Ночной маршрут

— А девятка давно была? Дима вздрогнул от раздавшегося голоса — черт, даже не почувствовал, что кто-то за спиной — и обернулся быстро. В шаге от него стоял мужик в странной кепке и большой кожанке нараспашку. Да и сам он был немаленький — чтобы ответить, пришлось задрать голову. В отсветах холодной подсветки остановки трудно было его рассмотреть. — Девятка? — глупо переспросил Дима, пытаясь всмотреться в суровое лицо. Ему вообще-то тоже девятый нужен. — Не было пока. Стало странно — как-то неуютно, хотя мужик не выглядел угрожающе…ну или во всяком случае таким не казался. И он, словно подтверждая димино самовнушение, вдруг равнодушно и куда-то в пустоту улицы проговорил смиренное: — Херово. И, засунув руки в карманы затертых джинс, отошел так же быстро и неслышно как, видимо, и подошел до этого. На ночной остановке продувало — у Димы пальцы замерзли — он аккуратно перехватил тубус на плече и осторожно покосился влево — мужик ходил вдоль бордюра, явно забыв о Диме — от этого стало полегче. Но на Н9 ему и самому надо было, может, сейчас попросит глянуть? Щеки после такого ветра снова зашелушатся. — Можно по карте посмотреть. Мужик обернулся, и Дима подумал, что попытки скооперировать усилия с человеком, выглядящим вот так — это, наверно, плохая идея. Но тот вдруг улыбнулся — как-то очень добродушно. — Да не, маршрут я знаю. Все равно тут пройдет. Дима удивленно помолчал, но потом все-таки добавил, чувствуя себя совсем неловко. Но что-то в этом человеке, несмотря на его вид, выдавало безопасность. — Я имею в виду, в яндекс-картах там…ну…там же пишут, где автобус, — когда тот снова обернулся, Дима еле удержался от того, чтобы поправить очки — из школы осталась успокаивающая компульсия, и, завершил, не понимая, что означает тяжелый взгляд, — у меня просто телефон разрядился, так что…не знаю. — А… — как-то растерянно протянул он в ответ, осматриваясь, поворачиваясь к подсветке под которой висела затертая схема маршрутов, — ну, ниче. Ответ Дима не понял, зато с такого ракурса сразу стало заметно много нового — он не такой уж и мужицкий, лицо у него было достаточно молодое и, кажется, разбитое — уходящая в тень от твидовой кепки бровь была рассечена, и кровь запеклась, чуть смазалась по скуле. Первое и естественное желание что-то спросить Дима быстро подавил — ну, куда ты лезешь? Это тебе не волонтерить все лето в Теплом приеме, это — просто мужик на остановке. И вообще — не пялься. Дима присел осторожно на остановку, пытаясь прокрутить в голове песню, какую бы сейчас послушал, чтобы отвлечься — а то соседство с кем-то наедине в полвторого ночи на Академика Комарова с темной шумящей листвой за спиной заставляло нервничать. И — ну, прямо как в выпусках Криминальной России, он больше их не будет с Юлей смотреть — незнакомец сел на другой конец лавки. Дима, не удержавшись, бросил беглый взгляд на заношенные джинсы, как у его отца были лет десять назад — на краях нитки торчат и чуть подрезано — и на такие же кроссовки — он что, через весь Останкинский парк бежал?.. откуда такие мокрые и грязные? Ну, блять, идти уже некуда — придется ждать. Дима поправил очки и повернулся, еще не зная, что скажет. Мужик, кажется, только заметил, что разбил себе бровь, и тер ее бесполезно — пальцы темнели от бурой запекшейся крови. Само вырывается: — У меня салфетки есть, — и, чтобы заполнить тишину, добавляет сразу же, — антибактериальные. — Давай, — протягивает руку. Дима стягивает рюкзак, тубус падает и катится к дороге — проклинает себя за бесконечную неловкость — мужик подскакивает — ловит, возвращает, садится ближе. Дима, перехватывая ремень, быстро одергивает руку, боясь коснуться чужих пальцев, и чуть не роняет снова. Получается одновременно: — Спасибо. — Че, контрабас? — и улыбается, меж зубов смешная щербинка, Дима нелепо смотрит на чужой оскал. Какой контрабас? Тот вдруг хлопнув по плечу, сильно и тяжело, добавляет, — да шутка типа. Дает наконец салфетки — как же раздражает этот запах. Но за день все руки то и дело в графите, краске — каждый раз ходить до раковины с дегтярным и ледяной водой — рук не останется, на пальцах уже облезает сухая кожа. Дима понимает, что смотрит, как чужие руки пытаются оттереть грязный висок все это время, только когда слышит: — Чего? — мужик замирает, сминая в руке грязную ткань салфетки, и кивает в димину сторону странно — без претензии, но с каким-то напором. — Ничего. А потом кивает уже на тубус: — Рисуешь что ли? — Ага. Сидят молча. Дима странное чувствует — хочется еще рассматривать необычное лицо — даже сколько ему лет не разобрать — но нос в профиль красиво и остро выточен, от неровного света всюду рубленные тени — на высоких скулах и на губах, как с гипсовых фигур. Боже, ужас какой — рассматривать мужика ночью на остановке — Юля была права, тебе, Дубин, пора найти хоть кого-то. Ветер взвился прямо у ног, пронесся, разнося старательно зачищаемую по утрам дворниками листву — идешь, а под ногами ни следа осенних дней. — Тополь, — вдруг пробормотал сосед по скамейке, поймав один из взлетевших листьев, а потом чуть покосившись, — я спросил у тополя?.. — и замолчал, явно выжидающе. Дима, растерявшись, глупо продолжил так, как заложено культурным кодом, годами новых годов с «Иронией судьбы»: — Где моя любимая?.. — А…Бля, там с ясеня начиналось… — В песне? Тот посмотрел удивленно и снисходительно и, поправив кепку, бросил, поднимаясь: — В анекдоте! Н9 подъезжал наконец. Дима пошел вслед быстрым шагом, предвкушая относительное тепло автобуса, и думал — неужели кто-то еще знает анекдоты? Или это такой сложный метаюмор, который он не понял? Сели друг напротив друга — так само вышло. В пустом автобусе. Дима смотрел немного улыбчиво — этот неслучившийся анекдот его как будто смог рассмешить и так комично сочетался с суровым видом его нерасказчика — тот развалился на два сидения, вытянув в проход длинную ногу и достав телефон, который Дима видел последний раз разве что в детстве, когда выпрашивал поиграть у мамы вечером, что-то начал нажимать на кнопках. Ясно, откуда у него проблемы с яндекс-картами и анекдотами — но как он попал в димино настоящее, словно вылезший из сериалов по нтв десятилетней давности, было совсем непонятно. И так интересно. Он сдвинул кепку, и свет упал на глаза — быстро бегающие по маленькому экрану, приятно теплые и сосредоточенные. Меж бровей была неуходящая суровая морщинка, так забавно рифмующаяся с добавляющими лицу легкости лучиками от уголков глаз. Интересно, он там в змейку играет что ли?.. Как вдруг поднимает взгляд: — Че ты все смотришь? Ощутив себя пойманным на месте преступления и испытывая от нелепого разоблачения начинающий покрывать щеки стыд, Дима Дубин сделал то, о чем всегда думал в метро, троллейбусах и автобусах и никогда не делал. Сказал: — А можно вас нарисовать? — и, чтобы повысить шансы, тут же добавил торопливо. — Быстро. Просто скетч. Ну…набросок. — Ориентировку? — за смешком последовала недолгая тишина, а потом, — да шучу. Тебя как зовут? — Дмитрий. — Игорь, — Игорь тут же протянул руку, одернув через мгновение — провел ей пару раз по джинсам, хотя — Дима заметил, уже пожимая — лучше не стало, и вбившаяся пыль и грязь так и темнели на коже. — Ну, рисуй. Только мне до Отрадного. — Ага. Дима закопошился в рюкзаке, вставая тут же перед сложным выбором — нарисовать и правда в скетчбуке для черновиков и набросков? или все-таки сразу в альбом для красивого? Один раз живем — вытащил любимый красный альбом и карандаш, ручкой мог все испортить. Если что…потом по памяти доделает. — Позировать? — со смешливостью спросил Игорь, повертевшись то влево, то вправо. Дима заулыбался, чувствуя, как вот-вот щеки начнут пылать — это от перепада температуры, и быстро расстегнул куртку. — Не обязательно… Можете просто, как удобно сесть. Обязательно, конечно! — пусть сядет в ¾, лицом к окну, чтобы красиво подсвечивались скулы и кончик носа…и горбинка… И главное — чтобы в этой забавной кепке, без нее, наверно, совсем другой Игорь бы был. Дима размашисто начал, чувствуя себя чуть взволнованно — кажется, такая социальная практика в привычку все-таки не войдет. Линии, тени, формы заполняли постепенно белизну листа, настроение взлетало и замирало, и совсем потерялось ощущение места — даже на повороте или при торможении на светофоре Дима, казалось, не чувствовал ничего — рука твердо выводила чужое лицо. От залившего вдохновения Дима выпалил как-то даже вызывающе: — А что за анекдот? Который с ясеня начинался? Он быстро вскинул на Игоря взгляд, хотел — только на тени в крыльной части носа, а получилось — на него всего. Тот пытался сдержать улыбку и ответил строго: — Ну ты нарисуй сначала, а там — посмотрим — может, расскажу. Когда автобус подъезжает к остановке «Метро Отрадное», Дима в последний момент пишет быстро свой номер, думая, что сейчас сгорит со стыда. Но это же лучше, чем ничего не сделать? Вырывает лист безжалостно — никаких больше мечт о доделывании, да и целостность альбома для красивого теперь под вопросом. Складывает вдвое. — Куда рвешь-то? Показал бы так! Игорь разворачивает, уже стоя в проходе, привалившись к поручню. — Обалдеть! Круто. Мастер.  Рассматривает с живым интересом. Дима смотрит, как взгляд скользит по бумаге, поправляет очки, не сдерживая довольной улыбки. Игорь складывает лист, замечает кривые цифры на обратной стороне. — Это мой номер, — выпаливает Дима прежде, чем слышит вопрос. — А, — Игорь кивает как-то довольно и понятливо, мол — ну да, так и подумал — и убирает лист во внутренний карман кожанки. — Ну, я позвоню. Я тебе анекдот должен.  И салютует перед тем, как выскочить в мягко закрывающиеся через мгновение двери в ночь.