Так получают любовь

       Сакура была слишком мала, чтобы гулять сама по себе, всегда говорила ей раздражённо мать; и хотя отец смеялся над её раздражением, мать утверждала, что он чувствовал себя так же. Сакура думала, что, чувствуй он себя так же на самом деле, — сказал бы об этом сам. Сегодня они с отцом гуляли без матери; так что, она полагала, не было ни единого повода для неё не отбрести в сторону, если она хотела.        Именно так она нашла вишнёвое дерево.        В последний раз, когда она его видела, она была уверена, это было обыкновенным, здоровым деревом. Но сегодня оно изменилось. Что-то чёрное покрывало несколько ветвей и часть ствола, как если бы дерево вывернули из земли, положили на бок, чтобы окунуть в большую бутыль чернил, и вернули в прежнее положение снова. На этой его стороне не было листьев. Она захотела подойти ближе — увидеть, как именно ветви окрасило чёрным.        Однажды она нашла на земле мёртвую птицу, от которой не осталось ничего, кроме перьев и костей; та была целиком покрыта колышущимся морем муравьёв. Кора вишнёвого дерева была покрыта точно так же… только не муравьями. Пауками. Миллионы крошечных пауков, настолько чистого чёрного цвета, что она не могла отделить их друг от друга до тех пор, пока не смотрела прямо на них. От ужаса она замерла с широко распахнутыми глазами.        И тогда чернила двинулись и потекли, скользя по верхней части коры ветвей; а затем отделились от древесины.        А затем метнулись к ней.        Она хотела кричать, пока отец не пришёл бы и не нашёл её; но что-то внутри неё заглушило крик. Она могла только беззвучно плакать. ###       — Кто ты? — прошептала она в темноту, говоря с голосом в собственном разуме.        «Я это ты», — ответил тот, настойчивый и упрямый.       — Нет, это не так, — сказала она. — Ты что-то ещё. Ты что-то внутри меня.        Голос внутри её головы на мгновение затих, но не прекращал движения, перекатываясь в её мозгу, как вода, что плещется по стенкам чашки, которую кто-то нервно двигал туда-сюда. «Я — это ты внутри себя, — сказал голос. — Ты — это ты вне тебя».        Сакура подумала о сказанном. Могли ли существовать две неё? Одна внутри — и одна снаружи? Что она знала о самой себе, о тёмном пространстве, скрытом за её глазами?        «Ты веришь мне?» — спросила Внутренняя Сакура взволнованно.       — Хорошо, — сказала Внешняя Сакура, неуверенная… но неуверенность была внутри, где Внутренняя Сакура могла справиться с ней на её месте. — Хорошо, да. Я верю тебе. ###       — Мамочка? — спросила Сакура робко, как будто бы испуганно — как будто бы стыдясь — как будто бы собираясь раскрыть какую-то грязную тайну.       — Что? Да-да? — её мать ответила резко и нетерпеливо, разделяя внимание между Сакурой и нарезкой овощей для ужина. Затем она бросила взгляд на лицо Сакуры и немедля опустила нож. — Сакура, что случилось?        Сакура сделала глубокий вдох.       — Я думаю, во мне что-то есть.        Внутренняя Сакура вскинулась в тревоге, но не возразила. Внешняя Сакура приняла это решение дни назад, вопреки крикам ярости и страха Внутренней — частично из-за её криков, — и Внешней Сакуре понадобилось всего лишь такое количество времени, чтобы набраться смелости для разговора.        Лицо матери исказилось в страхе.       — Что? — она упала на колено, обхватывая плечи Сакуры. — Золотце, что ты имеешь в виду, что есть в тебе?       — Г… голос! — она прижала руки к груди, встревоженная внезапной настойчивостью. — Голос в моей голове!        Плечи матери опустились в облегчении, но страх не покинул её лицо окончательно.       — Голос, — повторила она. — И он не твой?        Сакура поколебалась.       — Я… Я не уверена.        Мать кивнула. Страх ушёл, и на его месте была напряжённость, абсолютная спокойная сосредоточенность на Сакуре. Сакуре пришлось отвести глаза. Такое выражение появлялось на лицах ниндзя.       — Расскажи мне об этом голосе.       — Он… он думает грубые вещи. Он хочет вредить людям, если они… если они говорят мне «нет» или — что мне делать. — Внешней Сакуре пришлось опустить взгляд; Внутренняя не раз кричала на отца и многократно — на мать. — Он голоден. Он хочет… вещей. Он всегда хочет больше.       — Больше чего? Каких вещей?        Таких, как люди. Внутренняя Сакура говорила о детях в её классе голодно, собственнически. Она хотела иметь одного. Она хотела кого-то с мощной чакрой, кто был безнадёжно одинок. Она хотела окружить кого-то и влиться в него, глубоко-глубоко, и жить в его темноте. Она сказала, что это было любовью и что, когда она поймёт, кого именно хочет, она будет готова разорвать на части любого, кто встанет между Сакурой и её избранником.        Но это пугало Сакуру слишком сильно, чтобы произносить вслух. Потому она поёрзала под взглядом матери и назвала другую вещь, которую хотела Внутренняя.       — Шоколада.        Мать рассмеялась.        Сакура закрыла лицо руками.       — Это не смешно.        Оно горело. Сакура думала, что может ощутить Внутреннюю, пульсирующую за лбом под кончиками её пальцев.       — Прости. Дай мне взглянуть на тебя. — Мать мягко отвела руки и всмотрелась в её лицо на секунду; потом вздохнула, кивнула и притянула её в объятья. — Я забыла, как юна была, когда этот же голос появился в моей голове.       — Появился?        Нет, это не выглядело возможным. Она не могла представить никого, кроме себя, с этим голосом.       — В определённом возрасте тебя начинают наполнять… ярость, и желание, и скорбь, и… у тебя нет способов выплеснуть их наружу. Ты не можешь дать названия тому, что находится внутри тебя, потому что оно пугающе — и испугает других людей, потому что никто больше не думает так. Верно?       — Да! — Сакура разорвала объятья, чтобы посмотреть на мать с восторгом. — Да, как будто внутренняя я и внешняя я — две отдельные личности!        Мать Сакуры подарила ей грустную улыбку.       — Ты растёшь так быстро.       — Значит, такой… такой голос есть у всех?       — У всех женщин, — поправила мать. — И у всех ниндзя.        «Это не звучит правильно», — пробурчала Внутренняя Сакура — но негромко, поскольку если это и было сюрпризом, то желанным.       — Такова природа места женщины в мире, — сказала мать со всё той же грустной, усталой улыбкой. — Мы имеем обязанности, которые должны выполнять — и роли, которые должны играть — чтобы хранить наши семьи и сообщества счастливыми.       — Что насчёт места мужчин?       — У них также есть их собственные обязанности, — сказала мать, но с определённой отрешённостью, заставившей Сакуру гадать, что её Внутренняя Мать говорила вместо этого. — Но женские… сложнее. Мы всегда должны носить маску. Мы должны сохранять наши настоящие чувства и намерения скрытыми, чтобы выполнять эти обязанности должным образом. Совсем как ниндзя, — продолжила она, приглаживая чёлку Сакуры, как если бы представляя её с хитай-ате. — Чтобы завершить миссию, тебе нужно притворяться кем-то ещё — или потому, что ты шпионка, играющая роль, или потому, что ты должна стать оружием вместо личности. А затем, когда ты возвращаешься домой — как женщина… дочь, жена, мама… тебе нужно сделать то же самое. Куноичи никогда не может быть собой.        «Почему нет?» — хотела спросить Внешняя Сакура, но Внутренняя упредила её вопрос: «Потому что так ты получаешь любовь. Изображая ту, кем люди хотят тебя видеть. Никто не любит тебя, если ты пугаешь его».       — Этот маленький голос в твоей голове — настоящая ты. Будут дни, когда ты не сумеешь даже узнать себя. Ты не будешь знать настоящую себя и свои настоящие желания. Ты всегда будешь менять одну маску на другую. Но продолжай слушать этот голос. Даже когда ты не можешь подчиниться ему, не прекращай слышать.       — Но Внутренняя Сакура пугает меня.       — Я знаю, Сакура. Некоторые части нас могут быть пугающими. Но она по-прежнему часть тебя. Личная, тайная часть. Тебе придётся выучить, когда ты можешь позволить «желанию» стать «действием», а когда — нет.       — Как?        Научит ли её мать? Научат ли её в школе?       — Через наблюдение за другими.        Надежды Сакуры исчезли. Это казалось невозможным.       — Это сделает тебя лучше как куноичи. Это научит тебя наблюдать — притворяться — и лгать. И это научит тебя быть достаточно сильной, чтобы вынести всё самостоятельно.        Если у девочек было настолько больше дополнительных занятий, которые делали их лучше как куноичи, почему мальчики были лучше как ниндзя? И Сакура знала, что мальчики были лучше как ниндзя. Она видела, кому доставалась похвала, кому доставалась сила. Она видела это всю свою жизнь.        И Внутренняя Сакура ответила: «Потому что девочки всегда сдерживают себя».        Так ты получаешь любовь. ###       — Почему ты вышла замуж за папу? — спросила Сакура.        Это было вопросом, который она бы задала однажды в любом случае, хотя бы из пустого любопытства. Но сейчас это казалось вопросом ужасной важности. Что-то в ней начало просыпаться, голодать, шевелиться внутри неё и говорить ей о её желаниях. О формах тела, и цветах волос, и лицах, и мускулатуре, и уровне чакры, и неощутимых электрических полях на поверхности человеческой кожи.        Её желание было ненасытным, собственническим, контролирующим. Оно пугало её. Но ты не говоришь о желаниях, которые пугают тебя, разве нет? Это не то, что ты обязана делать. Это тайная часть.       — Потому что я люблю его, — сказала мать просто.       — Почему?       — Ну… он красив, — начала мать тем сдержанным образом, который, как Сакура начала понимать, обозначал, что говорящая представляла выжатую, безопасную версию какой-то большей правды. — И — в то время — был немного плохим парнем.        Сакура запомнила эти описания для личного использования. Красивый. Плохой парень.       — И таким забавным.        Сакура воспротивилась этому.       — Ты всегда вздыхаешь, когда он шутит.        Как и сама Сакура.       — О, — сказала мать расплывчато, — ты знаешь.        Тем образом, который предполагал, что это было ещё одной вещью, которую ты просто делаешь. Которую ты обязана делать. И, если задуматься, Сакура не могла сказать, почему она фыркала и закатывала глаза на отцовские шутки. Потому что ощущала, что была обязана, полагала она. Потому что ощущала, что имеет некую обязанность, которую не сможет выполнять как должно, если станет смеяться над глупыми каламбурами отца. Может быть, она научилась не смеяться от матери. Кто научил её?       — И это всё?        Сакура знала множество плохих мальчиков и множество забавных мальчиков. Большая их часть была раздражающа. Она не знала, считала ли кого угодно из них красивым, но полагала, что они не были гадкими. Как она должна была сузить круг поисков?        Мать наполовину пожала плечами, наполовину кивнула.       — И я подумала, что он будет хорошим кормильцем для семьи.        Сакура подозревала это уже некоторое время… «Я знала! — прокричала Внутренняя Сакура триумфально. — Это — сердце любви! Кто-то, кто будет кормить тебя и защищать тебя!»        И всё же это выглядело до неуютного корыстным для Внешней Сакуры… Но, смотря на мать и отца, она не видела в этом лжи.        Девочки должны любить больше, чем только мальчиков, она осознала со временем. Когда отец возвращался домой после миссии, его день был закончен. Но мать готовила, убирала, заботилась. И, когда мать готовила, она не звала отца Сакуры помогать; она звала Сакуру учиться.        Она начала понимать.        В будущем, за время своих тренировок, Сакура сумеет увидеть взрослых женщин, взаимодействующих одна с другой, и они все будут иметь личности. Анко. Тсунаде. Шизуне. Но, когда бы она ни видела женщину с её мужем или её детьми, все они будут иметь одну личность: они будут просто матерями. Всё остальное, предположила Сакура, хранилось внутри. ###        Иногда она была уверена, что чувствовала, как нечто двигалось внутри неё, будто пауки ползали под кожей. Она пыталась сообщить о дискомфорте, и ей сказали, что она слегка рановато, но все девочки проходили чувствовали себя так в период полового созревания: неловко и отчуждённо в собственных телах. В этом не было ничего больше. Другие девочки привыкали к этому, и потому она привыкла тоже.        И с периодом полового созревания, её уверили, приходили другие странные ощущения, подобные следующему:        В десять она наконец нашла приемлемый объект для вожделения.        Нет, это не было верным способом формулировки.        В десять она впервые влюбилась.        Она смотрела на Саске в классе и думала: «Он выглядит достаточно хорошо, чтобы съесть! Я могла бы держаться за него вечно! Я никогда бы не отпустила его. Ни один из нас не был бы одиноким никогда, никогда больше!» Слова подчёркивали злость и муки голода. Она пугала саму себя. Были ли эти мысли обыкновенными?        «Она тоже хочет его, — говорила Внутренняя Сакура, когда бы она ни смотрела на Ино. — Она не может заполучить его! Я поглощу его целиком прежде, чем позволю сделать это кому-то другому!» Это, Сакура была уверена, являлось одной из мыслей, которые ей следовало хранить при себе. Она осмелилась озвучить их только после распределения в ту же команду, что и Саске, — и только как мелочь, скрывая большую истину. Мы соперницы. Будь её мысли ненормальными, она была уверена, Ино была бы в недоумении, в шоке, в ужасе. Ино сказала бы, что она ошибалась. Но вместо этого Ино согласилась.        Сакура чувствовала облегчение. Не из-за появления соперницы, но из-за той же злости в глазах Ино. Это и было желанием, в конце концов. Злость была его частью. И муки голода. Жестокое «хочу». Вот как любили люди.       — Сдавайся. Саске мой, — сказала Ино однажды, оскорбляюще и яростно…        И с этого момента Внутренняя Сакура старалась утолить свой голод теми же терминами: Саске мой. Саске мой. Саске мой. Муки голода никогда не утихали; она просто имела верные слова для них теперь. ###        Вскоре после матча Сакуры и Ино на экзаменах на чунина, вторая выследила её и отвела в сторону.       — Мне нужно поговорить с тобой.       — О чём? — Сакура усмехнулась. — Твоём грандиозном проигрыше?        Ино нахмурилась.       — Я не проиграла! Это была ничья, ты же знаешь!       — Конечно, как скажешь! Не меня же выбросило из сознания кого-то другого, несмотря на использование непобедимого дзюцу! — слова приходили к ней легко, прямо от Внутренней Сакуры.        Хотя их матч и не закончился её полной победой, она ощущала себя сильной.       — Об этом я и хочу с тобой поговорить, — сказала Ино тихо и серьёзно. — Об этом… чудовище внутри тебя.        Внутренняя Сакура ощетинилась. «Эй! Кого, чёрт возьми, ты называешь чудовищем?!»        Внешняя Сакура сделала паузу.       — Что?       — Это существо в твоём разуме, — сказала Ино. — Это существо, которое выбросило меня. Ты знаешь, о чём я… так?       — Ино, это я, — сказала Сакура. — Это просто я. Моё внутреннее я.        Что-то в глазах Ино дрогнуло от страха. Сакура отвела взгляд. Конечно, она всегда знала, что люди будут бояться её, если увидят её настоящую личность — разве не каждая женщина знала? — но другая женщина должна была понять, верно?       — Сакура, — сказала Ино. — Я не хотела говорить ничего вчера — при посторонних ушах. Но тебе нужна помощь. Мы должны найти врача или — или что-то, что знает, как избавить тебя от этого существа…       — Ты хочешь извлечь часть моего мозга? — Сакура фыркнула и отступила, её внешняя часть в отвращении и внутренняя — в ужасе. — Только потому, что мне хватило силы победить тебя?!        Ино подошла ближе.       — Потому что это не была ты! Я знаю, как ты думаешь и поступаешь…       — Ты знаешь, как я поступаю, ты никогда не знала, как я думаю, — сказала Сакура горячо. — Девочки должны скрывать настоящих себя, ты же тоже знаешь! Тебе просто довелось увидеть небольшую часть той, кем я на самом деле являюсь! И если это пугает тебя, то… то это твоя проблема, если не можешь справиться со мной! Я не звала тебя взглянуть на настоящую меня!        Она развернулась, разъярённая, готовая сорваться с места.        Ино схватила Сакуру за руки настолько крепко, что ногти вонзились в кожу.       — Сакура, — прошипела она, — я посетила достаточно разумов, чтобы знать разницу между людьми наедине с собой и тем, кем они притворяются снаружи. Включая девочек! Я — девочка! Я знаю, как эта разница должна выглядеть! Это существо — оно не часть тебя!        Сакура онемела.        Внутренняя Сакура неистовствовала: «Да что эта сука знает?! Она просто завидует, потому что в её голове нет ничего интересного! Я в два раза умнее, в два раза сильнее, в два раза красивее…»        Внешняя подумала: «Она пытается помочь. Не называй её сукой».        И Внутренняя Сакура умолкла. ###       — Ну дава-а-ай! — Наруто надулся. — Я не могу помочь, если ты не говоришь мне, в чём проблема!       — Ты не сможешь помочь мне, даже если я скажу! — огрызнулась Сакура, скрестив руки. — Ты и не хочешь, тебе просто любопытно!       — Это не так! Я хочу помочь, и мне любопытно! — Наруто придвинул свой дурацкий нос прямо к её лицу. — Почему ты такая мрачная последнее время? — Его голос упал до шёпота: — Это… ну, ты знаешь…        Сакура бросила на него предупреждающий взгляд.       — Девчачья штука?        «НЕ ЛЕЗЬ НЕ В СВОЁ ДЕЛО!»        Сакура почти прокричала слова Наруто. Вместо этого она сказала:       — Нет! Нет, это не… это не «девчачья штука»! В этом проблема — я думала, что это она, но ошибалась! А теперь я не знаю, что это!        Наруто озадаченно нахмурился.       — А?        Она отпихнула его лицо.       — Ты не поймёшь!       — Ну… если ты не скажешь мне, что это.        Наруто пожал плечами.       — Даже скажи я, ты не поймёшь! Что ты можешь знать о голосе в твоей голове, который не принадлежит тебе самому!        Обозлённая, она хотела только изумить его до неспособности говорить. Она не ожидала получить от него понимающий взгляд и вопрос:       — Как Девятихвостый?        У Сакуры отвисла челюсть.       — Как что?        Наруто скривился.       — О, дерьмо… эй, не говори никому, что я сказал тебе это…       — Наруто, как ЧТО?!       — Сакура, пожалуйста, пообещай, что не скажешь никому, это вроде как дело национальной безопасности…       — НАРУТО!        Он рассказал ей историю целиком, по крайней мере так много, как знал сам, — он узнал всего несколько месяцев назад.       — У меня довольно неплохо выходило не говорить людям, — настаивал Наруто, — но вокруг немного тех, кто понял бы.        Но он не стал расспрашивать снова о голосе Сакуры. Может быть, он заключил, что она говорила о чём-то ещё.        Когда он закончил, Сакура задумалась:       — Так вот почему все взрослые не велели нам играть с тобой? Я думала, это было просто из-за твоей надоедливости…        Наруто мрачно спросил:       — Твои родители велели тебе не разговаривать со мной?       — Не напрямую. Но они всегда относились к тебе несколько настороженно.        Мать хотела обратиться к Хокаге с просьбой перевести Сакуру в другую команду. Сакура умоляла её не делать этого, разом от страха поднять шум и страха оказаться разлучённой с Саске.        Наруто скривился.       — Думаю, наличие чего-то подобного внутри тебя — не то, о чём кто-либо говорит. Это… довольно страшно, если ты не привыкнешь сначала.       — И никто не любит тебя, если ты пугаешь его.        Наруто бросил на неё изумлённый взгляд.       — Да. Это… да.        Он больше не спрашивал, что беспокоило её. Наличие чего-то подобного внутри тебя — не то, о чём кто-либо говорит. ###       — На что это похоже? Иметь хвостатого зверя внутри тебя? Ты когда-нибудь ощущал или… или слышал его?       — Хмм! — Наруто откинул голову назад, прищурившись и сморщившись, как будто смотрел прямо на солнце, а не обдумывал вопрос. — Обычно я не замечаю его. Но, когда я всё-таки это делаю, он как… второй голос в моей голове!        Сердце Сакуры пропустило удар.       — Иногда я не замечаю, кто именно из нас говорит! — Наруто рассмеялся, затем, очевидно, осознал, как это прозвучало, и выдохнул. — Но я всегда понимаю довольно быстро. Он обычно куда более жесток, чем мои собственные мысли.        На этот раз, сердцебиение Сакуры осталось мерным. Сейчас она была спокойна.       — Как он звучит?        Наруто снова поморщился.       — Хм… знаешь, он на самом деле не звучит как что-то. Я думаю, как будто… глубоко? Но он не звучит глубоко, он ощущается глубоко, как когда ты чувствуешь внутри большой барабан, заставляющий кость в середине твоей груди вибрировать.       — Это называется «грудина».       — Ага, когда ты чувствуешь грудину, заставляющую вибрировать ту кость в твоей груди. — Наруто кивнул. — Но он так ощущается! Он на самом деле не издаёт звуков. Так что, когда он говорит со мной словами, я думаю… он просто звучит как я?        Внешняя Сакура медленно осознавала, как она могла чувствовать Внутреннюю Сакуру, напрямую контролирующую её сердцебиение, сплётшуюся с её венами, следящую, чтобы она оставалась спокойной.        Она знала это ощущение глубины, этот не-звук, похожий на гудение мотора или беззвучный гром. Она не чувствовала его в её грудине. Она чувствовала его в её голове — глубоко проникшее в её мозг, сосредоточенное внутри черепа ровно за лбом.       — Он когда-нибудь… контролирует тебя? — спросила Сакура.       — Как дзюцу Ино?       — Может быть. Или, может быть, просто вроде как… контролирует над твои тело и мозг. Изменяет то, как ты относишься к вещам.        Дрожь страха пробежала по телу Сакуры, пока она говорила. Чей страх это был?       — Э-э… каждый раз, когда я злюсь, он пытается сделать меня злее. О, и усиливает меня, вот! Когда я достаточно зол, чтобы позволить ему. Я думаю, это может считаться за контролирование моего тела? Он точно меняет то, как я себя чувствую и что могу сделать.       — «Усиливает тебя»?       — Да! Он даёт мне немного своей чакры. — Наруто ухмыльнулся. — Довольно трудно управлять собой в такие моменты, но это действительно полезно!        Если он не управлял собой, что управляло? Почему Девятихвостый хотел видеть его таким злым?       — Он звучит… опасно.        Померкшая улыбка Наруто сказала ей, что так и было. Он быстро отвёл взгляд и сменил тему.       — Знаешь, я не думаю, что кто-то ещё когда-либо спрашивал меня, что такое Девятихвостый! Все по-настоящему волнуются только о том, насколько хорошо я его контролирую. Или он под контролем, или он проблема, — он издал смущённый смешок.        «Как смеют они, — Внутренняя Сакура возмущённо огрызнулась, и только тогда Внешняя Сакура осознала, насколько тих был её внутренний голос. — Разве он не думает и говорит, как и они? Разве это не делает его личностью? Он не просто аксессуар, прикреплённый к Наруто!»        Был ли он такой же личностью? Сакура задумалась. ###       — Ну же, — пробормотала Сакура, уставившись на свои ладони.        Те не сделали ничего.        Она тряхнула ими.       — Ну же! Покажи себя! Дай мне что-то! Сделай что-то!        Тишина. С её ладонями ничего не случилось. Никакой голос внутри неё не заговорил. Ветер колыхал траву тренировочной площадки.       — Я знаю, что ты внутри меня, — прорычала Сакура.        Злость Сакуры сражалась со страхом с момента разговора с Наруто, случайным образом возникая, и исчезая, и возникая опять — как если бы что-то внутри неё пыталось подавить оба чувства, — но оба равномерно усиливались, пока она совершала невозможно, по ощущениям, долгий путь до этой площадки.        Когда она наконец заговорила в голос, страх поднялся так высоко, что заставил её застыть на секунду. Она прошла тренировку ниндзя; она переборола его.       — Ты не можешь продолжать скрываться! Ты живёшь во мне годы, я заслуживаю получать что-то от этого! Я заслуживаю, по меньшей мере, знать, что ты!        «Это глупо, — подумала Внутренняя Сакура. — Я веду себя просто смешно! Мне следует просто пойти домой и…»       — Нет! — Внешняя Сакура зажала ладонями уши, хотя это и не сделало ничего, чтобы заглушить голос в её собственной голове. — Я не поддамся этому! Покажи мне, что ты такое!        Голос в её голове молчал.       — Как Наруто заставляет его собственный говорить? Только когда он дерётся? — Сакура сжала кулаки и начала колотить костяшками пальцев по коре ближайшего дерева. — Так говори!        Внутренняя Сакура продолжала молчать.       — Ты живёшь внутри моего тела! Ты притворяешься частью меня! Ты убеждала меня делать всё, что ты хотела! Ты должна мне объяснение!        Костяшки её пальцев горели и кровили; огромное дерево оставалось безразлично к её нападению.        Наконец, с рёвом разочарования, она отшатнулась и ударила дерево со всей своей силой. С достаточной подготовкой, чтобы позволить Сакуре использовать больше от её естественной силы, чем среднему человеку, но без умения направлять эту силу верным образом, подобный удар по массивному дереву раздробил бы её пальцы и сломал бы предплечье.        Вместо этого услышанный ей сильный треск донёсся от дерева. Его ствол раскололся под ударом.        Она стояла неподвижно с по-прежнему вытянутой рукой и вздымавшейся от напряжения грудью, уставившись на дерево и свой кулак.        Вторая кожа обтянула её руку, идеально гладкая, как если бы она была сформирована из стекла, идеально чёрная, как если бы она заглянула в бутыль чернил. И тем не менее она не чувствовала себя заключённой в перчатку — она раскрыла ладони, и потёрла пальцы друг о друга, и чувствовала ими так же легко, как если бы она прикасалась к собственной коже.        Её кожа поползла.        Буквально поползла — её вторая кожа распалась на лоскутки, двигавшиеся по руке и предплечью, собираясь в маленькие паукообразные формы по пути. Чернильно-тёмные пятна простирались под её кожей; она осознала, что то, что она сочла выглядевшим как паучьи ноги, на самом деле было следами этого вещества, скользившего внутри неё по окрашенным чёрным капиллярам прямо под поверхностью её кожи.        И после — это ушло. Её рука снова принадлежала ей самой.        Её ладонь дрожала. Внутренняя Сакура стабилизировала её.       — Что ты? — потребовала Внешняя Сакура голосом, наполненным злостью в той же мере, что и страхом.        «Я поглощаю чакру и немного от того, что ты ешь, — сказала Внутренняя Сакура. — И любовь. Ещё я поглощаю любовь. Но это всё. Взамен, я делаю тебя лучше в использовании оставшейся чакры — настолько лучше, что ты не замечаешь поглощённого». (Это ощущалась так странно, так неправильно: голос внутри головы Сакуры, обращавшийся к ней на «ты»). «Ещё я исцеляю и восстанавливаю тебя изнутри. Я защищаю тебя от ядов и болезней…»       — Я не спросила, что ты можешь делать для меня! Я спросила, что ты!        «Это то, чем я являюсь».        Она определяла себя своей полезностью другим. Её существование зависело от её отношений с кем-то ещё. Кровь Сакуры кипела от злости, и она не понимала, почему, но эта злость не была направлено на существо внутри неё.       — Как твоё имя?        «Сакура».       — Это моё имя!        «Внутренняя Сакура».       — Почему у тебя нет собственного?        «Люди имеют имена — я не личность. Я часть чего-то ещё. Я инструмент».        Кровь Сакуры вскипела от сдержанной кротости голоса в её разуме — голоса, который так часто подбирал слова для её злости (становился причиной её злости?), в любой момент, когда Внешняя Сакура была кроткой.       — Я тоже инструмент, — она огрызнулась. — По крайней мере, я должна быть им. Все ниндзя должны — так считают! Но у меня внутри по-прежнему есть сердце! Разве у тебя — нет?       «Не то чтобы: я преимущественно слизь».       — Ты знаешь, что я имею в виду! Разве ты не думаешь и не говоришь? Разве это не делает тебя личностью?        Внутренняя Сакура не отвечала секунду. Внешняя Сакура почувствовала пульсацию за лбом, как будто головная боль пыталась возникнуть и утихала. «Да. Может быть. Не когда я одна. Когда я одна, всё, о чём я могу думать, это… голод. Но, когда я завершена, я могу ощущать то, что ощущаешь ты. Я могу любить. Я предпочитаю тоску голоду».        Кусочки паззла медленно начали складываться друг с другом в разуме Внешней Сакуры… или, скорее, чёрная краска, скрывавшая кусочки, найденные ей так давно, была стёрта. То, как любовь всегда ощущалась подобием голода для неё. То, как её внутреннему голосу приходилось медленно учить верные слова для её чувств. Внутренняя Сакура робко подтверждала каждое из её осознаний, даже воскрешая в памяти многолетней давности воспоминания, о которых сама Внешняя не думала вовсе с тех пор, как они произошли, добровольно раскрывая свои обманы.        Но Внешняя Сакура могла теперь ощутить намерения за ложью Внутренней Сакуры; и то, что она ощущала, не было злобой и манипуляцией. Это был тайный страх. Это был кто-то, боявшийся быть пойманным. Быть отверженным, нелюбимым, одиноким. Это существо хотело только скрыть собственное присутствие. И Внешняя Сакура догадывалась, что Внутренняя делала то же самое много, много раз раньше…       — Как долго ты скрывала себя? — спросила Внешняя Сакура мягко. — Как долго ты притворялась чем-то, чем не являлась… чтобы не пугать людей вокруг?        Внутренняя Сакура была ужасно тиха. «Всё это время, — она произнесла наконец. — Сколько я была в тебе, и… дольше».        Так ты получаешь любовь…        Сакура была зла.        «Не ненавидь меня», — умоляла Внутренняя Сакура.       — Я не зла на тебя, — сказала Внешняя Сакура.        Она была зла на мать, зла на Ино, зла на всех, кто научил её, что это нормально — скрывать тёмное в голове и теле, и что ей просто нужно было терпеть их тайно, на всех, кто научил её, что обыкновенные мысли в её голове были чудовищны… до тех пор, пока, когда у неё по-настоящему появилось нечто чудовищное в голове, она не сочла это нормальным.        Она была зла на кого угодно, кто бы ни, чёрт возьми, научил их, что обыкновенное в их головах были чудовищны.        Потому что кто научил их? Кто заставил мать Сакуры думать, что любовь — это сделка и что личность женщины должна быть похоронена под материнством? Кто научил Ино, что любовь была подобна голоданию дикого зверя, и, как дикому зверю, следует сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить её? Кто создал мир, где столь многие люди были инструментами… мир, где для столь многих людей привязанность к своей любви действительно была делом выживания или голода?        Что за мир это был, где девочек учили скрывать их вожделение и ярость так глубоко, что они могли принять желания монстра за свои собственные?        Что за мир это был, где существа, которые всего лишь хотели пищи, и крова, и любви, могли быть представлены чудовищами из-за их желаний?        И почему, чёрт возьми, это были только девочки?! Сколько мужчин прятались вот так? Какаши читал романы Джирайи перед детьми!        Внутренняя Сакура имела не больше ответов на эти вопросы, чем Внешняя. Всё, что она знала, — это как подражать мыслям и чувствам людей… и несовершенно, притом. Она не знала, почему.       — Верно, несовершенно. — Внешняя Сакура рассмеялась… тяжёлый звук. — Ты научила меня любить, как любишь сама. Как чудовище.        Яростно, гневно, собственнически.        «Я виновата, — жалко сказала Внутренняя Сакура. Даже когда злость Внешней Сакуры не была направлена на неё, она содрогалась от её жара. — Я никогда не собиралась вредить тебе. Я только хотела помочь. Я любила тебя всё это время. — Как птица любит скворечник. Как молоток любит плотника. Как чудовище любит человека: яростно, гневно, собственнически. — Я думала, ты сможешь изменить то, как я чувствую… Я не хотела изменять то, как чувствуешь ты. Я покину тебя…»       — Нет! — Сакура сжала ладонь на одежде над сердцем, как будто это могло удержать существо от побега. — Я не хочу, чтобы ты уходила! Останься со мной.        «Что? Как? Я не могу».       — Ты должна! Разве ты не будешь одна, если уйдёшь?        «Это не будет ощущаться как одиночество. Это будет ощущаться как голод».       — Ну… я не хочу и чтобы ты голодала!        «Но если ты боишься меня…»       — Я не буду.        Это было правдой. Она боялась сейчас — всё ещё не оправившись от открытия чего-то, прежде неизвестного, — но она не будет бояться долго. «Но… если ты не любишь меня…»       — Люблю!        Это тоже было правдой. Внутренняя Сакура спросила, изумлённая: «Как?»       — Потому что я выбрала любить тебя! Даже хотя ты пугаешь меня, я буду любить тебя!        «Но почему?!»       — Потому что это — то, как ты научила меня любить! — Яростно, гневно, собственнически… — И ни один человек не должен любить другого человека так… но, я думаю, человек должен любить саму себя именно так! И ты единственная, кто когда-либо учила меня любить саму себя так! — Какой ещё голос так постоянно, так безупречно праздновал каждый крошечный триумф Сакуры, встречал каждое испытание с самодовольной самоуверенностью, что она могла встретить его, рычал ругательства от её имени после каждого оскорбления? — Меня никогда не следовало учить, что некоторые вещи внутри меня страшны… но меня научили, и теперь одна из этих вещей — ты! Пока ты продолжаешь жить во мне, я буду любить тебя так, как должна любить саму себя. Я буду любить тебя так сильно, как только могу… до тех пор, пока не прекращу бояться тебя!        Внутренняя Сакура хранила ошеломлённое молчание. Сакура была переполнена её недоумением, тоской/голодом, шоком, надеждой, безнадёжным старанием подавить эту надежду прежде, чем она станет слишком большой. Внешняя Сакура закрыла глаза и сосредоточилась на надежде, подпитывая её.        Внутренняя Сакура спросила, колеблясь: «Ты будешь любить меня до тех пор, пока не прекратишь бояться меня. А после?»       — И после! Всегда! ###        Тсунаде убрала руки от Сакуры, сжав губы и нахмурив брови с тревогой.       — Сакура.        Та спросила оборонительно:       — Что?       — Внутри тебя что-то есть, — сказала Тсунаде спокойным, но оттенённым настойчивостью голосом. — Я знаю дзюцу, способное убрать это существо. Сейчас, прежде, чем оно успеет подготовиться…        Она потянулась к Сакуре.        Сакура сделала шаг назад.       — Внутри меня нет ничего, кроме моего внутреннего «я».       — Что?! Ты знаешь об этом? Сакура, не будь смешной! — Тсунаде огрызнулась. — Я видела такое прежде: это чакропаразит. Хотя чакра — не единственное, что он ест у людей: он может поглотить тебя изнутри целиком…       — В основном она ест шоколад, — сказала Сакура.        Тсунаде умолкла на середине предложения, не закрыв рта.       — Она — часть меня, — добавила Сакура. — И я люблю её.        Глаза Тсунаде слегка расширились. Через миг она осторожно сообщила:       — В истории остались ниндзя, пытавшиеся использовать паразитов, подобных твоему. Опасные люди. Преступники ранга S.       — И?       — И?!       — Какими они были до того, как получили внутренний голос? — потребовала ответа Сакура. — Делал ли голос их плохими — или просто достаточно сильными для совершения того, чего они уже хотели? Я не хочу быть преступницей!        Тсунаде нахмурилась.       — Сакура…       — Что насчёт людей, живущих со внутренними голосами, о которых вы никогда не слышали, потому что голоса не поглотили их окончательно и они не стали преступниками.       — Дело в Саске? — спросила Тсунаде устало, как если бы она была уверена, что будет спрашивать то же самое многократно в будущем.        Сакура замерла на мгновение, сбитая с толку.       — А?       — Он — причина, по которой ты хочешь оставить это существо? Думаешь, оно сделает тебя достаточно сильной, чтобы вернуть его?        «Оу, ничего себе, а я бы точно могла! — восхитилась Внутренняя Сакура. — Я даже не подумала об этом! Но — да, мне понадобится лишь чуть больше тренировок, чтобы стать даже лучше в том, что я уже делаю!» Внешняя Сакура могла мысленно представить себя, боксирующей с собственной тенью.       — Дело не в Саске, — Сакура настояла. — Возможно, это значит, что я могу помочь серьёзнее, но это не причина. Она — часть меня! Вы не можете понять…        Тсунаде подняла ладонь.       — Можешь ли ты контролировать его?        «Почему она должна находиться под контролем? — этот яростный вопрос принадлежал Внешней Сакуре, не Внутренней. — Почему она безопасна, только если она мой инструмент?» Внутренняя Сакура молчала в ошеломлении.        Но Сакура оставила это возражение при себе — имелись вещи, которые женщины не должны были произносить вслух, — и вместо этого, она просто ответила:       — Она прислушивается ко мне. Мы прислушиваемся одна к другой.        Тсунаде всмотрелась в лицо Сакуры с тревогой; после вздохнула, отвернулась и посмотрела в окно. Через мгновение она сказала:       — Этот паразит поглощает чакру, но… он также манипулирует чакрой лучше человека. Я изучала подобных ему только с медицинской точки зрения, так что нам придётся со многим разбираться на ходу; но, если ты уверена, что не избавишься от него, я могу научить тебя понимать, что он делает, и, надеюсь, как использовать его побочные эффекты с максимальной пользой.        Это наверняка было попыткой присмотреть за Сакурой и её внутренним я в той же мере, в какой это было предложением ученичества. И всё равно… «Чёрт побери, да! — прокричала Внутренняя Сакура. — Мы будем сильнейшей девочкой в мире!»        Сакура кивнула.       — Прошу вас. Мы хотим научиться.       — «Вы»?       — Мы.