Агнец на заклание

      Киришима сидит в гордом одиночестве на сцене актового зала. Перед ним только его почти уверенные руки, летающие над клавишами пианино медленно и даже как-то испуганно. А позади совершенно бесконечный, и в то же время до помрачнения пустой актовый зал, с задранными вверх сидушками кресел, с двумя выходами в конце комнаты. И всё.       Только он. Пианино.       И его 3 года условного содержания в стенах этого центра для трудных подростков.       Если говорить ещё проще: Киришима Эйджиро настоящий уголовник в свои 17 лет, полгода которых проводит на обычных уроках в необычном центре. Ему нельзя посещать школу, уходить из поля зрения матерей, и он должен ходить без пропусков ежедневно сюда.       На занятия. Делать вид, что это обычная школа, в которой тебя могут неожиданно проверить на наличие наркотиков к крови или согнать с курения на парковке. Хотя, обычно всем даже разрешается курить у входа в центр, но суть не в этом.       Суть просто в том, что Эйджиро попал. Попал капитально. Даже не так, он запал, как старые клавиши дряхлого пианино в своём омуте из запретных татуировок, грязного пирсинга и студией на кухне съёмной квартиры Денки. Их там и накрыли. Даже как-то неожиданно, прижали щекой к грязной поверхности стола. Эйджиро до сих пор чувствует это неприятное ощущение крошек от хлеба на своей щеке и машинально потирает плечом. Ему кажется. Что на их месте бесконечные и глубокий дыры. Раны. Настоящие, как колотые от острого ножа. Это был удар под дых.       Самый настоящий. Эйджиро за последние полгода будто бы оголодал без настоящего кислорода. Ему казалось, что он заперт в этой клетке уже навсегда, с разноцветными стенами и сигаретами за бачком унитаза. Всё здесь цвело и пахло, отдалённо напоминая детский садик из его детства. Но увы, всё было совсем не так радужно, как хотелось бы. Здесь были проверки, занятия, и приводы в полицию, если ты пропустил три занятия. И не важно каких. И не важно в какой последовательности.       Киришима старался быть примерным учеником этого центра. Он старался получать хорошие оценки, Чтобы его выпустили досрочно и он смог вернуться к своей прежней жизни.       Но какая? Это прежняя жизнь? Снова набивать незаконно людям татуировки? Прокалывать хрящи, ткани, вставлять серебро? На той же самой квартире Каминари, где почти каждые выходные клиентов всё отбавляй? Что очереди записываются на несколько часов вперёд на постоянных вечеринках, что Эйджиро даже не мог передохнуть и выпить чего-нибудь?       С другой стороны это даже плюс. Вечно болящая спина теперь не так сильно даёт о себе знать, а горб на спине почти ушёл. Эйджиро часами проводил, склонившись над разными типами кожи разных людей, вбивая всё новые и новые эскизы.       А в перерывах, как он помнит, между уроками в нормальной школе, он рисовал. Везде, пока снова не шёл на свою работу.       А теперь работы нет. В смысле, она осталась, но немного другой. Уже типичной для обычного школьника, а не недо-врача без справки с разрешением на битьё тату.       Если бы ему выписали штраф, матери бы его не закрыли. Он слишком огромный для их семьи. Киришима даже столько не заработал, пока разрисовывал кожи и травмировал ткани на проколах.       Но зато теперь его пальцы без устали дрожат в треморе над клавишами пианино, пытаясь ещё лучше отыграть эту злосчастную мелодию. Эйджиро не гонится за хорошей репутацией, просто ему бы кажется, Что было бы круто играть на сцене в нечастых мероприятий центра.       Чтобы выделиться.       Чтобы поднять рейтинг и без того хорошего заведения.       Чтобы, наконец, выбраться из этой дыры, обратно, на родную кухню родных родителей и вернуться в школу. К старым друзьям. Эйджиро скучает по Мине, но променял её на Денки. И теперь они оба тут. Только Каминари не отличается терпимостью и пониманием к ситуации: он по-прежнему устраивает вечеринки в своей квартире и зовёт Киришиму бить всем желающим татуировки.       А Эйджиро ходит. Потому это словно новый глоток воздуха.       Порочный круг, из которого выбраться совсем нельзя. И остаётся ждать новой облавы полиции, когда снова прижмут лицом к столу и снова наденут наручники. А потом снова. Центр. Снова условка. А может, на этот раз даже выйдет штраф.       3 привода — решётка.       У Киришимы пока был только один. Самый первый. И по-настоящему болезненный. Это не разбитое сердце на школьной дискотеке, когда хорошая девочка отказала тебе в танце. Это настоящая колотая рана.       И кровь, кажется, по-прежнему вытекает. Эйджиро машинально трёт щёку плечом, когда дверь актового зала с силой хлопает. Слышатся тяжёлые шаги, а следом лёгкий звук звяканье звеньев.       — Это «Каратель»? , — спрашивает кто-то незнакомым голосом. Киришима замечает, что слишком сильно склонился к пианино, и при резком подъёме спина отзывается тоскливой болью.       — А? — спрашивает он тупо, не фокусируя взгляд на пришедшем. Даже не поворачивается в сторону зала.       — Играй дальше давай, — теперь голос кажется более знакомым. Дремота в мыслях о прошлом уходит на второй план, а Эйджиро навострил свои уши.       — Это твой второй привод, Кацуки, — позади чиркает зажигалка. Киришима возвращается к наигрыванию мелодии по пятому кругу: уже тише и более уверенно.       Кацуки Бакуго выпустился спустя неделю от прихода Киришимы. Они не были хорошо знакомы. И уж тем более не были друзьями, но в курилке часто делились с друг другом сигареты.       Все почему-то опасались Бакуго. И Эйджиро не знал почему.       Но зато слышал, что в его личном деле красная карточка.       Карточка убийцы. Карточка, от которой Кацуки должен был давно сидеть в тюрьме, как минимум, на пожизненном. Но нет. Он сидит позади Эйджиро, вперив в него тяжёлым взглядом.       — А ты что, даже не соскучился по мне? — усмехаются совсем рядом. На пианино опускается тяжёлая рука, а дым выдыхается куда-то в рыжие волосы, — совсем растерял свою хватку, Эйджи. Сиди и не мыкай, раз что-то не нравится.       Киришима не хочет перечить. У него слишком меланхоличное настроение, чтобы хоть как-то разжигать внутри Кацуки дьявольский костёр агрессии и жестокости.       Эйджиро не спрашивал, почему он попал сюда ни у кого. Просто слышал жестокие слухи от таких же жестоких людей. Кацуки опускается рядом на скамью, следя за движением пальцев Эйджиро.       — Почему ты снова здесь? — задаёт впервые в жизни подобный вопрос Киришима. И всё внутри складывается в одну большую кучу около пяток. Даже сердце ухнуло. Кажется, первее всех.       Показалось, что раны снова открылись. Когда Кацуки ушёл, Киришима очень сильно тосковал. Они продолжали нечасто переписываться в мессенджерах, кидая друг другу смайлики. Эйджиро лайкал новые фотографии Бакуго в Инстаграме, а свой не обновлял со времён средней школы.       — После ухода я вернулся в свою группу, — лениво начинает рассказывать парень. Он опирается об свободную деревяшку пианино локтями, рассыпаясь пеплом на клавиши. Киришима попадает в них пальцев, слегка жмурится от лёгкого жжения.       Но вместе с этим жжением внутри расцветает новое чувство. Чувство радости от старой-доброй встречи, отчего тот совсем легонько, да улыбается уголком губ.       — И вот один придурок меня выбесил, и я избил его барабанными палочками, — и пожимает плечами, глубже затягиваясь.       Так, как умел только он. С долгой затяжкой между выдохом, а то и вовсе выпустит пар носом.       Как злобный и агрессивный зверь.       С ярким пламенем в глазах, подобно дьяволу. Эйджиро видел несколько раз, как дрался Кацуки. Даже больше — он дрался против него сам, тогда, в первый день своего прибытия. И, признаться честно, Киришиме стало жалко того парнишку.       — Ну, как оказалось, я пробил ему там что-то, — он махнул рукой так, словно это обыденность.       Эйджиро стал осторожнее наигрывать мелодию, держа Кацуки под прицелом краем глаза. Следя за каждым вдохом.       — И вот я тут ещё на один год.       И Эйджиро тут же расцвёл в настоящей улыбке.       — Я скучал по тебе.       Кацуки усмехается так, как умел только он:       — Твои проблемы, сопляк.       И Киришиме это совсем не грубо. Ему, наоборот, наскучило такое обращение друга, все относились к нему как-то лояльно и закрывали глаза на то, что он курит сигареты в туалете и рисует другим учащимся эскизы на татуировки, промышляя своим мелким бизнесом. Вместо этого он выдёргивает меж пальцев Бакуго сигарету. Парламент, сразу с двумя. Эйджиро даже и не думал, что так скоро вновь выкурит такие. Рука в магазине не поднимается купить, да и даже попросить у другого.       А у Кацуки можно.       Потому что это просто… Кацуки.       С которым они скоро подерутся, но сейчас можно закинуть свою ногу ему на бедро и придвинуться ближе. Увидеть совсем родной оскал, почувствовать, как тяжёлые руки в ответ только притягивают ближе за талию. А губы кусаюче и горячо опускаются на шею, выцеловывая жадно. И так собственнически, что вскоре переходят на обжигающие укусы, отчего Эйджиро давится дымом, а Бакуго только больше хмыкает.       За неделю знакомства они успели перетрахаться кучу раз в туалете центра. И это было абсолютно нормально. Ведь туалет — общественный траходром для всех, кто так или иначе бывал в нём. А от Кацуки просто веет той бешенной энергией чудовища, от которого никак нельзя убежать. А оттолкнуть никак нельзя, потому что, считай, сам же сопротивляешься своим желаниям.       Киришима знает, что до него у Кацуки кучу было девчонок-одноразок в этом центре. И Эйджиро знает, что он такой же легкодоступная одноразка, но ладно.       На это можно закрыть глаза.       Тем более, это всего лишь 3 туманных года жизни. Пройдут быстро и вылетят ещё быстрее, чем проживались.       На следующий день, когда укусы на шее и плечах Киришимы отдавались приятным теплом, Денки с Кацуки подрались.       — Хэй, блондинка! — вскричал Каминари на утренней рутине: около центра собралась их могучая кучка, где каждый выкуривал по сигаре, — а чего это у тебя костяшки разбиты?       Эйджиро тогда сидел на парапете пандуса для инвалидов, грызя почти что заветренную печеньку. Ему не было интереса до происходящего рядом с ним. Просто листать ленту новостей, отписываться матери, что он уже давно в центре. И геолокацию скидывать не приходится: ему подрубили слежку по картам.       Ну, а если быть проще, то одна из мам скачала популярное приложение по отслеживанию, а Эйджиро просто включил автоматическое обновление местоположения. И так оба сошлись на простом мнении.       Где квартира Каминари под жёстким запретом. Потому что родители знают, что именно там он хранит свои тату-принадлежности. Да, в коробке на холодильнике. В самом углу, до куда тяжело дотянуться даже стоя на стуле. Сейчас это казалось правильным.       — Завали свой ебальник, ебанный пикачу! — Бакуго вскидывает свои весомые факи на стороне парковки. Он только что выскочил из приехавшей машины.       Киришима вспоминает, что вчера, между долгими поцелуями и укусами. Кацуки хрипло возмущался про свою каргу и то, что она теперь стала его личным таксистом. Ещё немного и прям начнёт требовать деньги с него.       — Признайся, кого снова убил, — не уминается Денки. Он стоит около входа, опирается спиной об стену и чувствует своё превосходство. А у Кацуки руки связаны его агрессией. Киришима не успевает оторваться от своего телефона, как начинается драка. Каминари хватают за ворот и вмазывают лбом, опрокидывая на холодный пол ударом под дых.       Как когда-то Эйджиро.       Каминари хрипит, улыбается слишком больно, но всё равно отмахивается от Кацуки. Кришима бросает свой рюкзак под ноги и ввязывается в драку. С мирно бьющимся сердцем. И даже всё равно на тяжёлые и болючие удары Бакуго: тот бьёт несмотря на всё то, что происходит между ними. До лютой боли и рек крови. Даже тяжело прикладывает затылком об асфальт, спихивает с лестницы.       Чтобы потом мирно сидеть в кабинете директора, умываясь своей же кровью и высчитывать очередное предупреждение. Но Киришима улыбается кровавыми зубами, сглатывая сгустки куда-то вглубь горла. Они латают его сердце, забираются прямо в самые уголки, превращаясь в грубые осколки.       Кацуки выкует его снова. Из боли, крови и слёз. И у них впереди ещё целый год, чтобы наверстать упущенное и узнать друг друга.       И не важно насколько глубоко. Но встречи в туалете с долгими поцелуями в перерывах между залатыванием ран стало традицией.       А Киришима знает, что Бакуго никакой не убийца даже с его красной карточкой в личном деле.       Эйджиро понимает, что это просто обстоятельства. Те самые блядские обстоятельства, из-за которых тебя готовы прославить монстром на весь город.