Вернуть утраченное

Господин Шэ Тэн был собой крайне недоволен. Давным-давно, когда хвост его не достиг и трети нынешней длины, и юный змей только начал учиться потреблять ци правильным образом, отец рассказал ему о законах, по которым жил их род. Ведь все в этом мире основано на соответствующих ритуалах и правилах. Конечно, их не должно быть слишком много, как у тех же Ланей, но и обойтись без этой опоры мироздания вовсе невозможно. У рода Шэ правил было всего-то семь: Не играй с едой. Не привязывайся к добыче. Не забывай, что весенние игры — лишь способ кормления. Не уподобляйся людям с их страстями. Не создавай новую кладку раньше, чем сыновья достигнут совершеннолетия. Не выдавай никому секретного хода в Облачные Глубины. Не ешь одну и ту же пищу более трех раз подряд. Шэ Тэн выполнял их с рождения и даже не думал нарушить хоть одно. Пока в его жизни не появился Лань Сичэнь. Эти Лани все поголовно извращенцы! Еще и честного змея сбили с истинного пути. *** На красном шелке сплетаются тела. Воспоминания? Видения? Неужели реальность? Лань Сичэнь не хочет задумываться. Рядом с А-Яо ему не до размышлений. Быль это или небыль, правда или ложь? Прошлое, а, может быть, будущее? Нет. Только не будущее. Его не существует. По крайней мере, для Лань Сичэня. Впрочем, это все неважно. А-Яо никогда еще, кажется, не был так красив. Его гибкое тело просвечивает сквозь белые одежды. Воистину — сияние среди снегов! Прекрасная мечта. — Такой чистый, — шепчет А-Яо и прикрывает лицо рукавом, как будто эта ночь у них первая, — такой возвышенный… Зачем он так? Это ведь неправда. Где уж там чистота да возвышенность, сгинули давно. Лань Сичэню от этих лживых слов хочется плакать. Или нет. Кричать, крушить все вокруг в пьяном угаре. А для этого, конечно, нужно выпить. Он берет со стола кувшин с «Улыбкой императора» (как в этом доме оказалось вино? Неважно!), делает несколько глотков и тянется к губам А-Яо. Тот тихо смеется, но не отстраняется, а радостно принимает все, что ему дают: капли вина, настойчивый язык, ненасытные поцелуи. Лань Сичэнь срывает с него оставшиеся одеяния, трогает, сжимает, оглаживает. Он тянется к нижним штанам А-Яо и дрожит от возбуждения, потому что замечает, как шелк, ставший полупрозрачным от влаги, облегает налитой член. Ему срочно нужно выпить еще. Чтобы забыться. Не помнить, как это было на самом деле, чтобы поверить, что вот сейчас он сможет упасть на колени и облизать все это богатство снизу до головки одним движением. Что А-Яо здесь, с ним, по-настоящему. Что можно взять его жестко и быстро, войти на всю длину, насадить до корня, заставить скакать верхом. Из стальной хватки рук Лань Сичэня не вырваться, как не старайся, А-Яо сильный противник, но будет вынужден покориться. Или можно наоборот — разнежить, заласкать, любить медленно, наслаждаясь каждым вздохом, впитывая каждый стон. Можно самому приглашающе развести ноги. Лицо А-Яо в такие моменты делается совершенно потусторонним. Он накидывается на предложенное угощение с такой страстью, что становиться немного не по себе. Берет жадно, захлебываясь, забыв усвоенные манеры и отринув любое воспитание, кроме полученного в борделе. И как же это замечательно! *** Безусловно, чем еда лучше выглядит, тем приятнее ее есть. Но нельзя же питаться вприглядку! Вот где это видано? Шэ Тэну впервые не хотелось брать полную меру ци во время весенних игр, хотя текла та бурным потоком. И он никак не мог себя заставить соблюдать необходимые промежутки между посещениями Облачных Глубин. Слишком насыщенная была у Лань Сичэня ци. Слишком сладок процесс кормления. Слишком уж Нефрит клана Лань был прекрасен. Белый лунный свет, не иначе. Прекрасен и печален. Погружен в вину и сожаления с головой. Он сам себя преотлично сжирал. Без всякой помощи. Получше даже, чем Цинхэн-цзюнь, и гораздо быстрее. Если есть, как полагается огненным змеям, то надолго его не хватит. Протянет лет пять и все — конец. А хотелось бы растянуть такое редкостное лакомство, распробовать все оттенки вкуса. Пожалуй, господин Шэ Тэн на этот раз несколько увлекся. Он был готов это признать. Отец тоже был бы им недоволен. До совершеннолетия его сыновьям осталось всего ничего. Самое время задуматься о новой кладке. И это значит, что стоит придержать Лань Сичэня, не давать ему кончиться раньше времени. Кормиться пореже, а не как сейчас — едва ли не каждую ночь. Почему-то мысль об экономии вызывала глухое раздражение. А ведь отец предупреждал, что если не делать перерыв на другую пищу, то может наступить привыкание, как к дурманному зелью. Отец. Шэ Тэн впервые задумался, ци какого из Ланей пошла на ту кладку, из которой он сам появился на свет. Раньше этот вопрос его совершенно не волновал. Скорее всего, заклинателей было несколько. Редко так бывает, чтобы один и тот же человек давал себя выесть до дна, а меньшего не хватит. Не всем так везет, как Шэ Тэну, да еще и дважды. Поэтому не стоит гневить судьбу. *** Лань Сичэнь вдруг совершенно не к месту вспоминает, что умеет пить и не пьянеть. Умеет, а значит — должен. У Ванцзи вот было оправдание. Лань Сичэню и в этом отказано. Что ж, он не заслуживает ни малейшего облегчения. Но А-Яо здесь. Он рядом. И не за тем, чтобы упрекать или мучить рассказами о своих преступлениях. Его глаза горят от возбуждения, он тянется за поцелуями и ласками и щедро их дарит сам. Он желает, жаждет того же, чего хочет и сам Лань Сичэнь: слиться воедино. Взять и отдаться. Забыться в сладком мареве. Тело А-Яо теплое, иногда даже горячее. Обжигающее внутри. Лань Сичэнь движется в нем туда и обратно, не может насытиться теснотой, жаром, гладкостью и упругостью. Больше ничего не имеет значения, только размашистые движения, хлюпающие звуки, гортанные стоны. А уж когда А-Яо сжимается на его члене и кричит в голос, то мир вокруг съеживается до той точки, в которой соединяются их бедра. Все же чего-то не хватает. Или, наоборот, что-то лишнее? Не так. Неправильно. Они подходят друг другу телесно, как будто сделаны по единой мерке. Так было раньше. Сейчас все стало только лучше. Это-то и страшно. Лань Сичэнь старается ни о чем не думать, просто чувствовать. А-Яо доверчиво (слишком доверчиво) устраивается у него на груди, обнимает обеими руками. Лань Сичэнь вслепую нащупывает полный кувшин, льет в рот вино в неряшливой манере Вэй Усяня. Сладкие тягучие капли падают на шею, стекают ниже, достигают носа заснувшего было А-Яо. Тот смешно морщится и фыркает. Совсем как живой. *** Господин Шэ Тэн уже не первый день размышлял, как бы и себя не обделить, и заставить Лань Сичэня оставаться в живых как можно дольше. Есть вытяжки и настойки, порошки и микстуры, даосские пилюли. Если растворить киноварный шарик в каком-нибудь питье и подать во время битвы цветов, прекрасный Лань Хуань ничего и не заметит. Проверено уже не раз. Правда, на простых зельях. Да даже если и заметит, что он сделает? Шэ Тэн не то чтобы был хорошим лекарем или знахарем — так, нахватался по верхам, — но покопаться в собственной сокровищнице и выбрать подходящее снадобье много знаний или ума не нужно. С другой стороны, сокровищница у него была богатая. Начал ее собирать еще прапрадед, когда переселился в эти места. С тех пор каждый представитель рода Шэ добавлял в нее связки монет и кристаллы, зелья, драгоценные камни и амулеты, талисманы и мешочки цянькунь, наполненные иногда настоящим барахлом, а иногда предметами великой ценности. Найти среди всего этого добра нужное средство оказалось не так-то и просто. Несколько попыток почти провалились. Нет, эффект от снадобий был, но закончился через пару дней. А нужно все-таки что-то более продолжительное. Ну что же, господин Шэ Тэн расстарался ради своего Лань Хуаня, то есть э... Лань Сичэня, конечно же. Добыл из лакового ларца коробочку, о которой отец как-то рассказывал, как о величайшей драгоценности рода. В коробочке нашлись всего-то три пилюли размером с горошину. Господин Шэ Тэн не стал их жалеть. Ведь не просто ради какого-то там человека. Это все ради будущей кладки. В чем именно заключалось действие пилюль, он за давностью лет позабыл, но что-то там было про восполнение утраченного и про ци. Пусть не по правилам. Жизненные силы он отдаст не навсегда, взаймы, потом вернет с процентами. Да, точно. Ох и сильными родятся сыновья! *** Лань Сичэнь просыпается с ужасным похмельем и, не успев еще открыть глаза, понимает, что было не так в его сне. Руки. А-Яо обнимал его обеими руками. Значит, все-таки это было не по-настоящему. Видение. Морок, высасывающий ци. Что ж, он давно знал, что так и будет. Шрамы Ванцзи были тогда совсем свежие, даже не думали заживать, неизвестно было, встанет ли он вообще с постели. Дядя смотрел строго, а сам нет-нет да и хватался за сердце. Лань Сичэню нужно было отвлечься, желательно на что-то полезное для клана. Дом отца пострадал от пожара и требовал ремонта, а руки до него все никак не доходили, все время возникали более срочные работы. Лань Сичэнь решил исполнить сыновний долг и неожиданно увлекся перестройкой. Если бы подошел к делу формально, то вряд ли бы заметил небольшой тайник под порогом и не прочитал предсмертные записи отца о видениях, которые посещали его несколько лет подряд. Лучше всего было бы сжечь записи, но Лань Сичэнь всего лишь человек. Он совсем не знал отца и, хотя не показывал этого, очень страдал от такого положения дел. Вот Ванцзи всегда был больше привязан к матери, а он к отцу. И хорошо, что прочел тогда записи. Это помогло найти выход после смерти А-Яо. Как же трещит голова! Он ведь не пил по-настоящему? Или все-таки пил? Но откуда тогда появилось вино? В доме он его не хранил и как брат тайных погребцов не устраивал. Да и негде было. В старом тайнике отца и один-то кувшин не поместился бы, а Лань Сичэнь по ощущениям выпил не меньше четырех. Видения не приносят с собой выпивку. Они не материальны! Хотя тот, кто их насылает, — совсем другое дело. Кто-то же сосет его ци? Не то чтобы Лань Сичэнь был против, совсем наоборот. Если за то, чтобы побыть с А-Яо лишнюю минуту, нужно заплатить годом жизни, он сочтет это достойной платой. Даже если видение не совсем правдиво. Даже если оно слишком сладкое и оттого оставляет после себя горькое послевкусие. Тем более, что этот кто-то по-своему заботлив. Это, конечно, ни о чем еще не говорит. Паразит он паразит и есть. Но вдруг чудеса возможны? Если бы можно было вернуть А-Яо насовсем, Лань Сичэнь не пожалел бы никаких сокровищ, да и всей жизни без остатка. Может быть, и хорошо, что это невозможно. *** Шэ Тэн смотрит в глаза А-Хуаню и не может наглядеться. Он знает, что это неправильно, знает, что не должен получать удовольствие от проникновения члена. На самом деле ему нужна только энергия. Грубая материя просто сосуд для пищи. Каким бы он ни был красивым, желать съесть сосуд вместо содержимого глупо, крайне неправильно и даже извращенно. Нельзя играть с едой. Нельзя привязываться. Нельзя кормиться без перерывов. Шэ Тэн протягивает кувшин с вином и растворенной пилюлей А-Хуаню. — Выпей, мой лунный свет. — Что это, А-Яо? — спрашивает прекрасный Нефрит с некоторым усилием. — То, что вернет тебе утраченное. Раньше они не разговаривали во время соитий. Это не так-то просто. Лань Сичэнь очень сильный заклинатель. А будет еще сильнее, когда жизненные силы, потерянные за последние годы, разом к нему вернутся. По крайней мере Шэ Тэн представляет все именно так. — Вернись ко мне, А-Яо! — А-Хуань осушает кувшин и обрушивается на любовника, как цунами. — Я здесь, — стонет Шэ Тэн, забыв все на свете, — я с тобой! — Вернись! Мой А-Яо, настоящий А-Яо! Вернись, мое утраченное счастье! — почти кричит А-Хуань и кончает. Шэ Тен срывается в оргазм вслед за любовником, не успевая ухватить струйку ци. Такое с ним впервые. Шэ Тэн кричит и в буквальном смысле разлетается на куски. Последнее, что он чувствует, — безмерное удивление. Что-то пошло не так. *** Лань Сичэнь снова просыпается, держа в объятиях А-Яо. Грязного, в разорванной и испачканной одежде. Настоящего. Живого. Однорукого А-Яо! Он чувствует на губах вкус вина, а в душе печаль, как будто потерял что-то ценное, что-то настоящее, чего сам не знал, а теперь уже никогда не узнает. Впрочем, печаль быстро рассеивается на морском ветру. В Дунъине он сознательно не вспоминает про время, когда А-Яо не было в живых. Теперь они вместе, как и хотели когда-то, начали сначала в чужой стране. А все, что было в Поднебесной, пусть там и остается. *** Старший сын господина Шэ Тэна иногда прилетает к Облачным Глубинам, смотрит на Лань Цзинъи — нынешнего главу клана Лань — и каждый раз убеждается, что он самый невезучий из всего рода Шэ. Это же надо! Именно ему достался Лань, который сам кого хочешь с потрохами сожрет. Тьфу ты. Несправедливо. Еще и проход заделали по распоряжению прежнего главы. Вэй Усянь талисманов понарисовал и нашел то, что веками было скрыто! Обещал жалобу послать самому Мо-вану. Грозился знакомствами с высокопоставленными демонами. А что, может быть, и взаправду знаком. С этого станется. Хотя отец все-таки еще более невезуч. Называется, вернул утраченное! Подставился по полной. И что ему приспичило? Лани по-прежнему очень вкусный, но, увы, теперь почти недоступный деликатес. Однако огненные змеи умеют ждать.