пока играешь — живешь

Несколько хороших фильмов, не обделенных вниманием прессы, приковывающий к себе вид меланхоличного самоубийцы. У Эша Риверса было всё, что можно пожелать, только Эш, в обилии дорогой коллекционной выпивки, назойливых вспышек фотокамер и стройных роскошных женщин без лишнего грамма жира, не знал, чего желать. Айзек догадывался. На светских вечеринках тот ходил неприкаянный, словно был уже мертв; Айзек мог только следить со стороны, не вмешиваясь, за слабеющим отсветом гаснущей в зените звезды. Аристократично бледный и загадочный, он отлично вписывался в образ вампира, играл так, словно рожден для этой роли — Абрамс посещал ночные съемки и знал, что его вложения с лихвой окупаются. За великолепно напряженные, магнетические сцены с первого дубля Айзек был готов платить любые деньги. Слава и успех обрушились на Эша неожиданно; одних это подстегивает, других разрушает, Эш же относился ко вторым. Пока играешь — живешь, дышишь, лавры губительны и перекрывают кислород. На памяти Абрамса так играли лишь те, кто родился с трагедией в крови. Эш не пытался себя убить, неживое не убьешь, только, утопая в холодной акриловой ванной, засучивая рукава накрахмаленной рубашки и отчаянно пережимая зубами жгут, запустил в тот раз дельфинов побольше. На его руках следы от игл стали четкими, частыми, жизненно необходимыми. Напоив его досыта своей кровью, такой густой и темной, что безлунной и беззвездной ночью таяла на кончике языка Риверса — Айзек опомнился лишь тогда. С принятой дозой не было ни единого шанса оставить его человеком. И, тем не менее, Абрамс считал, что Эшу дьявольски повезло. — Экранный вампир превращается в настоящего, какая ирония, — для своих двадцати семи без четверти вечность Риверс звучит чересчур отрешенно. Абрамс не помнит, было ли так всегда.