***
За окном фонари то ли тыквенного, то ли персикового — чёрт знает. Толку от них, Билл окна завешивает. От кого, казалось бы? Тут даже извращенцев приличных не осталось. Октябрь приносит с собой листья и восставших из Ада по телевизору. Вещание ровно в полночь, когда малышня видит десятый сон. Билл не спит, ворочается, будто слизняк под солью. Всё норовит стянуть с себя пижаму. Не наводи шороху, дорогой. Оставь другому. Тому, кто хорош во взломах и проникновениях. Просто хорош. Он появляется тихо. Билл почти не удивляется, знает, что к нему в окно можно легко забраться по трубе. Открыть снаружи любым острым предметом. Изучить успел, как проворачивать пакости бесшумно, ещё в первую неделю на новом месте. Сладость или гадость, малыш. Билл не удивляется, разве что паникует. У него на ногах отнимаются пальцы, температура валится до нулевой. Иисус, он труп. Гостей принято встречать стоя, поэтому Денбро вскакивает, сминает край подушки. Бросит её в лицо, если что. Побежит, как стереотипная блондинка, но до двери не успеет. Зарежут. Гость попадается молчаливый. Инициативу посеял, пока забирался? Билл не задаёт тупых вопросов а-ля «кто ты?», «зачем пришёл?». Он знает. Это по его душу явились, плату взимать за всё хорошее. Или это какой-нибудь городской дух-хранитель? Пришёл набить мальчонке морду за то, что грязный язык распускал на такое чудесное место. Проебался, Денбро. Дух твёрдый, оказывается, пока подходит по маске, проплывают бледные разводы от окна. Будто в аквариуме. От гостя веет нечто. Симбиозом Бора² и Хамсина³. Возникает рядом, словно пугало на ферме Хэнлонов, с лицом из серой резины и синим тряпьём по телу, набитым соломой. Берегись, мальчик, ― монстр, похоже, ожил. Сошёл со страниц той самой детской книжки, которую ты прятал в шкаф, чтоб чужестранные чудища тебя не почуяли. Билл следит за его рукой, что эфемерно следует от косточки на запястье до локтя. Без перчаток пришёл, новичок, что ли? Сейчас наследит и за решёткой быстро окажется. Денбро этому порадуется, глядя с небес, пристроившись задницей на облачке. Рука тяжёлая, широкая. Такой самое то шлёпать провинившегося пацана. «Любимый, не бей сильно. Я больше так не буду». Билл вскрикивает опрометчиво, когда ладонь сжимается на его плече. Брыкается, сваливает на пол подушку, когда рот зажимают, чтоб не вопил громко. Денбро то ли толкают к стене, то ли он сам туда доходит. В любом случае к ней прижимается задом, а передом ― к тому, кто под маской. Пока ещё на приемлемом, не бедро к бедру, но глаза в щёлках разглядеть уже может. Серые. По крайней мере, в темноте. Билл выжидает удара, ножа по глотке, острой боли в животе. Ни хре-на. На него только смотрят, внимательно, запоминая шрам на брови, небольшой нос, губы бантиком. Покусанные и обветренные. Октябрь даже такую красоту не жалеет. Октябрь. Выпускает из хватки аккуратно, пробуя на язык «не закричишь?». Хотел бы, но подавился. Горло садануло спазмом, умереть с музыкой не получится. Он к нему прикасается, не надавливает, не щупает. Дотрагивается подушечками пальцев, грубыми, без мозолей. Билли как вкопанный стоит. Не знает, ластиться ли или заявлять о насилии. Нервы на пределе и лопаются, с выразительным хлопком, будто воздушные шарики. Его бездействие расценивают как согласие. Футболку поддевают за уголок, поглаживают костяшками вдоль живота. Проверяют, материальный ли. Не стягивая, не беря в клетку руками. Без обещаний «выпущу тебе кишки, если дёрнешься». И без всяких там «будь хорошим мальчиком, тогда больно не будет». Всего лишь руки. Едва-едва, как шлейф от духов. Подобный обычно заставляет повернуться. Такие на коже терпковатые, без дешёвой сладости и кислятины. Стойкие, далеко не всякому подойдут, но коли случилось, то храни эту бутылочку как зеницу ока. Билл очухивается, уже подпирая стену предплечьями. Сзади него всё так же ― на расстоянии вытянутой руки. Денбро подумал было, что сейчас отдерут насухую. Нож завернут в темечко и отдерут ещё раз. Снова проебался. Резинку штанов тянут потихоньку, она запинается о кожу, пуская маленькие разрядики. Билл скрещивает костлявые коленки, бёдра задевает иголочками октябрьского холодильника. Поясница подзатекает, что хочется податься назад посильнее, а лучше сесть на четвереньки. Билл видит свои руки и думает о маме: она сейчас в своей спальне, в конце второго этажа, сбоку от её двери висит распечатанная фотография старого здания из родного Дерри. Разве не сегодня вещали о трупе, найденном на подъезде в город? Биллу бы хотелось выкроить ещё часок на подумать, но чужие пальцы скользнули в ложбинку между ягодиц. Обследовали территорию мерно, потираясь о кожу из-за малого расстояния. Двигались ниже, потрогали под складками. Не облапывая, как футболисты своих девчонок за школой. Изучая, словно Билли симбиот, прибывший из космоса. Денбро не мог позволить себе двигаться, не только потому, что находился в руках теоретического маньяка. Просто боялся свалиться прямо под ноги. Ему смелости не хватает напрячь связки, зато отчётливого дыхания сзади хватает для того, чтобы внизу живота предательски потеплело. От такого хочется почувствовать скольжение между ягодиц и пальцы во рту. Ездящие по корню языка, пока спину приходиться выгибать. Вот тут он и погарает. Погорюет. В этот раз ничего такого, только медленная мастурбация. Не дрочка, ничего дёрганного или невротического. Никаких подростковых ручонок, от которых головка багровеет и болит. Только длинные мазки, чуть обжигающие из-за малого количества смазки. Выразительные, сильные. Биллу бы снизить свою эмоциональность, к нему даже сзади не пристраиваются, а скулить охота. Пока шершавая ладонь массирует от основания до головки, пальцы на ногах поджимаются, живот сводит. Билл хочет податься назад, вместо ткани комбинезона почувствовать член. Желательно такой же большой, в размер ладони. Ну и кто из них маньяк? Его ласкают в одном темпе, придерживая за бок. Денбро собственное дыхание бьёт по ушам, во рту безумно сухо. Самое время пожалеть, что для будничной дрочки не использовал нечто более скользкое, чем слюна. — Я… пожалуйста. Билли выражается яснее, поддаваясь назад. Чувствует, как от неожиданности чужая рука соскальзывает. Как крепко перехватывают за бока, чтобы отстранить. — П-пожалуйста… Разрешают. Держат одной рукой крепко, чтобы мальчишка не шмякнулся, а другой возвращают на исходную. Билл благодарственно стонет. Трётся задницей о член. Елозит до такой степени, что жжёт особо чувствительные места. Спереди и сзади. Спереди от того, как кожа нагрелась, плохо скользит. Сзади жёсткость ткани вместе с натяжением не даст нормально сидеть. Билл думал, что сегодняшняя ночь сработает по всем канонам: секс, пытки, снова секс и смерть. Он бы хотел из всего вытащить лишь секс. Ни так, ни этак не получилось. Всё из-за того, что Билли слишком мелкий, чтобы сдерживаться. Денбро кончает, закусывая свою руку, думая о том, как уткнётся в эту ширинку лицом.***
Он</приходит почти каждую ночь. А когда нет, то Билл себя не трогает. Ни в каких местах. Преданно ждёт, понимает ведь, что обласкают. Дадут насадиться медленно, чуть бёдра приподнимут. Не всунут рывком, чтобы просто заткнуть, а постепенно. Вникнут в вопрос целиком. Денбро точно знал, что он наблюдает за тем, как скрывается в нём. Каждый такой раз увенчивается мычаниями в подушку или руку. Второе лучше всего. Денбро на визитах прижимают к кровати, легонечко, чтоб мог дышать. Дают подержать себя в руке, обвести крупную головку. Билл бы её попробовал, весь бы облизал. Посасывал, как леденец, наполнил рот целиком. Наслаждался бы тем, как у <i>него дрожит живот, а руки становятся непослушными. «Эй, а ты слышал о том, что у нас убили старшеклассницу?» Не каждый раз, но когда Билли просит, чуть потупив глаза, ― облизать. Денбро опирается на колени и локти, потом на грудь ложится, прогибаясь в спине так, что позвоночник болит на следующее утро. Билли не может рассмотреть лица сквозь темноту и собственное тело. А он не снимает маску, оголяет только рот. Действует, должно быть, наощупь. Вслушивается в попискивания откуда-то сверху. В то, как шуршит одеяло, стоит мальчишке вскинуться, когда язык не просто облизывает, а входит. Не жадно, не горячо, не нежно. Изучающе. Что будет, если провести чуть левее, а надавить? Толкнуть поглубже, провести ниже по шву, потрогать мякоть на бёдрах. Денбро, если без утайки, об него так призывно задницей тёрся. За такое можно огрести, прослыть проституткой. Не тот паттерн потеребить. Язычком. Биллу бы собственный засунуть в чужой рот, чтоб слюна, как паутина, чтоб с причмокиваниями, будто высасываешь весь сок из апельсина. Осенью нехватка витаминов, а Уильям без того в классе самый тщедушный. Денбро заменяет «C» выбросом эндорфинов. В особенности стоя в позе, разводя ноги пошире. Только задницей призывно не вертит ― ещё не на той стадии отношений. Билл крутится, трёт виски. В подушку бормочет, подгоняя рассвет. Его же можно считать практически ворожом. Назаговаривал себе плохими словечками с недовольным бубнежом. То ли зверя, то ли человека. В любом случае шкуру носит крепкую, волчью, сроднился уже, если голос потерял. Денбро бы такую же хотел, может, от снега убережёт и подарит шанс не думать о том, как переворачивали на живот, перекатывали в руках, словно вязкое, пушистое тесто. Топили большие пальцы в ямочках на пояснице. Вполсилы. Что ж такое. Ему бы хотелось, чтоб сзади покрывали, как в случке, хватая за загривок. Цепко и сильно. Билли бы посчитал все его зубы. Если уж не увидит, то хотя бы почувствует. «Полиция думает, что последние происшествия связаны». Денбро зарывается в одеяло с головой, опутывает себя, словно паучок в защитном коконе. Странно спать с тем, чьего лица не видишь, но Билл особо не ёрничает. Нутро подсказывает, что его Бугимен на критику чувствительный. «Ты последнее время стал подозрительно довольным».***
— Ты Генри, да. Из того дома. Билли не тупой. Читать умеет и библиотекой пользуется. Разузнать о том, что в «доме с привидениями», остепенившимся на соседней улице, жила семья Бауэрс, а единственный из ныне живых представителей ― старший сын Генри ― недавно сбежал из Джунипер-Хилл, было не так уж и сложно. Под боком ведь Ричи с его любовью к криминальной хронике. В ответ он не получает ни кивка, но «незнакомец» подходит ближе медленнее, чем обычно. Значит, угадал. Дело раскрыто, детектив Денбро. Генри на расстоянии вытянутой руки, как в первую встречу ― такой же невнятный и блёклый, пока не коснётся. Хотя бы с именем, теперь Денбро знать будет, что шептать в предоргазменной горячке. Г-е-н-р-и. У него глаза горят, как свечки в тыкве. Сияют сквозь масонские треугольники, отгоняют злых духов. Привлекают? — Сегодня я хочу видеть твоё лицо. — Билл унимает дрожь в кистях, незаметно встряхивает. Отступать поздно, шкатулочка открыта, некому Пандору по любопытным ручонкам хлопнуть. Он набирается пацанческой наглости ― поднимает «шкуру» своего оборотня большим пальцем. Дешёвая, попахивающая резиной. Бауэрс не шевелится. Его напряжение прослеживается в натяжении ткани на плечах. Билли притворяется, что темнота слишком глубокая. Изучает острый подбородок. Ведёт аккуратно, будто от стрелы наконечник прощупывает. В цель попадёт? Или одна сторона другую перевешивает? По губам, розоватые, тонкие. Сухие и тёплые, как скаутское печенье. Биллу бы попробовать, надкусит уголок, чтоб не больно. Денбро дыхание греет пальцы, он прикасается, словно крылом. Не бойся, мол, не обижу. Не испугаюсь, видишь? Стоит на ногах крепко, трогает. Смелый, убедился? Смелый и глупый. В груди бьётся громко, часто-часто. Горячо долбит в рёбра, тикающей бомбой ― увидеть лицо своего чёрта впервые стоит как минимум отрыва тромба. Умереть от сердечного приступа, когда тебе даже семнадцати нет, ― идея так себе, но Билл рисковый. Он видит его нос, острые скулы. Поднимает эту безжизненную оболочку всё выше, подбирается к глазам, маска шуршит о волосы. Звук возвращается от стен скрежетом. Денбро перехватывают за запястье. Сглатывает он от предвкушения, не от страха. — Пожалуйста… Упрямство в нём, как у мальчика-с-пальчик. Прямо пропорционально росту. На донышке зрачка засела уверенность, не абстрактная, как вера, вполне сформированная. Взрослая, с ароматом железа из отсыревших яблок. Принявшая форму пяти букв. Генри принимает расклад или следует интересу, из-за которого они прижаты, на словах, будто Хиросима и Нагасаки. В любом случае невербально разрешает мальчишке разбежаться и прыгнуть. Билли заканчивает с тайнами. Маска выпадает из его рук, шлёпается об пол. Кислорода катастрофически не хватает, когда смотришь на чуть нахмуренные брови, линию носа ― впервые. Особенно когда скешься под обладателем, окуная голову в одеяло в надежде утопить стоны-всхлипы-просьбы. — Красивый. Только на это дыхалки и хватит. Билли, игнорируя дрожь в поджилках, дотрагивается до скул, кончика носа, меж бровей. Ведёт по шраму на правом глазу. Вдоль века, зарубцевавшаяся кожа покалывает. Мягкие руки вынуждают прикрыть глаза, дать провести насквозь и остановиться там, где появляются синяки. — Самый красивый. Сегодня ночь светлее, а у Генри радужки, похоже, зелёные. Правая, правда, белёсая, как скорлупка от яйца. Бауэрс наблюдает, скашивая здоровый глаз к посеребрённому свету, преломляющему от оконного стекла. Его лицо делится на две полосы с покусанными краями. Белая. Чёрная. — Замечательный. Билли касается кромки его челюсти кончиками пальцев. Порежется, если надавит. Целует мягко в уголок губы, в кончик носа. Невесомо, балансируя на носочках. Когда начинает терять равновесие, опирается на плечи. Касается шрама, будто маленькая птичка гладит крылом. Бауэрс терпеливый не по человеческим стандартам ― даёт опираться на свою грудь, целовать тепло щёки, скулы, незаметный шрам в левом уголке губы. Взять свои руки, положить на талию. Если бы он захотел, то мог бы обхватить Билли целиком. — Генри… Ричи говорил, что сейчас надо быть поаккуратнее. Билла прихватывают, как плюшевого медвежонка в кровати. С комода падают книги, угрожая разбудить Лори. Бауэрс горячо дышит ему в висок, кожа плавится в воск, а ладони потеют, пока Билл комкает ткань на пояснице. Генри ненароком касается его лба. Целует. Распробывая губы, без хлюпанья и нужды добраться до гланд. Накрывая чужой рот, дабы почувствовать, как тепло течёт от лица к ушам и шее. Билл теряется, тычется в собственное недоумение, но не даёт от себя отстраниться. Если вытаскивать демонов в свет, то всех. Сжимает впалые щёки, мажет по уголку рта. Посасывает нижнюю губу, выпуская её с причмокиванием. Мокро раскрывает его рот языком, побаиваясь углубляться, но вылизывая, словно креманку с мороженым. Поцелуй неумелый, становится скользким, Билли не даёт набрать воздуха ни себе, ни ему. Обвивает за шею, льнёт, подобно кустарной розе. Такие прорастают в грунте. Бауэрс отстраняет коротким рывком от нужды набрать воздуха. Билли дышит ему в щёку, влажно-влажно. Как загнанный кролик. Шепчет на ухо, скользя ногой по бедру: — Хочу тебя. Генри ведёт руками вдоль живота, снимая кофту, пока Билл подставляется навстречу. — Дай, хочу увидеть тебя. Его пальцы щёлкают пуговицы на комбинезоне, стягивают второпях. Бауэрс помогает снять с себя футболку. Силёнок сопротивляться такому напору ему попросту не хватает. Билл залипает на его грудь, рот наполняется слюнной. Он впечатывается губами, целуя, где может достать. Проводит стриженными ногтями, заставляя Генри выдохнуть особенно шумно. Считает его шрамы кожей. Кончиками по выпуклому на шее, от чего-то тонкого. На спине, идущие крест-накрест, колотый ниже лопаток, рваный и самый свежий почти по линии вен на правой руке. У них нет времени. Лори грозится проснуться от шума. Билла раздевают наспех, приспускают ткань, гладят красивую линию к паху. Мальчишку переносят на кровать, в этот раз не переворачивая на спину. Денбро шарит под подушкой, выуживает смазку. Просит не медлить. Разводит ноги, не даёт Генри нормально увлажнить пальцы. Прижимает руку, надавливает, заставляя войти, совсем чуть-чуть. Бауэрс еле слышно шипит, потому что жмут его чересчур сильно. Денбро стонет громче, чем можно, направляет руку. Проводит экскурсию по своему нутру, пока на две фаланги. Щиплет, как лимонная кислота на раздражённых губах. Тяжко. Биллу на этом не сфокусироваться, он под пристальным взглядом ютится, как в тесной кровати, ― ноги жмёт поближе, спиной ёрзает, руки свои не знает куда деть. То на грудь, то на простынь, то ему на шею. Интересно, он всегда так смотрел? Не спрашивает. Ослабляет его ширинку, трёт чуть нервно, обхватывает пониже. Притягивает. Генри прикрывает глаза, втягивая носом соль-тепло-осень (?), Билл мнёт губы, на нижней волнуется местечко без слоя кожицы. Давление усиливается в висках с тем же, как его раскрывают внизу. Толкаться во всю длину узко, но Денбро себе места найти не может, цепляет его прямо за шрамы на спине, упрашивает надавить сильнее. Генри обтирает носом его висок, мочку уха, держит под коленками и раздвигает шире. Почти голый, почти понятный и осязаемый. Билла выводит это проклятое «почти». Он чувствует, как в него забираются глубже, слышит, как Бауэрс сопит между изгибом плеча и простынёй. Денбро предпринимает попытку вильнуть задом навстречу, удаётся плохо, ноги держат широко. Не до синяков, не заставляя кожу торчать волнами меж пальцев. Не угрожающе, но предупреждающе крепко. Билл топит нос в его плече, высовывает язык, потным животом льнёт, чтоб не отлипнуть. А Генри продвигается помаленьку, медитативно входит целиком, даёт стенкам облепить, словно мёд. Денбро хочется его придушить. Попросить никуда не уходить, оставаться в постели, пока оба не помрут от сердечного приступа. Но придушить хочется больше. Он кусает на свой страх и риск, раньше позволял себе только ладонь, державшую вскрики в горле. Генри торкает, руки сползают с ног на кровать. Он смотрит на мальчишку сквозь ночное марево, но даже так видно, как брови хмурятся, а глаза блестят. Денбро вязко сглатывает. Даже Ричи говорил быть осторожным. К нему придвигаются медленно, как охотник к добыче. Сосредоточено, так что забываешь дышать. Смотрят сквозь траву, дожидаясь, пока дичь подойдёт, покажется нужным боком. Подхватывают за бёдрышко одной рукой, провоцируя скулёж прямо в губы. Бауэрс специально даёт рассмотреть свои глаза, чтоб Билли вычитал на самой поверхности. «Как ты хочешь?» Так, как ты можешь на самом деле. — Гру-бее. Выдавить получается на выдохе, сипло, еле слышно собственным ушам. У охотников слух благо отличный, работа такая. Генри сдвигает маленькое тельце по ниже, опирается на колени сильнее. Выпрямляется, держа мальчишечьи ноги за бёдра. Толкается. На пробу. Перекладывает ладони на тазовые кости, заставляя поддаваться движению. Входит до приглушённого шлепка, несмотря на сопротивление мышц. Билл оперативно заглушает стоны ладонью, следует тазом за руками, чувствуя, как член выразительно проходит прямо под животом. Денбро поддаётся заданному темпу, сипит, но пока не до звёздочек перед глазами. Генри глубоко дышит. Опускает голову, наблюдая за тем, как гибко на нём двигаются. Денбро надо больше. Крепче, чтоб задницу саднило наутро. Чтоб не так мучительно было ждать его следующей ночью. — Трахни меня. Обрывисто, ибо сосёт кончики собственных пальцев. Распластавшийся на кровати, с пятнами клубничного по щекам. Сладкий. Словно тыквенный пирог, в который пересыпали сахара. Билли плохо о себе заботится. На живот нажимают, так что внутренним органам становится тесно. Если учесть, что ещё и членом подпирают, то полная катастрофа. Генри нагибается, чтобы изменить угол и вбиться. Всколыхнуть нутро, впечатывать бёдра, пока руки шарят по узкой грудной клетке. Биллу хочется верить, что наутро останутся отметины на внутренней стороне бёдер. Возле паха, чтоб передвигать ногами больно было. Его берут, как и следовало, до шлепков. Денбро стонет, задирая голову. Рот закрывают, только пресловутого «тише» не хватает. Билли изворачивается, затягивает пальцы до ямочек на щеках. Чуть не кричит победно, когда Генри приоткрывает губы, а его живот пробивает током. Билли выпускает изо рта с причмоком, с таким же впускает внизу. Генри тяжело дышит, спрятав стоны за зубами. У них в паре музыкальной составляющей руководит Денбро. Край кровати служит страховочным средством, а то оба как воздушные змеи: в конце октября грянут ветра ― унесут по разным городкам Америки. Билл штормов не боится, у него богатый опыт выживания в неблагополучных ситуациях. У Генри ― в неблагополучных семьях, но Денбро знает, если внимательно читал досье на него. Хотя чего «из ряда вон» даст обычная газета? Билл штормов не боится, но устал сворачивать паруса в одиночку. Поэтому тянет. С собой/на себя. Кладёт чужую ладонь на свою шею, млея от того, как скрывается расстояние от подбородка до линии ключиц. Генри ощутимо сглатывает стон, надавливает на пробу. Мальчишки, не себя. Когда смыкает в капкане, Билли туже смыкает в себе, не пускает. Закатывает глаза, гладит по руке, машинально хватая клочки воздуха. Генри толкается медленнее, двигаться тяжело. Он лбом прикасается к такому же взмокшему, тиски не ослабляет. Пальцы сводит, пуская приятный шум. Мышцы коротит, начиная от ног, заканчивая туловищем, ― Билл кончает первым, стиснутый. С подступающей асфиксией. Бауэрс тогда его и отпускает, обтирает носом висок, посверкивая незрячим глазом на периферическом зрении. Целует. Там, где мочка. Чутка лукаво или… Билл не вникает. Единственное, что чувствует, ― дрожь. И то, что он до сих пор наполнен. — Я… я люблю т-тебя, Генри.***
Этот Хэллоуин приносит ему пиво из банки, туалетную бумагу, которой Ричи закидывает дом мистера Синклера, и жвачку «Bubblegum». Билл гуляет до двенадцати, оставляя Тозиера с мешком награбленных сладостей в руках. Приходит домой по привычке тихо, хотя матери сегодня до утра не будет. В комнате уже ждут, раньше, чем обычно. В честь праздника. Генри сидит на подоконнике, укрывшись с головой простынёй. С очками вместо нарисованных глаз. Билл улыбается, кидая рюкзак возле кровати. — Ты решил меня напугать? Смешинка искрится, как пузырьки шипучки. Билл умилительно хихикает. Простынь слишком короткая для Генри, поэтому призрак выходит с длинными ногами. Он тянет к Денбро руки, словно младенец из колыбельки. Билл подходит, забирается на колени осторожно, тонет носом в простыне, пахнущей порошком и лавандой. Денбро подозревает, что Генри взял её у миссис Флин. Она всегда сушила бельё на заднем дворе. Ткань обступает его, убаюкивая запахом, сверху подбородок ставят на макушку, подтягивая повыше к себе. Как всегда, чтоб не свалился. Билл выпрямляется, снимает очки с носа (где он их достал?). Подлезает под полы, вторгаясь в нагретое пространства возле лица. — Привет, красавчик. Они укрыты темнотой их маленького шалаша. Билл видит лишь очертания и блестящие глаза под мягким мраком. Бауэрс нагибается первым. Целует, чтоб никто не видел. Денбро жмётся коленями к бёдрам, ёрзает, когда Генри подставляет свой язык под его. Они подобны двум ведьмам в пряничном домике: свет не включают, шепчут заклятия друг другу во рты, сплетаются, дабы охотников отогнать. Билл потеснее пристраивается, он без костюма ― в длинных джинсах, рубашке в алую клетку под цвет перезрелых яблок и куртке. Их тайное укрытие рушится, магия вместе с ним. Денбро отстраняет себя, забирает его указательный палец за щёку. Посасывает самый кончик. Смакует вкус на губах. — Я хочу кое-что показать тебе. Бауэрс наклоняет голову, но в лице не меняется. Выглядит одухотворённым, насколько это возможно. Берёт на руки, без лишних просьб. Билл обвивает его поясницу, укладывает голову на плечо. Поначалу не отстаёт, оказавшись на кровати. Выворачивается, когда нависают сверху, говорит наблюдать и спускается на пол. Коленки холодит, даже сквозь джинсу. Билл гладит по ляжкам, губу закусывает, нервными пальцами расстёгивая несколько пуговиц от живота. Глазами скользит мимолётом по кончику шрама и тянет «собачку». Бауэрс шуршит руками по кровати, Денбро ― по его ширинке. Тепло проводит, поочерёдно обеими руками, круговыми движениями, потирая головку ладонью, чтоб побыстрее. Взглядом мечется от своих рук до его лица. По выражению никогда не понятно, что конкретно чувствует Бауэрс. Будто, когда смотришь на него, напрочь лишаешься эмпатии. Вот по дыханию всегда очевидно. Прерывистое, шумное ли, глубокое. С похрипывающими стонами или нет. Денбро дожидается, пока член окрепнет. Прямо в руках. Облизывается, как сапёр, оценивающий, какой провод перерезать. Накрывает головку губами, не вбирает, просто держит. Смотрит вверх, хлопая ресницами на то, как Бауэрс удивлённо выдыхает. Мокро съезжает вниз, смачивает ладонь слюной. Проводит, касается губами по всей длине. Касается рукой от груди к животу, чуть похлопывая. Бауэрс опускается сначала на локти, затем ложится, нащупывает пальцами пацанячьи скулы. Билл кротко целует в костяшки. И возвращается к своему плану. Генри не давал принимать в рот, вернее, всегда находилось что-нибудь интереснее. Хотя сам ласкал Денбро, долго, пока тот чуть ли не кончал ему на подбородок. Ричи говорил, в их городе маньяк. Билл справедливости ради помалкивал. Он держит член двумя руками, облизывает, как леденец. Посасывает головку, обхватив основание ладошками. Целует тазовые кости сквозь одежду, изучает языком живот. Ему всегда хотелось. Хотелось вылизать этот пресс, каждый раз ощущая его под одеждой. Что сейчас и делает. Так рьяно и сыто, заставляя кожу блестеть от слюны в свете фонарей. Генри лежит на спине, млея. Его грудь тяжело вздымается от полустонов. Хриплых и тихих. Билл держит головку в рту, сладковатую от слюны, ведёт обеими руками вверх-вниз. И неотрывно наблюдает. Генри чувствует подсознательно, поднимается полусидя, опираясь на руки. Билл глядит большими глазами, любовно держа его член во рту. Бауэрс так трогательно жмурится, что Денбро подаётся навстречу. Предэякулят выделяется, дразня рецепторы, Билли чуть отстраняется, высовывая язык. Розовый и мягкий. Руки продолжают двигаться, а он ― смотреть в глаза, пока дыхание опаляет головку. Бауэрс пропускает пальцы сквозь мальчишечьи волосы. Влажные то ли от пота, то ли от духоты. Отрывочно стонет. Льётся прямо в приоткрытый рот. Вытекает каплями на подставленный язык. Билл собирает без остатка, как голодный котёнок молоко. Капелька спермы убегает по подбородку, он ловит её подушечкой пальца. Смотрит пристально, ясно, прямо в душу. Глотает. Всё до капли, чуть морщась в конце. Генри приятно покалывает под рёбрами. Билли читает удивление с долькой восхищения. Прижимается довольно к его ладоням.***
В Хэддонфилде осень короткая. С привкусом солода и горечи. Окна Билл не закрывает. Генри исчезает в середине ноября, перед этим приходит реже, вслушивается в тишину куда острее, чем раньше. Денбро волнуется и сдуру расспрашивает местных сторожил о семье Бауэрсов. Выясняет, что у Генри была старшая сестра. Что в хэллоуинскую ночь её закололи. Тринадцать ударов ножом, если перевернуть, то тридцать один. Выясняет, что виновным признали её девятилетнего брата. Генри. Выясняет, что больше никого из их семьи в городе не осталось. И смеётся про себя, вспоминает Лори, следящую утром за выпуском новостей. Ричи с его газетными вырезками. «Найден мёртвый пацан, смотри, недалеко от нас». Билл платит опухшими глазами за то, что не вникнул в факты, что плавали на поверхности трупами рыбёшек. «Полиция, по ходу, вводит комендантский час. Тебе-то вот по хер, ты ж и так по вечерам никуда не выходишь». Или за то, что на самом деле ему было плевать. Пока давали себя обкатывать и ласкали за ушком. Как верного щенка. «Думаю, у нас завёлся серийный убийца». Знал бы ты, Тозиер, как старательно Билли этого убийцу заводил. Руками, ртом, задницей. Своими ладонями да тёплым скулежом. «Трахни меня». Билл сгибается у себя на полу от дикой голодовки, что раздирает ему живот. «Я… я люблю т-тебя, Генри». Денбро проплывает мимо полицейского участка, его отражение размазывается по окнам. Как слюна по подбородку, когда старательно сосёшь. Матери нужно отвести сыночка к психологу в срочном порядке. У него нарушение эмоциональных реакций ― в полицию внутренне рвётся не заявление подать об изнасиловании-убийстве, а выяснить. Нашёлся ли? Зима оказывается одинокой и жуткой. Стылая, мёртвая зона. И Денбро впечатывается в неё лицом, изо всех сил сдерживаясь. Хоть бы не зарыдать. Ричи приходит к нему каждый вечер, притаскивает настолки и не понимает, почему Билл никогда не закрывает окно. Снега же наметёт, и холод собачий в комнате. «Красивый». Денбро вскакивает посередь ночи. Его будит форточка, ударившаяся о стекло. Грёбаный сквозняк, в комнате так холодно, что у Билла голос садится на две октавы. Он надевает вторую пару носков и подпирает форточку книгой. «Пожалуйста…» Билл заваливает экзамен по математике. Вычитывает из газеты о резком прекращении убийств и активной работе полиции. Дата выпуска ― декабрь прошлого года. «Хочу видеть тебя». Снег тает быстро, весна приносит комья грязи. Родители отпускают своих детей на улицу, пока полиция открывает долгий ящик. Лори не понимает, почему сын темнеет, когда она говорит, что всё закончилось. А Билл не закрывает окно и всё так же ненавидит Хэддонфилд.