночнушке в немного большой для него кровати. Мужчина, одетый в строгий деловой костюм со шляпой на голове, некоторое время стоит в полутьме, бережно приложив к голове ребёнка ладонь, лишь бы не разбудить его. Квирк, который он передал сыну несколькими часами ранее, полностью усвоился и стабилизировался. «Значит, он пробудится как положено. Прекрасно, — альфа осторожно поправляет спутавшиеся чуть волосы малыша и на последок наклоняется, коротко целуя сопящего сына в лобик. — Если я не вернусь, то это мой прощальный подарок тебе, малыш. Помни, что в этом квирке живёт частица меня.»       — Тебе правда нужно уйти? — слышится тихий шёпот жены за спиной и одновременно небольшая полоска света проникает в детскую. В нос практически сразу проникает такой любимый мужчиной запах корицы с едва различимой примесью апельсина. Такой тёплый, согревающий, домашний.       — Не волнуйся. Много времени это не займёт, — альфа осторожно поправляет белое одеяло ребёнка, распрямляется и поворачивается к жене. Она стоит в дверном проёме, в трепетном волнении сжимая правую ладошку в кулак и, как обычно, держа её на уровне груди. На ней розовая блузка, подаренная супругом на годовщину их свадьбы и жёлтый фартук-платье. В её взгляде смешиваются много эмоций и все они прекрасны. — Обещаю, я скоро вернусь, — отчего-то альфе кажется, что любимая вот-вот заплачет и он спешит подойти к ней ближе, выделяя ровно столько феромонов, чтобы девушка успокоилась. — Мне просто нужно довести до конца пару дел.       — Хисаши… — девушка опускает голову, а голос предательски дрожит, она сжимает ладони на фартуке, не желая мять супругу костюм. — Я не знаю, справлюсь ли я сама, — Инко прикрывает глаза, когда ощущает на своих щеках ласковые ладони супруга. Он крайне бережно скользит пальцами ей за ушки, поглаживая одно из любимых мест, а потом, столь же нежно, дотрагивается до метки, отчего девушка вздрагивает и поднимает голову, смотря на любимого. — Ты нужен нам.       — Милая, — Хисаши ласково улыбается ей, в его красных, как рубины, глазах абсолютное спокойствие и уверенность. В них то, что так нужно ей — его любовь, — всё будет хорошо, — он чуть наклоняет голову, целуя супругу в чуть припухлые губки, немного задерживая поцелуй, будто бы надеясь передать ей свою уверенность через него. — Я знаю, с тобой наш сын будет в порядке, — Хисаши смотрит в её изумрудные глаза, касается пальцами этих самых красивых тёмно-нефритовых волос, как всегда собранных в пучок, часть из которых обрамляет её хрупкие плечи. — Я скоро вернусь. Обещаю.