поворот

Господи. Даже ночью так душно, никакого спасения, от этого чертовой жары, даже сейчас, когда солнце зашло за горизонт. Рей, забирает длинные волосы в неаккуратный пучок, садится на еще теплые половицы и выуживает из кармана заветную пачку сигарет и зажигалку. За день половицы на крыльце настолько нагрелись на солнце, что до сих никак не остынут. Женщина устало поводит плечами и достает дрожащими пальцами сигарету. Надо успеть покурить до того, как Шото проснется и обнаружит, что ее рядом нет. Надо успеть покурить, до того, как кто-то из домашних случайно ее поймает, надо… В какой момент жизни все свернуло не туда? В какой момент жизни, бессонница стала ее подружкой, а пачка сигарет заныканная на дне сумочки — спасение? Рей Тодороки прикрывает глаза и делает первую затяжку. В какой момент она опустила руки и сдалась? Когда вышла замуж? Когда родила Тойю? Когда у нее случился первый нервный срыв? Когда она упала в полугодовую послеродовую депрессию после рождения Шото? Когда? Может она изначально была не такой крепкой, какой казалась самой себе. Рей запрокидывает голову назад и выпускает изо рта струйку сизого, остро пахнущего ментолом, дыма. Господи, как же ей душно… — Мам? — она не слышала шагов, не почувствовала чужого приближения, но буквально натянулась, как струна, услышав растерянный детский голос. Недокуренная сигарета отправляется в эпичный полет до ближайших кустов. Рей подскакивает на ноги и выставляет руки перед собой в защитном жесте. — Это не то что ты… — как же это убого она такая жалкая, даже оправдание сейчас не придумает. Женщина устало опускает руки и поднимает взгляд на Тойю. — Почему ты не… не спишь? Серьезные бирюзовые глаза продолжают смотреть на Рей с недоумением, впервые за долгие годы она видит своего сына растерянным. И не понятно, что больше выбило его из колеи, ее вопрос или же тот факт, что он поймал мать курящей на задней дворе дома. — Выдохни, я никому не скажу, — налет недоумения уступает место привычной холодности и безразличию. Последние годы, это привычная форма общения Тойи с ней — с Рей. Словно он не ее сын, словно она… она не важна. Как эгоистично так думать. Она знает, что подает плохой пример и все это крайне неэтично, но… свою дозу никотина она так и недополучила. Рей достает из пачки еще одну сигарету. * — Ты не ответил, — Тойя садится рядом, не уходит, что странно. Вытягивает ноги на теплых половицах, упирается затылком в стену и смотрит куда-то далеко в ночное небо. — Почему ты не в кровати, Тойя? — Я с тренировки, — как-будто это было само собой разумеющееся объяснение, произнес сын. Тренировки? Которая в горах? Почему так поздно? — Умоляю, мам, только не делай такое лицо, — Тойя вздыхает так, словно на плечи ему упала вся тяжесть этого мира. Он лениво поворачивает голову в сторону Рей и ловит ее взгляд. — И не надо нотаций. — Тойя, сейчас одиннадцать ночи! — Вечера, — раздраженно морщится сын. У него не по годам взрослый и уставший взгляд, он смотрит на Рей как на круглую идиотку, которая ничерта не понимает. Наверное она действительно ничего не понимает… — Давай без этого, серьезно. Рей облизывает губы и снова делает глубокую затяжку. Где-то вдали громко и грустно завыла собака. Тишина воцарившаяся между ними после этой фразы была настолько ощутима, что можно было бы разрезать ее ножом. Повисшее молчание нарушает неожиданная просьба: — А колечки пустить можешь? Из дыма? — этот вопрос выбивает женщину из колеи с концами. Колечки? Из дыма? Да она лет сто уже, не… И эта просьба такая по наивному детская и глупая, что из уст Тойи звучит как-то дико и инородно. Весь сегодняшний вечер похож на сплошной сюр, если уж на то пошло. Рей жмет плечами, мол, я попробую. И как когда-то давно размыкает губы и выпускает три дымовых колечка подряд. * — Я могу прийти к тебе? — В комнату? — Тойя напрягается весь, снова начинает напоминать дикого зверька, того гляди и кинется. — Зачем? — На тренировку. В горы, — это неловко и глупо, Рей даже нормально в глаза собственному ребенку смотреть не может. Голос все еще дрожит, и улыбка у нее убогая. Но… попытка не пытка. — Мам, Бога ради, тебе не кажется, что… — он взмахивает руками, обводит все пространство по дуге, словно это может что-то объяснить, но и так все ясно. — Поздно? Фраза «для всего этого» виснет между ними очередным дымовым колечком. — Может и да, — она знает, что не мать года, что точно не идеальна, что она загубит собственных детей быстрее, чем… чем снег выпадет. Она знает. — Но попытаться… что-то изменить можно? Тойя вновь вздыхает, и в этом вздохе слышится «ты же не отец», «ты ничего не смыслишь», «не строй из себя непойми кого», «мам, не позорься, мы все все понимаем». Вместо этого ее сын говорит вслух: — Ну… окей. Я пойду завтра после школы. Если реально хочешь, приходи. Это ничего может и не значить, а может это шаг навстречу, может это поворот в нужную сторону, для них обоих… а может и нет. Рей прячет пачку сигарет в карман и слышит, как за Тойе тихо закрывается дверь.