Вера

      — Нет на свете настоящей, верной любви¹, — с улыбкой глядя в тёплое светлое небо, произнёс Сынмин.       — Тогда что, по-твоему, чувствую я? — смотря куда-то вперёд и вдаль, самолично не зная, куда конкретно, спросил у него Чан. Если не любовь теплилась в его сердце годами, то что же?       — Привязанность, страсть, вдохновение… у человечества так много слов, чтобы описать каждую частичку их… нашей души.       Чан усмехнулся и, подняв руку от парапета, потрепал Сынмина по его дурной голове.       — Заговаривайся, чудо, заговаривайся.       — Почему «чудо» сразу? — Сынмин фыркнул, но от ладони не отстранился. Чан, приняв это за невысказанное согласие, обернулся к Сынмину всем телом и начал обеими руками мягко массировать ему макушку.       — Ты не ответил, — закрыв глаза и подставившись под лёгкие движения, напомнил Сынмин тем не менее.       — Почему же нет?       — Чудо — это нарушение естественного хода вещей по воле Бога². Я же вполне отвечаю рамкам «обыкновенности».       — И всё равно ты — чудо. А я пусть и недолго в сравнении с вечностью, но верно люблю.       — Феликса? — снова поднимая голову в небо, превращая руки Чана в козырёк, спросил Сынмин без всякого интереса.       — Феликса, — согласился Чан.       Потому что Феликс — солнечный луч в ноябре; Феликс — отблеск радуги в грозу; Феликс — ослепительный…       — …ангел в серых городских сумерках, — будто продолжая взятые из мыслей, из глубин самого неба слова, тепло улыбаясь воспоминаниям о Феликсе, сказал Сынмин.       — Верно.       — Жаль, что Феликс и ты не ангелы, — продолжил он. И та высота, в которую он смотрел, стала казаться тяжелеющим с каждым мгновением навесным потолком из-за сгущающихся над ними туч. — Потому что и ангелы, думаю, не могли бы сравниться в наивной искренности с вами.       — Думаешь, что любви не существует, веришь, что ангелы грешны, сам себя не считаешь кем-то высоким… — Чан убрал ладони от Сынмина, беспокоясь о том, что им стоит найти укрытие до того, как начнётся дождь, и стал бегать взглядом по набережной перед ними. — В тебе есть место истинной вере хоть во что-то?       Сынмин посмотрел Чану в глаза, несколько секунд совершенно не моргая и не давая отвернуться, а после наконец посмотрел на море, темнеющее, как и небо, перед ними.       — Я верю в то, что боюсь воды, потому что однажды упал в неё свысока и едва не захлебнулся. Верю в то, что не люблю огурцы, потому что подавился одним и почти задохнулся… Я верю, и вера, пожалуй, то единственное, что всегда со мной.       — Ты иногда такой забавный. — Чан наконец увидел неподалёку веранду, на которой оставались свободные столики, и ухватил Сынмина за куртку, чтобы отвести туда. Однако Сынмин, как с ним иногда бывало, стал капризничать, вроде бы послушно опуская руки и голову, но при этом упираясь ногами в землю и говоря, что никуда он ни с кем не хочет, и вообще, ему пора что-то решать со своей верой в море.       Чан крепче вцепился в запястья, напряг плечо — и рванул его на себя, зная, что через пару шагов Сынмин сдастся и спокойно пойдёт рядом.       Так и вышло.       Они зашли в кафе под первые аккорды ливня, тут же разлившегося по мостовой и крыше щекотно касавшимся ушей бриджем.       Сынмин вынул свою руку из крепкого захвата Чана и, бросив задумчивый взгляд на разволновавшееся море, прошёл к ближайшему столику.       Заказав два американо, он снова посмотрел на погоду, устремляясь куда-то за почерневшую линию горизонта.       — Так вот если бы ты и Феликс были ангелами, вы были бы самыми потрясающими, если бы правда остались себе неизменны…       — Будто ты знаешь много ангелов, чтобы сравнивать, — Чану смешно и немного боязно за мысли Сынмина — такие грустные, тяжёлые, не похожие на те, которые обычно Сынмин оглашал вслух.       — Конечно… но мне, полагаю, достаточно, чтобы называть их неидеальными и не очень… надёжными. Ты знал, что Самэль³ был серафимом⁴?       — Я не понимаю хода твоих мыслей, — постаравшись перевести ставший напрягающим разговор в шутку, со смехом сказал Чан.       — Тогда забудь. — Взгляд Сынмина вновь потеплел и, обернувшись к Чану, он сделался совсем прежним — улыбчивым и игривым. — Надеюсь, вы с Феликсом встретите только цветы на вашем пути.       Чан выдохнул с облегчением и, улыбаясь Сынмину в ответ, напомнил, что он ещё никому не говорил о своих чувствах.       Достав телефон и набрав номер Феликса, Сынмин протянул трубку Чану.       Принесли кофе.       Сынмин взял свой и встал, серьёзно посмотрел на Чана и взглядом попросил не отступать, а сам вышел в ливень.       Тучи перед ним расступались, прокладывая тонкую солнечную дорожку к морю, и он, взбалтывая кубики льда в стакане, шёл, бормоча под нос:       — Мы и есть вера, и верим мы все в одного и того же Бога, независимо от того, по какую сторону встали… но веры, Чан-и, недостаточно для того, чтобы изо дня в день проживать одну и ту же вечность.       — Алло? — раздалось на том конце до дрожи знакомым голосом в миг, когда Чан проводил взглядом вновь упавшего в море Сынмина.