Вместе

- Паршивый день, - без эмоций, просто сухая констатация факта. - Паршивая жизнь, - согласный кивок и замерзшие пальцы, потянувшиеся забрать сигарету. Они сидели на крыше многоэтажки и вдыхали сырой ночной воздух. Звезды удобно расположились над их головами, обжигая землю своим холодным сиянием, предлагая утешение и покой каждому, кто осмелится на них взглянуть. И они смотрели - жадно ловили горящие росчерки на темном полотне. Тарталья хмыкнул и послушно отдал тлеющий уголек. Ветер забирался под неплотно запахнутый ворот куртки и царапал кожу ледяными когтями – Чайльд поморщился и застегнул верхние пуговицы. Кэйа будто бы не замечал его дискомфорта – тихо курил, глядя пустым взглядом в собственную вечность. - Нужно напиться, - глубокомысленно заметил Чайльд и провел рукой перед чужим лицом, возвращая с небес на землю. Кэйа осоловело моргнул, машинально цепляя его ладонь взглядом. Помолчал немного, а затем отрицательно качнул головой: - Не помогает. Он был прав. Сколько не надирайся, сознание имеет отвратительную привычку возвращаться назад и компенсировать время своей отключки с лихвой. Как будто без того недостаточно плохо. Но других способов, кроме как бежать от реальности, ни Тарталья, ни Кэйа, придумать так и не смогли. Поэтому Чайльд решил продолжить, затягивая Кэйю в очередной бесцельный диалог: - А что помогает? – не то, чтобы ему было особо интересно или он хотел углубиться в философию. Не то чтобы не было понятно, что они не сидели бы здесь, зная ответ. Просто тишина начинала давить на мозг слишком сильно, а падающие в нее слова разгоняли вязкий дурман. Кэйа задумчиво посмотрел на упаковку сигарет, затем на Чайльда, и лишь пожал плечами: - Здравый смысл и умение открывать рот, когда это необходимо. Тарталья не сдержал ухмылки, принимая двусмысленность высказывания. Уточнил: - Правильно открывать рот? Кэйа стряхнул пепел и хмыкнул в ответ: - А иногда и вовремя закрывать его, Чайльд. Они оба строили из себя невесть что: мастерски выполняли роль испорченных, лживых ублюдков, которыми их привыкли считать. Признавать, что в истоках всего стояла сломленная психика и разгульные танцы мысленных тараканов на ее руинах – как вспомнить вызубренную наизусть таблицу умножения. Можно, но с течением времени становится глупым и совершенно не помогает в жизни. - На мой рот никто особо не жаловался, - Тарталья вытащил еще одну сигарету и демонстративно перекатил ее между губ языком. Интонации вязкие и игривые – если бы Кэйа знал его чуть хуже, то даже повелся бы, посчитав провокацией. Но Чайльд не подкреплял слова действиями: не пытался приблизиться или прикоснуться. Ведь есть негласное правило – зритель в зале недосягаем. И спектакль, который Тарталья разыгрывал сейчас, не мог лишиться своего единственного поклонника. Кэйа где-то минуту раздумывал: взойти эпатажно на импровизированную сцену или же хлестко ударить, сбивая чужую спесь с помоста. Настроение все еще было паршивое, поэтому он выбрал второе: - Что лучше – никогда не слышать жалоб от других, или все же иметь возможность получить самую отвратительную и единственную - от него? Чайльд раздраженно выдохнул. Его тон резко переменился и заискрился ледяным инеем: - Это низко, Кэйа. Кэйа расхохотался, туша окурок о бетон и оставляя на нем грязное черное пятно. Какая ирония: говорить про череду пустых сексуальных похождений - абсолютно нормально, а вот затрагивать чувства – цинично и пошло. Будто подсмотрел в замочную скважину и не можешь стереть стоящую в глазах картинку, сгорая от осуждающего стыда. Хочешь кому-то рассказать – и тут же натыкаешься на непроницаемую стену, хоть лбом бейся и все тело об нее расшиби, а сломать не сможешь. - Хочешь ответить мне? Кэйа снова посмотрел на собеседника, на этот раз – язвительно улыбаясь. Если уж тормошить внутренности – то вместе. Больно, но есть надежда, что другой успеет закрыть дыру в сердце, пока еще прощупывается пульс. - Тебе прямо не терпится получить побольнее, - Чайльд презрительно сплюнул, на короткий миг убирая сигарету. – Скоро я уже сам наведаюсь к Дилюку, лишь бы ты не выливал свои невзаимные чувства на остальных. Пускай он и слушает. Тарталья говорил это почти каждую их встречу. И каждый раз Кэйа снисходительно улыбался, а Чайльд всем видом демонстрировал, как его воротит от чужой драмы. Пока они сидели на пустой крыше, друг Кэйи уже несколько лет спокойно спал в своей постели, не обремененный ничьими потаенными секретами. Однако стоит отдать Чайльду должное: пару раз он действительно пытался привести свою угрозу в исполнение. Но в последний момент отказывался от затеи, в мыслях забористо ругая и себя, и Кэйю. Дорушить без того хлипкие отношения Кэйа всегда мог самостоятельно, а Тарталья не был конченным засранцем. На краткий миг Кэйа подумал, что мог бы ответить Чайльду тем же – пойти к Чжунли и выдать все как на духу, а потом «хоть потоп» и мир рухнет. Это была бы справедливая плата за сомнения и откровенность – предательство за предательство, око за око. Только вот Тарталья никогда Кэйю не предавал. Так они оставались хранителями горьких тайн друг друга, потерянные и отчаянные, не в силах справиться ни со своей жизнью, ни помочь с чужой. Внезапно лицо Тартальи переменилось, на нем ярко вспыхнули испуг озарения и хрупкая надежда, которую он не испытывал уже давно. Он выронил сигарету и даже не заметил этого, неуверенно касаясь чужого плеча. Кэйа скосил в его сторону недовольный взгляд. - Кэйа, давай будем вместе. - Мы и сидим здесь сейчас вместе. - Не сейчас. Вообще. Давай встречаться. Кэйа подавился воздухом и закашлялся. Тарталья в своем репертуаре – умел удивлять. Немного отдышавшись, Кэйа художественно приложил ладонь к груди и мягко спросил: - У тебя в голове совсем помутилось? Но в глазах Чайльда нарастала решимость, а пальцы крепче сжались на чужом плече. Его взгляд пропитывался уверенностью, и Тарталья повторил, будто боялся забыть: - Давай встречаться. Мы оба выбираем малодушное страдание, так какая, к черту, разница? Ты смеешься над моими шутками, а я знаю, что твой смех фальшивый. Может быть, если мы…Если попытаться… Тарталье тяжело давались слова, но он пересиливал себя и невнятно продолжал, надеясь, что Кэйа все же поймет: - Я слышал, жизнь становится немного легче, когда ты не один. Я помню это, когда еще был не один. Мы заглянули в бездну друг друга и научились бинтовать кровоточащие раны, когда весь мир стыдливо отводил взгляд. Мы остались рядом, несмотря на схожесть, от которой невыносимо тошно. Мы столько лет молчали, теряя способность говорить – сможет ли кто-то понять наш мертвый язык? Может, мы не спасемся, но вместе – протянем чуть дольше. Вот, что хотел сказать Тарталья, не сумев вместить мысли в семантику обезличенных слов. И Кэйа понял его. Вся сущность Кэйи будто раскололась на две части: одна, по-детски наивная, подкидывала воспоминания о счастливых днях с любимым человеком, улыбка которого озаряла весь мир и дарила столько радости, что от нее начинало щипать в глазах. А вторая услужливо поставила Кэйю перед зеркалом, чтобы он посмотрел, чем стал в погоне за несбыточной надеждой остановить время. Вид был настолько измученный и жалкий, что Кэйю передернуло, и нестерпимо захотелось отвернуться. Виноват ли он, что был всего лишь простым человеком? Что хотел жить вне бесконечного страдания и растворить пережимающие душу оковы в крохах чужого, пускай и такого же хрупкого, но тепла? - А еще меня называл мазохистом, - отшутился Кэйа, но голос его дрожал. Поток эмоций оказался настолько сильным, что самообладание отказало в возможности выдать привычную маску. Кэйа смотрел в глаза Тартальи и до боли ясно понимал, что он тоже его понимает. - Позволь заглушить эту сжирающую тоску Кэйа. Позволь… - ладонь сместилась с плеча на лицо, касаясь слишком осторожно. И неизвестно, у кого Тарталья просил разрешения – у самого себя или у Кэйи. Будто одно сознание на двоих - бунтовало и смирялось, вспыхивало и гасло... А сердце билось так часто. Кэйа закрыл глаза.

***

Спустя полгода они сидели вдвоем на той же самой крыше. Тарталья выудил из пачки последнюю сигарету и щелкнул зажигалкой. - Паршивый день, - тихо произнес, выпуская дым и ловя себя на странном ощущении дежавю. Кэйа устроил голову на его плече и рассматривал мириады мерцающих звезд в ночном небе. Забирая из чужих рук сигарету, глубоко затянулся и с удовольствием выдохнул дым. Помолчал немного, будто что-то вспоминая, и едва заметно улыбнулся в темноте. - Зато не такая уж и паршивая жизнь. Кто же знал, что чужая тьма способна обратиться их личным исцеляющим светом.