Змеиное шипение

—ОТЕЦ! НЕ НАДО! Я БУДУ СТАРАТЬСЯ ЛУЧШЕ! —очередной оглушающий крик разнеся громом в окрестном лесу. А затем ещё и ещё... Вскоре, мальчишка охрип, от чего мог издавать лишь хрипы и плакать. Взрослый наг молча наносил тяжёлые удары розгами о детскую фарфоровую спинку, что уже давно исполосовали уродливые раны, которые залила алая кровь. Маленькие, тоненькие запястья связаны грубой верёвкой, что натёрла их до алых разводов, не давая им свободы. Вновь удар... ещё... всхлипы... Так даже и не скажешь, что "воспитывающий" сейчас наг, является родным отцом этого ребёнка. Он действовал как настоящий палач, без эмоций и сожаления, он исполнял свой же приговор. И было сложно осознавать действует ли родитель по неким помутнением, или же в трезвом разуме. За углом двери дома были слышны тихие, наполненные злобой и ядом шепотки, врезающиеся в спину мальчика не хуже кончика отцовской плети, заходя ещё глубже в сердце. Пятилетний малыш не знал детства и счастья. Оно обошло его с самого рождения, даже не посмотрев на двуногого малыша, родившегося в семье чистокровных нагов. Это позор... Двуногий мальчишка был слабым и болезненным. Не смотря на белизну тела и волос, малыш не был альбиносом. Это доказывали гетерохромные глаза, имеющие через чур яркие цвета для данной генетической ошибки. Внешностью он не был похож на родственничков, лишь кудрявые волосы и цвет глаза доказывали родство с Союзом и его женой, погибшей при родах этого уродца. На последний, двадцать пятый удар плетью, он даже не шикнул. Он устал... Кристально чистые слёзы не переставая текут по нежным щёчкам. Кровь контрастными струйками стекают с изуродованной спины, впитываясь в холодную землю, окутанную вечерним туманом. Потускневшие глаза смотрят в никуда лишь на мгновение задерживаясь на некогда, такой же как и он, белой ромашке, окроплённой его алой жидкостью. Вскоре наг ушёл лишь развязав руки молодняку, оправдывая это ценностью верёвки, которую не стоит тратить на белое отродье. Его не перевязали, не промыли ему раны, а лишь оставили у глубин леса на растерзание жестокой природе. Но природа ему мать... не та, что только завидев его отказалась от сына, нет... эта мать действительно милосердна и заботлива... Тёплые капли дождя смывают кровавую корку, лаская прохладой воспаленные, кровоточащие раны. Мягкая трава заменяет перину. Вечерний ветер приносит с собой нужную сейчас прохладу, а ночной сверчок поёт свою серенаду, погружая разум бедного дитя в сладкую и такую манящую тьму сна. *** В маленьком чуланчике довольно темно, ведь даже сквозь дырявые стены и дверь свет никак не может пробиться, хоть и дует из всех щелей будь здоров. Каждый уголок завален кучей вещей, которые, увы, наврядли когда-то получиться расставить в красивом строю, за неимением нужного места. Чуланчик нельзя назвать душным однако из-за увлечений человека, живущего в нём на протяжении многих лет, обрёл свои постоянные запахи старой бумаги и красок. —Чёрт!... — досадливое шипение глохнет в завалах книг, досок заменяющих холсты и трухлявой двери. Молодой парнишка лет восьми, которому уже на самом деле одиннадцатый год, занимает единственную поместившуюся в чулан вещь — старый, посеревший матрас. Мальчик очень миниатюрен, но даже так он занимает почти одну шестую всего оставшегося свободным пространство. Штаны, уже изношенные до состояния тряпки, в очередной раз зашиваются умелой рукой при свете тусклой догорающий свечи. Хотя другого варианта особо нет: новые штаны ему не купят ближайший год или даже два, а от родственников со змеиной частью тела ждать чего-то и не приходиться. Свечу тоже скоро придётся перелепливать, заменяя догоревший шнурок старой тряпки новым. А жаль ведь те почти закончились. И всё же ничего не поделаешь, ведь даже при летних ярких восходах, один из которых, кстати, вот вот начнётся, ничего не сможет освятить даже через самую большую дырку в стене, что выходит прямо на улицу. Тихий щелчок ещё не затупившихся ножниц завершает отточенный до мелочей процесс шитья и ознаменуется тихим выдохом беловолосого кудрявого чуда, живущего в семействе нагов. Взгляд падает на пошедший трещинами осколок зеркала и болезненно тонкие пальцы очерчивают контуры синяков, залёгших под потускневшими за долгие годы глазами. Наткнувшись на, на удивление, мягкую, даже шелковистую прядь отросших волос, рука непроизвольно отдёрнулась вновь опускаясь и царапая разбитые колени. Теперь взор направлен чуть правее осколка, и от получаемого вида расположения стрелок раздолбанного будильника, мальчик вскакивает, как можно тише одевается и выходит за пределы своей хлипкой крепости. *** Жизнь в этом доме не так ужасна, как иногда думается на первый взгляд. Ему разрешают есть, ходить в одежде, работать, у него есть даже собственная комнатка! Он прекрасно понимал, что в этом доме он лишний и должен быть благодарен просто за то, что его не прибили в его же день рождения. Хотя это во многом бы облегчило и его и их жизни. Работа тяжёлая, да. Однако этим он оплачивает своё существование и сожительство с главными хозяевами дома. В четыре утра мальчик уже бодро бегает по двору, занимаясь хозяйством и единственными завёдёнными скотинками —курами и коровами. Не смотря на хилый вид, малыш легко справляется с физическими нагрузками, порубить дрова — словно семечки пощёлкать. Напоить скотину водой из колодца — раз плюнуть. Однако всё это отдавалось последствиями позже, низкий болевой порог активно воспринимал тянущую боль после любых нагрузок, поэтому малышу довольно привычно чувствовать как мышцы будто растягивают на дыбе. Охота тоже давно не проблема. Готовка всегда занимает всё утро, ведь кормить нужно аж пятнадцать голодных, полных острыми клыками ртов. А добытого братьями и сёстрами на "разминке" не всегда хватает на нужное количество блюда. Ещё одна радость в жизни — вылазки в город. Устроившись на работу своеобразного грузчика в ночную смену, Рос отнюдь не жалеет о пребывании где-то помимо осточертелого хвойного леса и здания, что зовется домом. Отец не знает, но ещё в шесть лет кудряш дал себе слово, что заработает несметные богатства, отдаст их папе и наконец исчезнет из жизни нагов. И знаете, он близок к цели. Даже подрастеряв свою наивность он всё равно верен этой цели, хоть теперь уже с немного другим подтекстом. До последней зарплаты осталось всего ничего, а сороковая шкатулка монет почти не содержит места для новых. В этих шкатулках денег столько, сколько хватит на беззаботную жизнь в течении пяти лет при всех изысках жизни. Ведь Рос не ленился и даже обменивал мелочь на более крупную валюту...