Не сказать ни слова

Я чертил аккуратные дорожки из белого порошка адреналина и волнения. Мои руки больше не тряслись, моя голова больше не казалась мне моим врагом. Казалось, будто из нескольких трещин на экране моего смартфона можно было собрать ещё немного и счертить ещё одну. Но я не стал. Их было четыре. Две для меня, две для него. Мы, как обычно, сбежали от всего. Это больше не было редкостью, не было чем-то невообразимо экстремальным. Мы сбегали от проблем, одновременно сбегая и от собственного счастья. Так называемого счастья. Я покосился на Чонгука, осторожно подвигая телефон к нему. Он с ювелирной точностью скрутил бурую купюру номиналом в пять тысяч южнокорейских вон. – С каких пор ты мне уступаешь? – хохотнул парень, наклоняясь над экраном. – Не приветствую эксперименты над самим собой, Гукки, заткнись уже, и вперёд, – не сдержав улыбки, ответил я. Мне нравились такие дни. Правда, за них частенько прилетало по шее, но... я любил напоминать себе о том, что это того, определенно, стоит. Иногда инициатором был я. Когда было уже невмоготу корчить из себя милашку-подростка, изображать счастливый роман и повсюду тоскаться за руку с ненавистной мне девчушкой, чье имя мы давно заменили на нелестное прозвище. Иногда, например как сегодня, мне писал Чонгук. Страшно уставший от образа паиньки с сексуальным подтекстом, уставший от клише и запретов распоряжаться своим телом, свободным временем, и, доходя до абсурда - собственным телефоном так, как ему хочется. Привычные, слегка рыжеватые, от слоя табачной смолы стены отеля слышали слишком много наших с ним секретов. Тут мы и громко смеялись, и выли от тоски и безысходности. А иногда – мы шумно дышали, шепча имена друг друга, кусая мягкую ткань на подушках и сжимая одеяло в кулаки. Это, пожалуй, было главным секретом. Чон покончил со своей половиной жести, щурясь. По его щеке скатилась слеза. – Ого, он так хорош? – недоверчиво спросил я, прекрасно зная его устойчивость к порошку. – Лучше я не пробовал, – прикрывая глаза и потирая нос, ответил парень с ноткой удивления в голосе. Я улыбнулся, довольный комплиментом. – Благодарю, – с напыщенной манерностью произнес я, закатывая беспокойные глаза. В одну ноздрю, вдох. Во вторую, вдох. Что ж, Гук не соврал. Действительно, чертовски хороший кокаин. – Рассказывай, – небрежно бросил я, отодвигаясь от кофейного столика, на котором остался лежать телефон, и передавая парню открытую пачку ментоловых сигарет. Чонгук ловко выудил из нее одну, отправляя ее в рот. Я потянулся к нему, прикуривая и его, и мою сигарету, и откинулся обратно на кресло. – Не знаю, Чимин~а... – начал он, выпуская изо рта густой дым. – Не знаю, с чего начать... – Предлагаю начать с начала, – зажав сигарету в зубах, я встал. Прошёлся к мини-холодильнику, стоявшему в коридоре нашего номера. – Пиво? – Да, давай, – янтарно-карие, шустрые глаза неотрывно за мной следили. Я достал две банки светлого и вернулся в кресло. Мы передвинули их ещё в первую нашу ночь здесь. Видимо, владельцы оценили наш архитектурный талант, так как уже полгода два тяжёлых, изумрудного цвета кресла продолжают стоять прямо напротив окна. Хотя Гукки выдвинул довольно справедливое предположение о том, что им просто плевать. Мы тушили окурки в маленьком стакане со льдом, приготовленном заранее. Чонгук не торопился с ответом. Затянулся в последний раз, отпил немного пива, глянул на меня. Я не торопил его. Потушил свою сигарету, повернулся к нему, вопросительно посмотрев в его глаза. – Мне кажется, я гей. – Будто репетировав, протараторил Чонгук. Я вскинул брови, глядя на него. Он также не отводил взгляда. Наверное, он ожидал гораздо более бурной реакции. – Забавное наблюдение, Гук, – не сдерживая наглой улыбки, начал я. – Особенно, если учесть то, сколько раз... Чонгук проследил за моим опустившимся на кровать взглядом, занимающую бо́льшую часть комнаты. – Хён! – рыкнул он, не давая мне закончить. Я искренне засмеялся. – Нет, ну серьезно. Я удивился бы сильнее, скажи ты о своих догадках о собственной гетеросексуальности. Чон приподнялся и отвесил мне подзатыльник, не сдерживая улыбки. – Ты хоть понимаешь, в какой я пизде? – продолжал он. – Ну, словечко подобрать ты умеешь, – смеясь, съязвил я, заранее уклоняясь от следующего подзатыльника. – Все! – не выдержав, Чонгук сдался, хохоча. Я отпил ещё немного пива, возвращаясь в исходное положение. – Тебе что, правда плевать? – О нет, сладкий, я буду любить тебя до скончания века... – драматично закатив глаза, я изобразил обморок. – Блять, Чимин, серьезно! Я от всего мира сбежал за твоей поддержкой, а ты стебешься? Я, ещё не до конца выйдя из образа, приоткрыл один глаз, оценивая обстановку. Похоже, Чонгук действительно был расстроен. – Ладно, ладно... – выдохнув, я серьезно посмотрел на него. – Хорошо, скажи, как мне реагировать? Мне действительно сыграть удивление, или?... Мы вместе нюхаем и трахаемся уже пол года, и это точно не подростковый протест для родителей. Гук опустил голову, опираясь локтями о колени. – Хотел бы я так же принимать себя, как ты... – прошептал он. – Ты смеёшься? – прыснул я, подтягиваясь к столику, и, конкретно, к лежащей на нем пачке. – Я никогда не появлюсь на публике с парнем. Вместо этого, я вынужден играть пай-мальчика, по уши влюбленного в девушку, чье имя предпочел бы даже не знать. Все эти её прикосновения, поцелуи, и две белые пряди, от вида которых, откровенно говоря, тошнит, я.. – Бедняга, – саркастично вставил Чон, угощаясь очередной сигаретой. – Заткнись, – закатив глаза, процедил я сквозь зубы, на этот раз отвешивая подзатыльник младшему. Парень поднял на меня глаза, выжидающе прожигая меня взглядом. Редко когда я мог вытерпеть его до конца, но мне никогда не надоедало пробовать. Я спокойно вернулся на место и наклонил голову, лениво выдыхая сигаретный дым и глядя на него в ответ. Конечно, он мне нравился. Между нами не было ни любви, ни крепкой дружбы. Но я чувствовал, что это самое непонятное, необъяснимое влечение явно взаимно, ещё с первой встречи. Мы действительно пережили многое вместе. Ещё больше – раздельно. Но тем лучше. Нам всегда было что друг другу рассказать. Чонгук всегда казался мне невероятно интересным. В отличии от абсолютного большинства людей. – Так... Тебе кто то нравится? – нарочно сдаваясь в этом соревновании в гляделки, спросил я. Ему нравилось выигрывать. Я был не против поддаваться. – Угадай, – ухмыльнулся Чонгук, нетерпеливо заерзав в своем кресле. – Хммм... – жутко переигрывая, задумался я. – Просто хочешь, чтобы я сам это сказал, да? – Гук прикрыл глаза, растеряв былой азарт. Мы оба знали ответ. Действие наркотика было сравнимо с действием нашего с ним откровенного разговора. То есть, я был под кайфом в квадрате. Хах, он бы, вероятно, оценил мою аллегорию. – Хочу. – Кивнул я, подпирая голову рукой, и сдувая упавшие на лоб светлые пряди. Чонгук сглотнул, не открывая глаз. Важность момента подкреплялась ещё и тем, что я в своих чувствах уже признался. Ещё четыре года назад, решившись, и наконец поцеловав его за кулисами. После этого мы не общались около недели, что было довольно заметно для людей, 24/7 находящихся под объективами фотоаппаратов. Поговорили. Решили забыть, сделать вид, что этого не было. Я играл похуиста. Играл, к слову, довольно неумело. И вот, спустя 4 года, Чон Чонгук звонит мне и говорит, что хочет встретиться. Мы впервые нанюхались вместе. Вдобавок напились, разумеется, по классике жанра. Дальше – поцелуи. Сначала робкие, после – страстные, требовательные. Табличка "не беспокоить" на ручке двери. Наш первый секс. Не знаю, что подкупало меня больше: его красивые глаза и острый ум или лучший секс в моей жизни, но я ни разу не отказывал ему при очередном звонке. Он платил мне тем же. Мы говорили обо всем, что можно обсудить. Потом, мы говорили обо всем, чего обсуждать нельзя. Травка, кокаин... Я подсел на наши встречи сильнее, чем на любой наркотик. И он знал это. Чёртов сукин сын знал, что я не шутил ни тогда, ни сейчас. Он знал, что нравится мне. Но я никогда не позволял ему думать, будто я сходил по нему с ума. Когда я был не с ним – я был с другими. Вероятно, это его и подкупало. Я знал слишком много об этом парне, в том числе и о его пунктике насчёт собственничества. И я умело этим пользовался. – Ты. Мне нравишься ты, Пак Чимин, – закатывая глаза и немного нервозно улыбаясь, заявил Чонгук, открывая глаза и глядя прямо в мои. – Ещё бы, – небрежно бросаю я, ухмыляясь. Ему не обязательно знать, как сильно стучит мое сердце. Чон устало выдыхает, поднимаясь с кресла. – Я хочу ещё выпить. Я согласно киваю, вставая за ним. Разумеется, нам нельзя в бар. По крайней мере вместе. Он делает заказ через ресепшен, спустя несколько минут к нам в номер вкатывают тележку с двумя бутылками рома, стаканами и ведерком, наполненным льдом. Мы пьем, как подростки. Быстро и залпом. Мы целуемся, как подростки. Мягко и небрежно. Я снимаю с него одежду, он знает, как я не люблю тормозить. Ловит мои движения, бесшумно смеясь сквозь поцелуи. Опускает меня на кровать, поджимая меня своим собственным телом. Я стону, закусывая губы. Сегодня он выиграл право быть сверху. Я обязательно отомщу ему, в следующий раз. Но не сейчас... Шелковые поцелуи покрывают мое тело. Я неразборчиво шепчу ему о своем желании, он, рыча, сжимает мои бедра. За минуту и мои, и его джинсы оказались на полу. Я нетерпеливо ерзаю, прогибаясь под ним. – Мне не нравится эта твоя Джиён, – подгибая мои ноги, произносит он. Я закусываю губы, скрывая улыбку. Я знаю, о ком он говорит. Но я не готов сдаваться так быстро. – Кто? – шепотом переспрашиваю я, бросая на него самый невинный взгляд. – Ты знаешь кто, – нетерпеливо отвечает Гук, снимая мои боксеры. Он медленно, будто нарочно издеваясь, разрабатывал меня. На моем лбу выступили капельки пота. Мокро. Жарко. Я лежал перед ним вот так, абсолютно нагой, но знал, что имею над ним бо́льшую власть, чем когда-либо. Его так злили эти подставные фото и такие же подставные отношения... Меня же, забавляла его злость. Чувствовать его таким уязвимым, таким ревнивым. – Не знаю... – продолжая лукавить, я обхватываю его член влажной рукой, прикрывая от предвкушения глаза. – Чимин, – рыкнул Чон, закусывая губы. Я не ответил. Не смог. Он резко перехватил мои руки, поднимая их над моей головой. Подхватил меня под бедра, разворачивая и укладывая на живот. Я вскрикнул, почувствовав первый его толчок. Крики сменились стонами, тяжёлым, шумным дыханием. Я закусывал и сжимал под собой одеяло. – Чонгук... – простонал я, прогибаясь. – Ах, Чимин, – его пальцы сжимали мои волосы, пока он буквально втрахивал меня в кровать. Сильная рука прошлась по влажной спине, и каждое его движение ощущалось как лёгкий удар электрошокером. Он обхватил мою шею пальцами, разворачивая пылающее лицо к себе и заставляя смотреть, вглядываться в темные, полные омута глаза. Его лицо выглядело так чертовски привлекательно, пока густые брови, украшенные серебряным пирсингом хмурились в такт влажным толчкам.. Бордовые губы накрыли мои, и я влажно, блядски простонал в его рот. Спустя несколько секунд я соскочил с его члена, вызвав тем самым его протяжный, разочарованный стон. Я повалил его на кровать, и он, быстро подхватив мою идею, подвинулся ближе к изголовью. Я скакал на нем с нарастающим темпом, заставляя Чонгука громко стонать, материться и сильно кусать губы. Он обхватил мой член рукой, повторяя мой собственный темп. Я чувствовал, как стону, но почти не слышал сам себя. Нам было хорошо. - Блять, Чимин, я.. - Я тоже, - вскрикнул я, ногтями впиваясь в чужие плечи, и сильно щуря глаза. Казалось, будто над головой летают довольно таки сюрреаличтические звёзды. Тяжелое, мокрое дыхание. Я свалился на его грудь, вслушиваясь, вбирая в себя и пряча в самое сокровенное место души каждый удар сердца. Осторожными, аккуратными движениями, его пальцы убрали с моего лба прилипшие пряди волос. Чонгук приподнял и придвинул меня ближе за плечи, оставляя на щеках сухие поцелуи. После, как обычно – душ. Я всегда удивлялся его таланту мыться под кипятком. Но всегда терпел. Он целовал меня в душе. Я целовал его у окна. Мы говорили всю ночь, сидя на изумрудного цвета креслах. Я беспардонно отобрал его толстовку, он невообразимо мило выглядел, кутаясь в огромное одеяло. Мы курили и допивали оставшийся алкоголь. Разумеется, на утро каждый из нас продолжил подставную жизнь, которую ненавидел. И само собой, каждый из нас продолжил ждать очередного свободного дня. Чтобы снова очутиться в рыжеватых, от никотиновых смол стенах отеля. Мягких простынях большой кровати. И искренних объятиях друг друга.