Все акулы в курсе

Калифорния Задолго до «МакДональдсов» и «Аватара» Захудалую испанскую деревушку накрыла волна сиесты. Недомытая лошадь фыркала и ежилась под слоем мыльной пены. В недорезанном яблоке застыл тяжелый нож. Заколотый сборщик налогов — седьмой за неделю — валялся посреди населенного пункта, ожидая пробуждения мучителей. Деревенский люд, не отягощенный образованием, отмел идею запечатлеть на нем знак своего кумира и просто продырявил его собственной же шпагой. Среди уснувших тел разной степени пухлости неуверенно ступала пара черных ботфорт. Ноги, облаченные в офицерские сапоги, волочились по земле, цепляясь за ворчащую деревенщину. Темные глаза капитана Паскаля устало оскалились на солнце. Жара преследовала его от самой двери фазенды, под которой он имел несчастье пробудиться. Провалиться ему на этом месте, он ничегошеньки не помнил. Осев на стенку глиняной хибарки, Паскаль схватился за рыдающие ребра. Каждый дюйм спины и боков, скрытый под рваным мундиром, мучил его пренеприятнейшими ссадинами. Конь капитана канул в скакунскую Лету; туда же отправилась и шпага, которой он так гордился, что даже брился только ей одной. Сосчитав ранения, включая подпорченное лицо, чей вид примерно соответствовал отражению в грязной луже, Паскаль заключил, что его било не менее полуроты собственных солдат. К великой жалости, спину он не смог исследовать, но ощущения наводили его на мысли и того мрачнее. Сплюнув останки коренного зуба, капитан угрюмо вгляделся в лужу. Diabolo... Зажмурившись, Паскаль назвал себя именем уменьшительным, немного успокоился и продолжил скорбное путешествие. Стайка чумазых прачек храпела у каменного корыта. Пав на колени, Паскаль зачерпнул воды и жадно глотнул ее. Грязь и стойкий привкус мыла не смутили сына Андалузии. Смахнув воду с тонких губ, капитан осел на корыто и потер более здоровый глаз. События вчерашнего вечера, будто лезвие шпаги, рассекли его саднящий мозг... — ...Эстэ, парниша, что за детские замашки! — вскрикивает донна Инесса, дрожа от хохота и раскачивая кровать. Он пробуждается вспотевшим, словно виноградная лоза, растоптанная копытом вороного. Очнувшись от хихиканья, он находит себя свернутым в калачик при тощем женском бочке. — Mi chico! — заливается Лолита, отвесив ему игривую оплеуху. Он глотает воздух, зажав ухо, в котором звенят колокола мадридской ратуши. Наморщив носик, Лолита впивается в его спину. Поцелуи перерастают в укусы. Он зажмуривается, глотая патетические слезы. — Эстэ! Chiquito! Красавчик!.. ...Вернувшись из воспоминаний, капитан схватился за воротничок и оттянул его вниз с надрывным отвращением. Плечи рослого кавалериста тряслись без удержу. Два тарантула, коими обернулись с виду почтенная донна и внешне безобидная девушка, въедались в его лихорадочные мысли. Пробыть в постели с обоими — подобный плевок в лицо испанской нравственности грозился не остаться незамеченным. Черные брови Паскаля дернулись; поникли лихие усики. Знает донна Инесса — знает весь город и все сопутствующие деревни, включая пастушьи хибарки, хутор и хижину пастуха. Даже до Испании может долететь. Глаза капитана закатились в мучительной скорби. Отчаянный ум кавалериста немедленно создал этюд в пастельных тонах: родные виноградники Андалузии обрамляли фигурку старого идальго, согбенного горем от ужасных слухов о сынке. Оросив голову спасительной влагой, Паскаль взмолился всем, кого знал, чтобы они пощадили отеческие сердце и ухо. Солнце врезалось в прорехи на синем мундире, хлестнув по свежим ранам раскаленным кнутом... ...День начался с просьбы Лолиты «похитить» ее в «романтишном» духе. Капитан, охотник до всякого рода злоключений, вскакал на веранду на верном коне, перехватил хохочущую девицу длинным шелковым платком из арсенала своего светского гардероба и умчал красотку на деревенскую фазенду. Предчувствие утех щекотало Эстэ, будто уздечка — вспотевшие ладони. Ветер хлестал худосочное лицо; пыль забивалась в усы. Промчав мимо крестьян, Паскаль осадил взмыленную лошадь. Рука прожженного брюнета сжимала эфес шпаги, теребя его вверх-вниз. Схватив смеющийся объект желания, капитан выбил дверь с ноги, вихрем пронесся по прихожей — и обнаружил в искомой кровати донну Инессу в роскошном барселонском белье. Манерный офицер испуганно отшатнулся. Сие движение вызвало жадный огонь в двух парах женских глаз. Первая пара цепких ручек обхватила его талию; третья рука вцепилась в нос; четвертая жадно пощекотала его за ушком, после чего за ушко и схватила. Парализованный женским коварством, капитан рухнул на постель. Что было до прихода законного супруга Инессы, который, к несчастью для капитанских ребер, был мэром и ревнивым типом, Паскаль помнил довольно смутно. Не последнюю роль в тяжелой амнезии сыграл удар локтем, случайно полученный от Лолиты, слишком поспешно запрыгнувшей на него... Освежившись мыльной влагой, Паскаль тщательно протер усы. Добраться до родных казарм было сложнее, чем пересчитать все саргассовы водоросли. Отдохнуть, прильнув к корыту, мешала искромсанная спина. — Грешник!! — раздался скрипучий, пропитанный текилой голос. Паскаль невротически дернулся. — Грешник! — вопил упитанный священник в мешковатой рясе. — Блудливый лис! Покайся, пока не поздно!! — Отец Фелипе! — шепнули из-за угла. — Сын мой, ну что там? Мешаешь анафеме, быка тебе в ребро! — Про лису! Не надо! — Ась?! — Не-зови-его-лисой!.. — взмолился угол. — Люди слушают! Гибнет престиж!.. — А-а-а-а... я понял! Ах ты, блудливый пес! Гадкий андалузский пес! Santa Maria... Чутье капитана осталось острым, будто клинки в столичном арсенале. По вымершей улочке пронеслось перекати-поле. Ветер вздыбил желтую пыль. Из-за угла шагнула пара ног, овеваемых черным плащом, редко когда бывавшим в стирке. — Это я! — заорал юнец в маске. — Я — великий и ужасный Зорро! — Будем знакомы, — фыркнул Паскаль. Тирады дона Диего, любившего жест и позу, вгоняли его во вражью английскую хандру. Не теряя драгоценных секунд, падре метнулся к капитану, схватил его за шкирку и ткнул головой в злосчастное корыто с водой. — Блудливый пес!! — завелся отец Фелипе, полоща капитана с фанатичным остервенением. — Мучитель наших дочерей! Осквернитель наших жен! Сынок! Накажи его! Заклейми негодяя! Паскаль, выжатый по первому разряду, хрипло вдохнул воздух. — На живот, подлец, — повелел народный мститель. — Может, на другом месте? Для разнообразия? Сарказм Паскаля остался недопонятым: размахнувшись сверкающей саблей, Зорро расписал вражью спину двадцать четвертой буквой «Z». — Удовлетворились? — вздохнул капитан. — Да! То есть, нет! — исправился Зорро, покорно словив взгляд священника. — Сын мой! — возвестил отец Фелипе. — За ноги его — и в колодец! Проучим гадкого подлеца! — Но, падре!.. — шепнул герой в плаще, замявшись, будто ишак, не видящий морковку. — Что еще там? — прошипел священник. — Вон в нем сколько росту! А весу?! Я эту тушу брать не буду! — Щенок ты мой неразумный... — отечески вздохнул Фелипе. — У народных героев тяжкая, нелегкая судьбинушка... Ну, полноте: привыкнешь, притрешься. За ноги его. Только рывком не бери: спину потянешь, домой не дотащу, не надо было падать с последней народом врученной лошади! Паскаль, преданный запасом кадетских и казарменных острот, сложил руки на груди и взглянул на мучителей с утомленным ожиданием. Кряхтя зубами и костями, поборники добра взвалили на себя тяжкую ношу, приблизились к колодцу и кое-как швырнули его вниз. Грохот упавшего ведра слился с жалостливым хлюпом. — Падре... так это... — буркнул Зорро, сняв шляпу и почесав затылок. — Там глубины три метра-то всего! — Какая разница, Диего! — отмахнулся святой отец. — Ты что ж, не понял? Это символ! Демосу необходим символический акт! Широкий жест Фелипе охватил сонную площадь. Бакалейщики и прачки храпели с прежним усердием. Над сборщиком податей роились жирные мухи. Хмыкнув, священник встал на цыпочки и с любопытством заглянул в колодец. — Что, падре Филипе? Отвернулась удача сегодня от вас? — съязвил «подлец», потирая вывихнутую лодыжку. Прежде чем духовное лицо успело придумать новую анафему, в него полетело дырявое ведро. — Ну-ну, — заметил священник, вынырнув из колодца и обняв хнычущего Диего. — Не склеилось, как наметилось, — ну и пусть! После следующих злодейств покараем! Платок возьми... не сутулься мне... вот так... прямо иди!.. Народный мститель и его наставник исчезли за углом. Гневно оскалившись на солнце, терзавшее и в каменной кишке, капитан потянулся за сигаретой. Сигареты размокли. Провалиться ему на этом самом месте, едва не подумал капитан. FIN