***
Кацуки Бакуго опустошён. Все воздушные замки, которые он строил с завидным упорством всё это время, оказались в руинах. Один налёт злодеев, окончившийся похищением Изуку, разорвал каждый замок на тысячи мелких камешков, из которых теперь ничего не создать. «Я верил, что я лучший, что я могу победить любого злодея, что я сильнее всех, — юноша сидит на больничной кровати, в отдельной палате, и смотрит в окно, за которым льёт сильный ливень, иногда обрывающий листья с деревьев, что падают на землю, медленно уплывая куда-то прочь. — И что в итоге? Я потерял Изуку. Снова. Я не стал его Символом Победы. Я не стал тем, кем он мог бы восхищаться. Я не смог его спасти.» Ветер за окном усиливается и дождь теперь бьёт прямо в стекло, расплываясь уродливыми потоками, сплетающимися друг с другом. Кацуки видит своё отражение, смотрит, как оно уродуется, приобретая какие-то нечеловеческие черты. Гремит гром, заставляя стёкла дрожать. Бакуго прижимается лбом к окну, закрывая глаза. «Я ненавижу дождь, — отстранённо думает он, вновь возвращаясь мыслями к тому моменту, когда злодей забирает Изуку в туман, держа его за горло. — Когда мне грустно, когда моё сердце беспокойно, небо затягивается тяжёлыми свинцовыми тучами. Когда с Изуку случается беда, всегда идёт дождь. Моё сердце разрывается от этого. И я не могу ничего с этим сделать. Не могу спасти Изуку. Не могу победить ради него». Он чувствует, что по щекам стекают капли. Не дождя. Кацуки судорожно вздыхает, пытаясь подавить слёзы. «Как мне стать героем, когда я не могу спасти его? — юноша всхлипывает, не в силах справиться с последствиями. — Я слишком слаб, я не могу ничего. Я беспомощен. Я ничтожество.» — Я был рядом с ним, — юноша уже не сдерживает рыданий, позволяя всей боли, сжимающей его сердце, наконец, высвободиться. — Я был так близок к нему. Я не смог его спасти. Я не смог победить, — он глотает слова, давясь слёзами. — Я не имел права на провал. Моя причуда существует только для победы! Моё тело… Я не мог двигаться, чёрт. — Тогда давай теперь спасём его, Кацуки, — раздаётся голос Киришимы. Бакуго резко поворачивает голову на голос друга, что шея хрустит от такого резкого движения. Ему плевать, что друг увидит его плачущим, ему плевать, что он потом скажет. — Я серьёзно, Бакубро. Давай спасём его, — Кацуки замечает, что чуть позади друга стоит Тодороки с решительным огнём в обычно спокойном взгляде. Это сильно удивляет юношу. — Мы должны поступить правильно, — вторит Шото, пытаясь не смотреть на Бакуго, ведь помнит, что между ними и так много разногласий, что тот ненавидит Тодороки. — Пусть мы с тобой не друзья, но я тоже хочу спасти Изуку. Он для меня всё ещё дорог. — Потому мы и пришли к тебе, — Киришима слабо улыбается, пытаясь подбодрить Кацуки. — Я знаю, что ты не смиришься с поражением. Ты хочешь побеждать. И есть ещё кое-что, — Киришима будто бы слегка смущается, а потом всё-таки продолжает. — Мы подслушали вчера разговор Яойорозу с полицейским и Всемогущим и… — Не говорите мне, что вы хотите, чтобы она сделала ещё одно отслеживающее устройство! — возмущённо заявляет, вошедший Тенья Иида, гневно сверка взглядом из-под очков. — Мы должны поступить так, как нам сказал Всемогущий! — самый правильный ученик А класса буквально в ярости, едва Киришима заикнулся об идее спасения Изуку. Но его тоже можно понять — последнее столкновение со злодеями окончилось достаточно печально. — Этим должны заняться профессионалы! Нам там не место, дурак! — Я знаю! — Киришима тоже переходит на крик, хватаясь рукой за область рядом с сердцем, сминая безупречно белую рубашку. По его лбу бегут капли пота. — Но ничего не могу с этим поделать! — парень отчаянно продолжает, надеясь убедить одноклассников помочь. — Я знал, что за нашим другом охотятся! Я знал, что он сражается в одиночку против чудовищно сильного злодея! Но ничем не мог ему помочь! — Эйджиро тяжело дышать от переполняющих его эмоций, они захватывают его будто бы беспощадный водоворот. — А когда он был в считанных сантиметрах от меня, мои руки не дотянулись до него, хотя должны были! Если я сейчас ничего не сделаю, то это смерть для меня как героя! Как мужчины! — Спокойнее, Киришима, я тебя понимаю. Но не тут… — на крик прибегает Каминари, ожидавший, видимо, за дверью. Он пытается успокоить одноклассника. — Я знаю, что Иида прав! Но всё же! Может, ты поймёшь меня, Кацуки! — Эйджиро в попытке найти поддержку у самого нуждающегося в спасении Изуку человека, обращается к нему. Их взгляды встречаются. — Твои руки всё ещё могут до него дотянуться! — и он протягивает к Бакуго свою руку. — Я с вами, чёрт возьми! — и блондин пожимает протянутую руку красноволосого. — Значит, берём у Яойорозу трекер и просто идём по сигналу, — подытоживает Тодороки, кивая головой своим словам. — Вы собрались спасать Мидорию сами? — спрашивает Иида, краем глаза смотря за тем, как в палату к Бакуго входят постепенно и остальные ребята, убедившись, что опасность, скорее всего, миновала. — Возможно, они собирались убить остальных учеников, но Мидорию они просто похитили. Быть может, они оставили его в живых, но я не уверен, что это надолго, — Шото вздыхает, невольно вспоминая убитого злодея. — Этим делом займёмся я, Киришима и Бакуго. — Прекратите даже думать об этом! — Тенья до одури хочет поломать всей замечательной троице руки и ноги, чтобы отбить желание идти спасать Деку. — Вы уже совсем не ведаете, что творите! — он слишком хорошо помнит искалеченных ребят, после битв со злодеями. Но ещё сильнее на него давят воспоминания о том, как Изуку почти убили злодеи, похитившие его маму и Эри. — Неужели вы хотите погибнуть, как Изуку, пытавшийся спасти свою мать?! — Не надо, успокойся, — Мезо Шоджи, к удивлению всех, заступается за ребят, деликатно загораживая собой их и смотря на Ииду. — Киришима разочарован в себе, потому что ничего не смог сделать. А Тодороки и Бакуго не по себе от того, что Мидорию похитили прямо у них на глазах, — парень вздыхает и теперь поворачивается к троице. — Но, подобные решения нельзя принимать, отталкиваясь от своих эмоций. — Пускай этим займётся Всемогущий, — осторожно вмешивается Аояма, которого всё ещё слегка потряхивает от пережитых в Летнем лагере событий. — И разрешения на ведение боевых действий у нас теперь нет. — Все до сих пор в шоке от похищения Мидории, ква, — Асуи Цую тоже пытается воззвать к здравомыслию одноклассников. — Но, мы должны спокойно обдумать эту ситуацию, — девушка обводит пристальным взглядом троицу. — Как бы вы ни считали себя ответственными за эту ситуацию, если вы вновь собираетесь драться, то этим нарушите правила и законы, и сами станете не лучше этих злодеев. Наступает тишина. Каждый обдумывает сказанные слова. «Да как они могут говорить такие вещи?! — Бакуго испытывает острое желание взорвать всех друзей разом, чтобы их мозги, наконец, встали на место. — Пока про соберутся, Изуку уже успеют убить десять раз! Чёрт возьми, блять! Как я могу оставаться в стороне, когда Изуку у ёбанных злодеев?! Он всегда пытался спасти других! Всегда! А теперь другие не могут спасти его из-за тупых, блять, правил?! — он в ярости и непонимании смотрит на уходящих, кроме Киришимы и Тодороки, одноклассников. — Да в рот я ебал эти правила! Я не позволю каким-то уёбкам убить Изуку!» — Я поговорил вчера с Яойорозу, — начинает Киришима с решительным выражением на лице, выдёргивая Кацуки из мыслей. — В общем, мы начнём действовать сегодня, — никто не замечает, как на этих словах дёргается уходящий последним Иида. — Я буду ждать тебя сегодня вечером у выхода из больницы, Бакубро.***
Сознание возвращается к Изуку очень медленно, сопровождаемое ужасной болью во всем теле, которая постепенно затихает, растворяясь в совсем новых ощущениях. Первое, что он понимает — то, что находится на стуле, его руки прикованы к подлокотникам ремнями, как и тело к спинке. Второе, к нему на короткий момент приходят слишком резкие воспоминания о том, как он оказался в такой ситуации, начиная от битвы с Мускулом, заканчивая пленом. И, наконец, последнее, Изуку, едва зрение обретает прежнюю ясность, перестав быть каким-то замыленным, узнаёт место, где сейчас находится. «Это бар Томуры», — с некоторым удивлением констатирует юноша, невольно оглядываясь по сторонам, узнавая знакомый интерьер. И практически сразу он замечает восемь злодеев. Среди них, разумеется, есть и сам Томура, нацепивший на лицо мертвенно-бледную руку. Все смотрят на Мидорию. — И вот мы снова встретились в почти дружеской обстановке, да, Изуку? — весело произносит Шигараки, снимая с лица свою, так сказать, маску. Омега, заметив спокойный взгляд, возможно, друга, позволяет себе немного расслабиться, ведь всё равно ему не сбежать при всём желании — злодеев слишком много и все они сильны. — Так много времени прошло с нашей последней встречи в этом месте. Многое успело произойти и ещё произойдёт, — кажется, что в голосе Томуры проскальзывает подобие сожаления. — Ты прав, — кивает Изуку, недоверчиво посматривая на, так сказать, друзей Шигараки, тем не менее, в душе омеги очень странное спокойствие, которое ему вот вообще не нравится. По логике, он должен обдумывать план побега, анализировать каждого из них, пытаясь выявить слабые стороны и всё такое, но, по факту, юноша очень даже спокоен и в голове нет ни единой мысли о побеге. — Думаю, ты говорил про эту встречу, да, Тенко? — спрашивает Мидория, почти сразу вспоминая их короткое общение в торговом центре «Кияши». — Тенко? — тут же задаётся вопросом Даби, с интересом смотря на Шигараки. — Оказывается, мы кое-что не знаем о тебе, босс. — Какое красивое имя, Томурочка! — поддакивает Тога, лежащая едва ли не всем телом на поверхности барной стойки. — Тебя именно так зовут, да? — Блять, да, — раздражённо отвечает альфа, выпрямившись на стуле, что чёрное худи теперь висит на нём почти в облипку. — Я — Тенко Шимура. Мастер должен был вам рассказать, но он слишком занят другими делами, потому это говорю вам я. Довольны? Дайте мне уже поговорить с нашим гостем. — Скорее, пленником, — бормочет Изуку, смотря на ремни, сковывающие его движения. — Ты не пленник, Изуку, — Томура встаёт со стула около барной стойки и подходит к юноше, опускаясь на одно колено. Едва Шигараки оказывается настолько близко к Мидории, яркий аромат свежемолотого чёрного перца моментально достигает носа омеги, невольно заставляя юношу вдыхать его ещё больше, ещё сильнее, в тщетной попытке насытиться этим прекрасным запахом истинного альфы. «Истинного?» — всплывает в голове вопрос, но почти сразу исчезает, когда Тенко по очереди освобождает руки, ноги, а потом и тело Изуку от кожаных ремней, поднимаясь затем на ноги и смотря пристальным взглядом красных глаза едва ли не в его душу. — Ты — гость. — Нам очень жаль, что пришлось доставить тебя сюда с помощью силы, — внезапно встревает Мистер Компресс, отойдя от стены, которую до этого он так удобно подпирал. — Более того, нам жаль, что один из нас, Мускул, пытался убить тебя и того мальчика, Коту. Мы проглядели его чрезмерную жажду убийства. — Я не ставлю своей целью завербовать тебя в наши ряды, хотя мне очень хочется это сделать, — признаётся Томура, облизывая потрескавшиеся губы. Он максимально спокоен, во взгляде нет даже намёка на то, каким он был достаточно давно. Даже его причёска, в какой-то мере, показывает это — волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, чтобы собеседник мог видеть полностью его лицо. «Неужели я настолько сильно повлиял на него? — поражённо восклицает в душе Изуку, только успевая сравнивать в голове тогдашнего Томуру и того, который стоит перед ним. — Может ли быть так, что тот, относительно короткий, период нашей дружбы настолько сильно изменил его?» — Я лишь хочу показать тебе правду, — после этих слов Томура красноречиво смотрит на Даби и тот уходит куда-то вглубь бара, позади Изуку. — И я хочу, наконец, раскрыть все свои карты перед тобой, которые я спрятал тогда, в «Кияши». — Мы здесь по разным причинам, — снова встревает Компресс, будто бы пытаясь помочь боссу сказать всё правильно. — Но нас объединяет то, что мы сражаемся против диктатуры героев. Думаю, у тебя тоже была возможность убедиться, что герои не такие, как кажется на первый взгляд. Почти за каждым героем тянется кровавый след из десятков убитых людей, которых в отчётах полиции называют достаточно красноречиво — «сопутствующие потери», — в помещение входит Даби, толкая перед собой небольшую тележку с большим монитором, тем не менее, достаточно устойчиво стоящим на ней. — Всё, что мы видим в СМИ — это банальная ложь, умалчивающая десятки жизней, которые не были спасены. Никто и никогда не предъявит героям за этих людей и их родственников. Ведь они — один из столпов государства, который должен быть безупречен. — Только вот мы живём в реальном мире, а не во вселенной комиксов для детишек, — встревает теперь Даби, присоединяя провода от телевизора к источнику питания, который находится на нижнем уровне тележки, внутри неё. — И реальность куда хуже. Раньше героем можно было назвать даже злодея — они сражались с несправедливостью в любой форме, даже если эта форма являлась самим государством. Теперь геройство — чистый бизнес, спонсируемый государством и контролируемый государством и влиятельными частниками, близкими к власти. — К тому же, стоит сказать, что чёртовы лжегерои часто настолько плотно вплетаются во всю эту богадельню, что рано или поздно рождается такая химера, как Старатель, — и, заметив содрогание при упоминании Тодороки, Шигараки продолжает. — Он само воплощение лжегероизма. — Он — ублюдок, — кивает Даби, Изуку кажется, что на одну секунду на лице обожжённого злодея проскакивает злобная усмешка. — Ублюдок, который ставит целью собственное могущество. Он, искусно манипулируя, заразил старшего сына своими бредовыми идеями, что чуть не убило мальчика. Старатель избивал свою жену, когда она вступалась за старшего ребёнка, а потом и за младшего, пытаясь остановить манипуляции и насилие от этого урода. Он свёл свою жену с ума и сдал её в психушку. Все дети этого уёбища вышли глубоко травмированными людьми, — парень включает источник питания, а затем и телевизор, после монтирует на него небольшую веб-камеру, достав её из тележки. — И, кроме старшего сына, у всех детишек развился чудовищный стокгольмский синдром. И он продолжает их использовать, продолжает уже моральное насилие над ними. И это не единственное его преступление, — Даби, наконец, вновь поворачивается в сторону Изуку и смотрит на него нечитаемым взглядом. — Он создал огромную криминальную империю, Изуку. Он создал конвейер насилия, чтобы рассказывать о своих подвигах через масс-медиа. Ты читал, что я тебе присылал, Изуку Мидория, — лицо Даби всё ещё непроницаемо. — То есть, ты и есть… — Да, пацан, — кивает бета, он слегка улыбается, но даже так его улыбка выглядит жутковатой из-за скоб и шрамов. — Я — твой информатор. И я — сын Энджи Тодороки, грёбанного, мать его, Старателя. — Сука, — только и вылетает с губ Изуку, ошеломлённого таким поворотом. «Может, он меня обманывает? Может, он не сын Старателя? Но, чёрт, всё, что я узнал о Тодороки, всё сходится. Старатель заключил сделку со Суордкиллом, позволив похитить Эри. Он же, скорее всего, и был заказчиком моего убийства. Слишком много совпадений, слишком много. Но разве я могу доверять своим выводам? Разве я могу верить словам Даби? — юноша в панике от мыслей, в панике от того, что он мыслит, по сути, как враг героев. — Но я видел видео, я видел документы, я видел все доказательства, которые прислал Даби. Даже Шото кое-что упоминал обо всём этом. Но как я могу этому всему доверять? Как я могу пойти против героев, против наставника?» — Я понимаю, что понять всё это чертовски сложно, — вновь вступает в разговор Мистер Компресс. Он снимает с лица маску и теперь Изуку, находящийся будто бы в трансе от разрывающих его чувств, видит карие глаза злодея, смотрящие, возможно, прямо в душу омеги. — Но такова реальность, таков Старатель и таково геройское общество. Мы понимаем, что всё это — ёбанный пиздец. Что так быть не должно, что герои не должны быть, по факту, волками в овечьей шкуре. — Мы не пытаемся тебя вербовать, Изуку, — внезапно из телевизора раздаётся голос человека, а его изображение проявляется, привлекая внимание юноши. — Мы лишь хотим, чтобы ты знал правду. И, к своему ужасу, к своему удивлению, Мидория Изуку почти сразу узнаёт его. О, он не мог не узнать, ведь самое первое воспоминание из глубокого детства связано с этим голосом, как и со слегка размытым лицом этого человека, вечером возвращавшегося домой и весело кричавшего: «Я дома, любимые мои!» — П-папа?! — Изуку поражённо смотрит на экран телевизора, видя часть его тела, торс, одетый в строгий деловой костюм, крепкую шею и нижнюю часть лица. Даже через слегка шумящее изображение омега готов поклясться, что губы этого человека точь-в-точь как губы отца, такие же слегка шершавые, с двумя короткими шрамами, которые можно заметить, когда находишься очень близко к нему. — Да, — голос мужчины моментально теплеет, на его губах появляется нежная улыбка, а в голове Изуку уже поставлен знак равенства между этим человеком и отцом, ведь в нём всё такое до боли знакомое. Улыбка та самая, особенная. Губы те самые, особенные. Даже голос, особенный, запоминающийся. Его ни с кем не спутать. — Это я, сынок, твой папа. И я безумно скучал по тебе, моя любовь. Прости меня, малыш.