***
Тебе плохо. Температура скачет от большой до огромной, и ты правда не знаешь, что с ней делать. Кутаешься обратно в одеяло, не оставляя попыток снова заснуть и не просыпаться, в идеале — никогда, но там как получится. Вертишься с одного конца кровати на другой, не находя удобной позы. Подушка кажется сначала слишком мягкой, потом неприятно тёплой. Тебя начинает бить озноб, а головная боль разрывает черепную коробку. — Лилит, всё хорошо? — младший брат говорит громко, больше ради приличия, и ты не отвечаешь какое-то время. «Лучше сдохнуть, чем лежать в таком состоянии» — Леон, пожалуйста, попроси мать сделать мне чай и принеси таблетки. Мне плохо, — жалостливо смотришь ему в глаза и видишь, что он уходит. Слабо радуешься внутри, потому что последнее, что ты хочешь — это выходить на кухню. Там ненавистная мать и её… не знаешь, как назвать его прилично и правильно. И её мужчина, который уже наорал на тебя, в твоём доме, ни за что, а она просто смотрела на это. Леон возвращается. Без ничего. И молча ложится спать. Тебе лишь хочется зарыдать. Не говоришь ему ни слова, всё понимая. В этом доме каждый сам за себя. Не видишь другого варианта и поднимаешься с постели, чуть не заваливаясь назад. Штормит. Стены служат опорой, и ты медленно, но уверенно идёшь на кухню, где мать, Рик и спасительные таблетки. Заходишь, сразу ощущая на себе противный взгляд мужчины и матери. — Чего тебе? — бросает мать, и ты кривишься от головной боли, которая резко нахлынула. — Почему он всё ещё здесь? — игнорируешь, не скрывая отвращения, и киваешь на мужчину, открывая шкафчик. — Тебя это не касается, — как ни в чем не бывало говорит мать, и тебе хочется ей врезать. — Рик будет здесь, сколько захочу я и он. — Меня это касается. Это и моя квартира тоже, — не сдерживаешься и дополняешь: — Я хочу, чтобы он ушел… Не успеваешь закончить фразу, как Рик оказывается совсем близко. Через мгновение осознаешь, что твоя правая часть лица горит. Этот урод опять тебя ударил. Глаза начинают слезиться, но ты не хочешь показывать это перед ними. Смотришь на мать, но она лишь бросает короткое: — Так тебе и надо, нечего орать и возмущаться на взрослых. Имей уважение. Выбегаешь из комнаты, так и не взяв таблетки. Слёзы сами начинают течь по щекам, даже не от боли, а от факта, что мать опять поставила мужика выше. Собственно, ты даже не удивлена, но тебе противно до тошноты. Закрываешься в своей комнате, видя, что Леон уже крепко спит. Спускаешься спиной по двери и зарываешься пальцами в волосы, чуть их не вырывая. Тебе плохо, но ты стараешься не думать о температуре, возможном бронхите и о горящей огнем щеке. Телефон вибрирует звонком, и ты тихо материшься. Не хочешь ни с кем говорить, но почему-то смотришь, кто же решил позвонить тебе в такое время. На экране светится яркое «Ингрит» и ее улыбающееся фото, которое ты долго выпрашивала со слёзными обещаниями никому не показывать. И ты начинаешь улыбаться, будто она это увидит. Но понимаешь, что брать трубку нельзя — женщина сразу услышит, как предательски дрожит твой голос. А ещё в любой момент тебя может накрыть кашель, который не так легко остановить. Хочешь смахнуть влево, но что-то идёт не по плану, и ты принимаешь вызов. — Добрый вечер, дружочек, — голос Ингрит весёлый, как всегда, заставляет улыбаться ещё шире, сквозь слезящиеся глаза. — Как ты? Как день? — Добрый вечер, — стараешься придать голосу максимальную уверенность и жизнерадостность, глуша рыдания где-то внутри. — У меня все прекрасно, а вы как? Вы отдохнули? — Да я тоже нормально, что-то совсем никакой день был. Пустой дом не навевает настроение, — говорит она, а ты облегчённо выдыхаешь, что она дома одна. — Вас и присутствие дома кого-то не особо радует, — не удерживаешься от комментария и слышишь тихий смех на том конце. — И то правда, дружочек. Молчание окутывает вас, и ты просто слушаешь её тихое дыхание. Оно успокаивает лучше дорогих лекарств. Тебе хотелось бы сейчас оказаться рядом с Ингрит, в её теплых объятиях, чувствуя спокойствие и безопасность, а не в этом кошмаре. В горле резко начинает дико першить, и ты просто не сдерживаешь порывы громкого кашля. — Лилит, — строгий голос режет слух, — и это у тебя всё прекрасно? Ты заболела? Когда успела? — Извините, вы, наверное, чуть не оглохли, — не хочешь вдаваться в подробности своего состояния, хотя понимаешь, что все твои попытки скрыть детали не увенчаются успехом. — Мне нормально. И я задала вопрос, — голос такой же строгий, как и десять секунд назад, но теперь туда добавилось и волнение. — У тебя хотя бы есть лекарства? Голос в голове шепчет, что нужно всё рассказать женщине, о происходящем дома и о болезни, которая не отпускает тебя уже неделю, но ты глушишь его — она не должна переживать ещё и за тебя, ты этого не достойна. — У меня всё есть, просто простуда, ничего серьезного, — о своих подозрениях на бронхит ты, конечно, молчишь. Уже хочешь отвлечь Ингрит от разговоров про тебя на какую-то другую тему, как в дверь за твоей спиной громко стучат, будто кулаком. Вздрагиваешь, и слёзы сами начинают течь по щекам. — Девочка, хватит с кем-то пиздеть и жаловаться, замолчи уже, — кричит Рик, и ты жмуришься от этого противного голоса и обращения к себе. Забываешь, что Ингрит всё слышит, и со всхлипами кричишь: — Хочу и говорю, это мой дом! — ещё несколько всхлипов, и ты с ужасом смотришь на экран телефона, который ещё горит вызовом. — Вы всё слышали, — даже не спрашиваешь, утверждаешь. — Слышала. И кто это? — голос Ингрит пропитан волнением, и это то, что ты не хотела. Она не должна волноваться за тебя, ей это должно быть не нужно. — Тот самый, как вы сказали, недомужчина, — вспоминаешь ваш диалог накануне и её слова в его адрес, сдерживая желание разрыдаться прямо в трубку. Не хочешь, чтобы она тебя ещё и жалела. Отвратительно от самой себя, такой жалкой, и ты просто предвкушаешь свои приступы самокопания после этого разговора, и как тебе страшно будет появляться возле Ингрит. — Ты плачешь из-за него, — теперь её очередь утверждать, а ты оставляешь это без ответа, громко молча. — Он… Он что-то тебе сделал? Он тебя снова ударил? — ты слышишь, как срывается её голос, и это оставляет на твоем сердце шрам. — Не молчи, пожалуйста, Лилит. — Угу, — тихо подтверждаешь, не видя смысла скрывать что-то, но и рассказывать тоже. Ингрит знает про Рика, случайно услышав твой рассказ про него. Ты уверена, что она уже накрутила себя, поэтому вдаваться в подробности этого вечера не намерена. Слушаешь её сбившиеся дыхание секунд двадцать, которые кажутся вечностью, и ты уже хочешь сбросить вызов, как слышишь её тихий и нервный голос: — Лилит, я буду у тебя через полчаса, возьми необходимые вещи. Я заберу тебя к себе, — Ингрит говорит с полной уверенностью, что ты не откажешь ей. И ты уже готова наигранно засмеяться и начать говорить, что всё хорошо, не стоит, но она дополняет: — Пожалуйста, не отказывайся. Её голос впервые оказывает не успокаивающее действие, а только добивает тебя — начинаешь плакать с ещё большей силой, и тебе уже плевать, что она это слышит. Перед ней хочется снять маски, как бы тяжело это не было сделать. — Хорошо, я жду вас. Ты сама сбрасываешь звонок и кладёшь голову на колени. Вдох-выдох. Прокручиваешь в голове всё, что она сказала, каждую интонацию в голосе Ингрит. За дрожью своего голоса, ты совсем не заметила, как начал дрожать её, после слов, что Рик тебя ударил. Ты не ожидала, что она предложит тебя забрать, но понимала, что если бы не хотела этого — даже не брала бы трубку. Только Ингрит может спасти тебя от кошмара, который снаружи и внутри. Она не аппарат искусственного дыхания, но спокойно дышишь ты только рядом с ней. Поднимаешься с пола, чувствуя, как неприятно болит копчик. Оглядываешься в поиске вещей, берёшь свой старый рюкзак и закидываешь в него самое необходимое — зарядку, наушники, сменную одежду. В комнату заходит мать, и ты сразу понимаешь, что спокойно уйти тебе никто не даст. Оборачиваешься к ней. — Ну и куда ты собралась? — слышишь в её голосе грубость и просто не хочешь даже начинать с ней разговор. — Или ты собралась меня ещё и игнорировать? Не много ли ты о себе возомнила? Взрослая слишком? — Да, взрослая. Собралась куда нужно, за мной заедут, можешь не волноваться. Если тебе ещё, конечно, доступно это чувство в мою сторону, — ты пропитана ядовитым спокойствием, которое выводит её из себя. Она хочет, чтобы ты кричала. Она хочет, чтобы ты рыдала. Не понимаешь, почему в этой женщине столько не любви к собственной семье. Или только к тебе. — Ты к ней собралась, к ней?! — начинает кричать мать, и твоя голова, кажется, способна разорваться. — Она тебе никто, ты ей не нужна, дура малолетняя! — трясёт тебя одной рукой за плечо, а второй пытается вырвать вещи. — Я не нужна только тебе! Не смей ничего о ней говорить, ты совсем её не знаешь! — выкрикиваешь в ответ и чувствуешь, как твои виски пульсируют. — Она в сто раз лучше тебя. В одно мгновение видишь, как рука матери заносится над твоей головой, и впервые находишь в себе силы, чтобы её остановить — не даёшь ей ударить, перехватывая руку. — Я больше не позволю тебе бить меня, — яростно говоришь, отталкивая её от себя, и выходишь в коридор. Начинаешь быстрее одеваться, когда слышишь мать, которая кричит Рику, чтобы он тебя остановил. И если с матерью ты могла справиться, то с мужчиной вряд ли. — Пусть уходит, куда хочет, мне на неё всё равно, — слышишь его ответ, и выдох облегчения вырывается из груди. Ему плевать, и это доставляет тебе радость. Обуваешься и выходишь из квартиры. Хотелось бы сказать, в которую не вернёшься никогда, но понимаешь, что Ингрит — не панацея. Твоё счастье быть подальше от этого места — всего на одну ночь. Знаешь, что не прошло полчаса, и Ингрит физически не может ещё приехать, но выходишь во двор. Холодно до костей, но ты садишься на лавочку, спокойно переосмысливая, что произошло. Когда в принципе всё пошло настолько не так. Хочешь стереть с памяти всю свою жизнь и начать заново. Без матери, отца, недоотчима. Одна. Желательно — ещё и с Ингрит. Зуб на зуб не попадает, но ты даже не пытаешься согреться, а просто сидишь, поглядывая на телефон. А ещё понимаешь, что после тебе определённо станет хуже, потому что температура никуда так и не ушла. Видишь знакомую машину и даже улыбаешься. Ингрит выходит, и ты чуть ли не бежишь в её объятия. Почему-то на краюшке сознания голосом матери проскальзывает мысль, что это выглядит жалко. Отгоняешь это из головы, как только видишь взгляд Ингрит, тёплый и нежный, в котором нет ни капли жалости или презрения — только сочувствие и яркое волнение. — Садись, всё будет хорошо, — шепчет тебе на ухо, отстраняясь. Молча киваешь в ответ, и только по взгляду можно прочесть, насколько ты благодарна этой женщине. Насколько сильно ты её любишь, просто так и за всё. В салоне машины тепло и уютно, как и всегда. Наблюдаешь за Ингрит, которая только внешне выглядит спокойно. На самом деле ты видишь, как она кусает губу и нервно стучит по рулю. Тебе неловко, что ты доставляешь ей какие-то неудобства, наличие которых, она, конечно же, будет отрицать. «Она просто волнуется за тебя!» — стучит в голове, и у тебя нет сил отгонять эти мысли. Твоё тело быстро отогревается, и ты практически перестаешь его чувствовать, только сейчас понимая, как сильно замёрзла, пока ждала Ингрит. Пальцы рук будто окаменели и не хотели двигаться, а на ногах ты вообще их не чувствовала. Машина останавливается на светофоре, и Ингрит поворачивается к тебе. Видит руки, попытки их согреть и твой задумчивый вид. — Всё будет хорошо, — снова повторяет она, и тебе хочется ей верить. Тонешь в её взгляде, точно океане нежности, и не хочешь спасаться. За этими гляделками не замечаешь в какой момент она берёт твои руки в свои и начинает растирать, как несколько минут назад делала ты. А потом — ты даже забываешь, как дышать на эти мгновения — она подносит их ко рту. Сначала целует каждую костяшку своими нежными губами, а после пытается согреть их своим дыханием. Тебе становится теплее, и ты уверена, что дело не в печке. — Так лучше? — наивно спрашивает, будто ожидает отрицательный ответ. Улыбаешься в ответ на её улыбку. — Намного, спасибо, — тебе чуть неловко, и твои руки все ещё горят из-за поцелуев Ингрит, но это совсем не важно. Подъезжаете к её дому, больше не проронив ни слова. Ингрит сосредоточенно смотрела на дорогу, а ты — на женщину, от чего она периодически улыбалась шире. Забирает у тебя рюкзак, когда вы выходите из машины, закидывая его к себе на плечо, не слушая твои протесты, и берёт тебя за руку, посылая по спине тысячу мурашек этим действием. Ведёт в свой дом, где ты побываешь впервые. Возможно, ты бы хотела, чтобы это произошло по более позитивному поводу, но жаловаться не стоит. — Проходи, чувствуй себя… — она на секунду замолкает, — в безопасности. Она точно хотела сказать, как дома, в последний момент меняя фразу. И рядом с ней ты действительно чувствуешь себя в безопасности, которой так не хватает. Ингрит показывает тебе где кухня, ванная и гостиная. Спрашивает голодная ли ты, но твой ответ, как всегда, нет, на что она лишь качает головой. — Лилит, нужно кушать. Отказы не принимаю, всё, — смеётся, видя твоё возмущенное лицо. — Ты же говорила, что тебе нравится моя стряпня, вот и поешь ещё. Ты тоже смеёшься — зачем спрашивать, если выбора нет? Хотя, твой желудок совсем не против настроя женщины. Сидишь за столом, наблюдаяя, как Ингрит ловко управляется с готовкой. Ты так не умеешь. Твоё тело уже совсем согрелось, а в голове звенит лишь спокойствие. Стараешься ни о чем не думать, а наслаждаться моментом. Ты даже не представляла, что когда-то сможешь вот так наблюдать за Ингрит, на её же кухне, в полной гармонии. Кашель начинается резко, и ты не можешь его остановить около минуты, которая тянется как час. Тебе снова становится не по себе. — Я ещё вас заражу, не дай бог, какой я кошмарный человек, — с возмущением на себя говоришь ты, а Ингрит хмурится. — Не заразишь, во-первых. А во-вторых, чтобы я больше не слышала, что ты о себе так отзываешься. Ты не кошмарный человек, — серьёзно говорит она, и ты замолкаешь, зная, что Ингрит никогда не говорит строго просто так. — Я тебе сейчас принесу таблетки, выпьешь. Она выходит из кухни, а ты роняешь голову на руки, сложенные на столе. Черепная коробка сейчас развалится от боли, к который, ты думала, уже привыкла. Стараешься не думай ни о чём, но мысли о Ингрит то и дело скользят по границам сознания. Зачем она это делает? Зачем забрала к себе? Заботится? Буквально окружает тебя теплотой и любовью? Тебе сложно это принимать, наверное, потому что никто и никогда к тебе так не относился, а Ингрит буквально пропитана любовью, которую заслуживает не только отдавать, но и получать. В ней столько нерастраченой нежности и заботы, что у тебя щемит сердце от факта, что отдает это всё она тебе. Что она, в конце концов, к тебе чувствует? Ты помнишь каждый ваш совместный момент, помнишь, каждое свое и её доверие. И помнишь каждый поцелуй в уголок губ, объятия и трепетность. Видишь в этом больше, чем дружбу, которой даже не было. Вы сразу стали чем-то большим. Неосознанно. И ты знаешь, что она всё понимает. Вы обе всё понимаете, но стоите на этой непонятной грани, которую никто из вас никак не может перейти. Ингрит возвращается, и ты под её взволнованным взглядом выпиваешь несколько таблеток. Даже не интересуешься, как они называются, доверяя ей полностью. Ужинаете под ваш общий смех, и ты даже забываешь о том, почему здесь находишься. Тебе просто уютно и хорошо рядом с Ингрит. Вечер, плавно переходящий в ночь, пролетает спокойно. Ты так ничего и не говоришь Ингрит, хотя желание наконец узнать мотивы действий этой женщины достигает своего максимума. Не хочешь вспоминать о муже, но вопросы так и норовят слететь с языка — где он? Куда пропал в очередной раз? Когда в последний раз на него наплывала аггресия? Молчишь, потому что не хочешь портить атмосферу, которая царит между вами. Ингрит сидит совсем рядом, коленями касаясь твоего правого бедра, а голову положив тебе на плечо. По телевизору мелькает какой-то фильм, но ты не обращаешь на него никакого внимания, в тысячный раз обводя взглядом комнату и останавливая его на женщине рядом. Вдыхаешь запах её волос, аромат которых тебе давно запомнился, как что-то родное и приятное, с нотками фруктов и свежести. Вы сидите в такой позе достаточно долгое время, наслаждаясь обществом друг друга в полной тишине. Вам есть, что сказать друг другу, и есть, что спросить, но Ингрит лишь переплетает свои пальцы с твоими, играя и нежно прикасаясь. А ты улыбаешься, едва ощутимо касаясь губами макушки у тебя на плече. — Почему ты не хотела мне говорить правду? — её вопрос в царившей тишине кажется слишком громким и ставит тебя в тупик. Не знаешь, что ответить, чтобы не обидеть. — Я не хотела, чтобы вы волновались за меня. Зачем вам ещё и это? — осторожно говоришь ты, чуть хрипя и после покашливая. Ингрит молчит, но её мысли слишком громкие, чтобы не слышать их. Видишь лишь краешек её лица, но даже по нему видно, что она хмурится и что-то обдумывает. — Почему ты думаешь, что я не должна за тебя волноваться? — Ингрит не ждёт ответ, сразу продолжая: — Я знаю правду, по крайней мере, её часть, про твою семью. Ровно так же, как и ты знаешь про мою семейную жизнь. Так почему ты можешь переживать и себя накручивать, спрашивать и намекать, а мне ты не позволяешь даже просто знать и самой решать, что я должна чувствовать? Не честно, Лилит, вот совсем. Я хочу знать правду. И я переживаю за тебя, очень часто. Но я не ты, я не могу просто взять и спросить всё ли хорошо у тебя, потому что знаю, что ты не ответишь мне по существу, даже если будешь захлёбываться в слезах, как сегодня, — она отстраняется, заглядывая тебе в глаза, и тебе становится стыдно. — Вы не должны чувствовать это волнение за меня, вам должно быть плевать… — только и можешь сказать ты, но не продолжаешь, наблюдая, как меняется лицо Ингрит. — Ты вбила себе это в голову, или тебе вбил это кто-то, что всем плевать на тебя, но Лилит, это не так. Я не могу за тебя не волноваться, пойми это, — она смотрит тебе в глаза, а ты каждый раз пытаешься отвести взгляд. Перебиваешь её, резко спрашивая: — Почему? Почему вы волнуетесь за меня? Ингрит задумчиво смотрит на тебя. А внутри тебя разгорается огонь. Ты боишься того, к чему это может привести, к чему может привести её ответ, но так же и желаешь этого. — Ты мне не безразлична, Лилит, и ты это знаешь. Мы обе это знаем и понимаем, — она спокойна и рассудительна, но голос дрожит, как у подростка, который признается в любви первый раз. Переплетаешь свои руки с её, и она начинает улыбаться. — Только взаимны ли мои чувства? — Я очень сильно люблю вас, — просто и честно эти слова слетают с губ, и ты через ваши руки чувствуешь, как Ингрит начинает дрожать от этих слов. — Но я боюсь, просто элементарно боюсь, что вы оттолкнете, что вам будет плевать на меня… Она не даёт тебе договорить, прекращая твою речь прикосновением своих губ к твоим. И это точно космос в одно касание. Отвечаешь на поцелуй в ту же секунду, ловя каждое движение Ингрит. Её губы на вкус, как счастье и пьяная вишня, которая ударяет в голову, затмевая сознание. Прерывает поцелуй, оставляя ещё несколько коротких, как закрепляющие действие, и ты не можешь найти силы в себе, чтобы даже открыть глаза. — Мне никогда не будет плевать на тебя. Ты мне веришь? — тихо шепчет в миллиметре от твоих губ. Открываешь глаза и шепчешь в ответ короткое: — Да. Она снова целует тебя, совсем без напора, а лишь трепетно прикасаясь к твоим губам. Скользит рукой по твоей спине, волосам, шее, а ты в ответ притягиваешь её чуть ближе за талию. Но когда она прикасается к щеке, ты отстраняешься и кривишься от боли. Вы обе совсем забыли, что Рик тебя ударил, и достаточно сильно. Завтра на лице будет синяк от чего тебе не по себе. — Совсем забыла про это, прости, — лепечет Ингрит, а ты качаешь головой, не видя в этом проблемы. — Я сейчас принесу мазь, сиди здесь. Смирно ждёшь её, но сердце отбивает чечётку. Что дальше? Что, мать его, будет дальше? Ощущение её губ на твоих проматывается в голове раз за разом, и единственное твоё желание — чтобы дальше всё было хорошо. Ты хочешь счастья с этой женщиной, даже если тебе всю твою жизнь доказывали, что ты его не заслужила ни с кем. Ингрит возвращается с мазью и просит тебя повернуться к свету больной щекой. Тебе становится стыдно от своего вида, будто у тебя не синяк, а какая-то грязь на лице, которую нельзя, чтобы кто-то видел. Она замечает твою хмурость, поэтому приближается, обхватывая твоё тело своими руками, обнимая и прижимая к себе. — Лилит, ты в этом не виновата. Стыдно должно быть тому, кто бьёт девушек, а не тебе, — слова Ингрит успокаивают тебя, и пару слезинок скатывается ей куда-то в район ключицы. — Не плачь, пожалуйста, а то я сама плакать начну. Тебя здесь никто не тронет. Всё. Мычишь что-то в ответ и отстраняешься. Разрешаешь Ингрит откинуть твои длинные волосы назад, открывая не самую красивую картинку синяка на лице. Видишь, как от злости чернеют глаза женщины, но она молчит. — Он больше не посмеет тронуть тебя, — тебе одновременно тепло и смешно от этих слов. — Что вы можете сделать? Мне возвращаться завтра к матери, а там и он снова подойдёт, — хочешь сказать это лишь в мыслях, но выпаливаешь вслух. — Ты останешься здесь. Я тебя не отпущу туда, где тебя бьют, — её голос точно сталь, с которой нельзя спорить. — А ваш муж? — вопрос сам слетает с твоих уст, прежде чем ты успеваешь подумать об его уместности. — Его здесь не будет больше, — Ингрит заканчивает с процедурой и откидывает мазь на тумбу рядом. Видит твой недоумевающий взгляд и, тяжело вздохнув, продолжает: — Он ушёл. Сказал, что к другой, вылил на меня кучу словесных помоев, и подал на развод три дня назад. Я теперь одна. Мама уже тоже уехала. Радость внутри смешивается с шоком. Не сдерживаешь улыбки, потому что наконец-то хоть кто-то из вас свободен. — Я так рада за вас, правда. Ингрит улыбается в ответ, и ты не видишь в ней особой грусти из-за потери мужа, лишь такую же радость. — И, Лилит, хватит мне выкать. Мы не в том уже статусе, это звучит странно, — смеётся она, притягивая тебя к себе. Ты удобно отстраиваешься в объятиях женщины и чувствуешь себя счастливой, как никогда. — А в каком же мы статусе? — дразнишься и улыбаешься, когда она нежно целует тебя, переплетая ваши пальцы. — Лилит, я тоже тебя люблю. И завтра ты переедешь ко мне. Пора нам обеим жить счастливо. Ты ничего не отвечаешь, потому что слова здесь лишние. Молчание накрывает вас снова, но Ингрит, со смешком в голосе, опять его разрушает. — Знаешь, что я заметила и когда в принципе всё поняла? — она не дожидается ответа, говоря дальше: — Ты, когда смотришь на меня, часто отводишь взгляд. Сначала я обижалась и даже делала замечания. Но потом поняла — у тебя зрачки расширяются, когда ты смотришь на человека, который тебе нравится. Глаза сдают тебя полностью. — Ну и когда ты поняла это? — смеёшься, зная, что это чистая правда. Ты не можешь спокойно смотреть на Ингрит, потому что твои глаза выдают сердце и его чувства. — Когда у тебя тушь осыпалась, помнишь, на работе, я тебе сказала ещё, и ты пошла смывать, — киваешь, и она продолжает. — Я тогда, конечно, понимала, что это очень подозрительно, ведь можно было увидеть лишь пристально смотря тебе в глаза, но мне нужно было точно убедиться в своей теории. Если бы я не знала, что такое бывает, я бы подумала, что ты употребляешь что-то. — Какие подлые у меня глаза, ужас… — хочешь ещё что-то сказать, но лишь начинаешь кашлять, вызывая проблески тревоги на лице Ингрит. — Нужно тебя вылечить ещё, красивоглазое чудо. Иди в спальню, я принесу тебе чай с малиной, чтобы ты быстрее уснула и начала набираться сил, — она встаёт, разрывая объятия, показывая рукой, где спальня. Не споришь с Ингрит, оборачиваясь уже в дверях, и хитро спрашиваешь: — А ты же рядом будешь спать? Слышишь смех с кухни, который красноречивее любого ответа. И тоже улыбаешься. Ты готова отдавать ей всю свою любовь, которую она заслужила, лишь бы это трепетное чувство внутри от её искреннего смеха не прекращалось./пожалуйста не сгорай, ведь кто-то же должен гореть за углом начинается рай, нужно только чуть-чуть потерпеть…/