Истосковавшиеся

      В чайном доме «Коморэ» тепло и ожидаемо пахнет благовониями с оттенками трав — не по воле заставляя расслабляться.       Внутри тихо — неудивительно, ведь на улице глубокая ночь, и, кроме постояльцев, сложно кого-нибудь заприметить в такое время.       — Извини, — с улыбкой просит странник, когда, видимо, клонящийся в сон Таромару забавно разлепляет глаза, заслышав шум открывающийся двери.       С легким кивком, он проходит в глубь помещения, заглядывая за угол.       Если он не ошибается, Кодзуэ говорила, что ему нужно в самую дальнюю комнату.       — Кадзуха?       Его встречают с удивленным выражением лица.       — Не было уверенности, что завтра не придётся отплыть, поэтому решил заскочить к своему другу пораньше, не обессудь, — удивительно, но не многое изменилось с тех пор, как он последний раз заходил сюда, а не бывал он тут действительно довольно продолжительное время, — Как проходит заключение?       — Ох… Нет, все нормально, — Тома в замешательстве трет затылок и подходит ближе к гостю, которого по правде говоря, он действительно ждал только на следующий день, — тут довольно тоскливо, поэтому я рад любой компании.       В воздухе витает некоторая неловкость, и он коротко прокашливается, нарочито оживленным голосом приглашая Каэдехару присесть.       Эта атмосфера не должна была засесть надолго, в этом он уверен.       — Я принесу чай.       И вот уже у порога, кидает на Казуху неопределённый взгляд, прикусывая несильно губу и вскользь упоминая о ещё кое-какой подготовке, на что собеседник с вопросом наклоняет голову. Но постоялец дома уже скрывается из виду.       Ну что же, он умеет ждать. Поэтому остаётся лишь занять предложенное место у котацу, позволяя ногам свиснуть в небольшое углубление по периметру всего стола, до чужого возвращения.       — Закусок и всего прочего я сам не нашёл, но могу попросить у персонала снаружи, если они не дремлют и ты голоден, — опуская поднос с чайником и всей прочей утварью перед ним, говорит Тома.       — Не стоит, все в порядке, — слабая улыбка тянется на губах, и Кадзуха качает головой для убедительности.       И тот так же улыбается в ответ, привставая с колен, коснувшись перед этим ненароком чужой ладони. — Тогда, я сейчас удалюсь ненадолго, ты же не спешишь? — ставит в известность, задерживаясь на несколько секунд около него, будто бы раздумывая, но, видимо, решает пока что оставить все как есть, прячась за ширмой, находящейся в комнате, где тихо выдыхает от волнения из-за своей задумки, — только не подсматривай.       — Опять что-то из твоих игр?       Смешок выходит непроизвольно. Кадзуха явно не имеет в виду под этим словом то, чем занимается сейчас Тома, однако игрой… это назвать можно.       — По дороге сюда воздух ощущался для меня тяжелее, чем обычно, вероятно, стоит ожидать непогоды. Флот не станет рисковать — так что, я весь твой.       За спиной слышится хмыкание, и он уже было решил обернуться, дабы рассмотреть, чем тот занят, но вовремя останавливается, припомнив просьбу.       Вместо этого поднимает тёплую чашку с напитком, переливающимся зелёным с отблеском золотистого, отпивая, ощущает на языке совсем легкую терпкость, заглушаемую сладким послевкусием.       Слух улавливает шуршание ткани. И это все больше вводит в раздумья: он просто решил переодеться?       — Ты можешь развернуться, — в голосе звучит взволнованность. Да и сам он переминается с ноги на ногу неуверенно, когда замечает чужое движение, а следом и растерянное лицо, — я не совсем так это планировал, но ты пришёл сейчас, и я подумал — почему бы и нет, вот…       Кадзуха молчит с минуту, невольно нахмурив брови, но стоит метнуть взгляд с ног повыше — на лицо с читаемым сомнением, спешит встать, равняясь с ним.       Точнее, не совсем равняясь.       — Нет-нет, — приходится вскинуть голову. Разница в росте присутствовала и до этого, а теперь к ней добавилось ещё пару сантиметров — из-за низких туфлей на чужих ногах, — ты выглядишь необычно, но не менее замечательно. Я… просто, удивился?       Заслышав удовлетворяющий его ответ, Тома отпускает часть нервно теребимой ткани светлого фартука, перекладывая ладони на плечи странника, надавливая, заставляя усесться обратно.       Теперь можно и действовать.       Он обходит его, под внимательный взгляд, пока сам не оседает аккуратно на стол перед ним, прежде отодвинув чайные принадлежности, закидывает одну ногу на другую, и, оперевшись ею в пространство между чужих колен, озорно посматривает на него.       — Откуда все это у тебя? — решает все же спросить, на пробу ведя кончиками пальцев по коже, обёрнутой плотно белым капроном, ниже колена. Но в грудь упираются носком обуви, явно не очень удобной для ношения, заставляя отстранится.       Он и не противится, опуская руку обратно на пол, и сам тоже чуть отклоняясь назад, вскидывая брови заинтересованно.       — Нашёл в подсобке, когда рылся от нечего делать, — и только сейчас едва знакомое чувство предвкушения начинает скапливаться где-то в груди, когда его действиям так покорно поддаются, — размер немного мал, но натянуть смог, вот и взял себе. Тебе нравится? — и ногой ведёт вниз, глядя прямо в глаза и закусывая губу упоительно.       — Я бы даже сказал… — вдохновлённая речь завершается раньше, чем успевает начаться, из-за закатываемых чужих глаз. И он, с мягкой улыбкой, решает выразиться проще: — Да, нравится.       Тома хмыкает, поддаваясь чуть вперёд, — я сниму, — предупреждает, цепляя пальцами тёмный шарф с его плеч, притягивая за него чуть вперёд к себе. Ждёт того момента, когда взгляд алых глаз опустится вниз к губам, и только после выполняет изначально обещанное, откидывая стащенный атрибут на пол около него.       — Успел насладиться чаем?       Кадзуха нечитаемо провожает взглядом падающую одежду. Отвечает на автомате что-то утвердительное на его вопрос и переводит внимание на сдвинувшего назад парня, отчего подол платья — и так лишь слегка заходящий ниже середины бёдер, из-за не рассчитанного на такую комплекцию размера, — задирается, демонстрируя верх чулков, отделанных ненавязчивым кружевом.       В горле пересыхает, но он по-прежнему остаётся сидеть неподвижно — только сглатывает, изучая узор на чужих крепких бёдрах.       — Забавляешься?       — Не стану отрицать, — тянет с искрящимся весельем в голосе, и, видимо, сжалившись, вытягивает ноги вместе, двигая чуть вперёд, мол, вот, трогай.       Разрешением мгновенно пользуются.       И спешный выдох срывается с его губ, когда плавным движением пальцы очерчивают щиколотку, поднимаются вверх, нажимно проходясь по икрам, царапают короткими ногтями ткань и останавливаются, достигая колена.       Тело, успевшее отвыкнуть от ласк, моментально отзывается на самые лёгкие касания, покрываясь мурашками, дергаясь на встречу рукам.       — Погоди, — шепчет с придыханием, зажимая собственной рукой чужую, в тот момент, когда та скользит под ткань, только успев коснуться голой кожи.       И взгляд, которым его одаривают, заставляет остепениться, ослабить хватку. Он ощущает, как теплота кожи исчезает с ног, вследствие чего он поправляет неловко край юбки, — смущаешься? — слышит ласковый голос рядом, а следом и тело, подобравшееся в близь.       Тома поднимает направленные до этого в пол глаза, встречаясь с чужими в отрицательном мотании головой, на что получает снисходительный поцелуй в коленку, вместе с рукой, оглаживающей лодыжку.       И все так теплеет от этого жеста, будто кто-то внезапно решил разжечь небольшой камин в его груди, согревая его своим полыханием.       — Просто думаю.       Он и сам не знает, почему медлит, хоть и сам все это затеял. Кадзуха не выглядит так, будто хочет начать все как можно быстрее, поэтому Тома дает себе несколько секунд на передышку — поводит плечами, чтобы настроиться, и рукой мягко вплетается в светлые волосы, поглаживая — ощущает: как его ноги раздвигают и прижимаются губами чуть выше правого колена.       — Тебе очень идёт, если ты волнуешься из-за этого, — Кадзуха ненадолго поднимает взгляд, обратно опуская после. Начинает покрывать поцелуями внутреннюю сторону сначала одного, а затем и второго бедра — чувствует, как волосы стискивают сильнее, а дыхание сверху становится чаще, когда он приподнимает его ноги, подхватив под колени, для большего удобства.       Томе приходится закусить губу изнутри, стоит взглянуть вниз, и на секунду напрячься, дабы сдержать особо громкий выдох. Вид сидящего между его ног юноши, одновременно и смущает, и распаляет.       Пальцы одной руки цепляют красные пряди, перебирая неторопливо, пока вторая скользит на затылок. И Тома недолго думает, перед тем, как потянуть резинку с волос вниз, завороженно наблюдая за тем, как они рассыпаются, едва доходя до плеч.       Кадзуха укладывает голову на крепкое бедро, когда замечает спавшие свободно волосы, и вскидывает голову вверх. Тома ловит взгляд алых глаз и заправляет лезущие ему в лицо волосы за ухо, сильнее прикусывая губу.       — Подвинься назад, — слышит, и, едва успев выполнить прошенное, как ощущает навалившийся на колени вес чужого тела. Кадзуха охает тихо, но ладони подставляет вмиг, помогая удержать равновесие и усесться удобнее.       — Осторожнее, ты мог ушибиться, — решает должным озвучить, пока наблюдает за придирчиво поправляющим платье Томой.       — Я хотел поцеловать тебя, — признаётся, наконец оставляя одеяние в покое, заместо этого укладывая ладони на чужих плечах, начиная жаться грудью теснее.       И первым же сокращает расстояние, ластясь к губам, неторопливо для начала, вдумчиво, согревая кожу собственным дыханием и поглаживая рукой его по щеке.       Тома довольно выдыхает, когда ощущает сквозь одежду ладони на своих боках, украдкой проводит кончиком языка по нижней губе, оттягивает ее слегка, чувствуя улыбку, и прижимается обратно, толкаясь языком, чему Кадзуха непременно поддаётся, в ответ углубляя поцелуй.       Он цепляет застежку части доспеха с его плеча — Тома без понятия, зачем тот его в принципе носит, — позволяя ему спасть, и обвивает его шею рукой, не прерывая столь желанный и ожидаемый поцелуй.       Но вместо него это делает Кадзуха, выдыхая в зацелованные удивлённо, когда ладонь юркает под подол платья намного выше, чем за весь этот вечер.       — Кружево? — и смотрит в зелёные глаза, затянутые масляной поволокой, и слегка заалевшие щеки. А Тома коротко кивает, скрывая лицо в его шее, и безотчетно ластится к сжимающей руке.       Белье он решил надеть только в последний момент, и по тому, как медленно сглатывает Кадзуха, не скажешь, что ему не нравится, поэтому и Тома более чем доволен, отдаваясь всецело окутывающему приятному чувству.       — Я слышу шелест снаружи, кто-то держит ясный путь в дом, — опаляет дыханием шею рядом с белоснежным воротником, влажно проходясь языком от кадыка вверх.       — Сюда во всяком случае никто не зайдёт, — тихий голос под конец и вовсе норовит сорваться на стон, и он лишь выгибает шею так, чтобы было удобнее ее ласкать:       — Нельзя, если ширма опущена, — он кое-как продолжает, с судорожным дыханием кивая на порог.       И хватается пальцами за светлые волосы, слегка оттягивает их, жмурясь от повторно нахлынувших ощущений жара рта Кадзухи.       На плечи давят чужие руки, Тома наваливается всем телом, и Кадзуха принуждённо ввалится спиной назад, падая на пол, устеленный мягкими татами.       Изящные на вид ладони, вопреки, довольно крепко стискивают бёдра, вжимая в свои — Кадзуха видит и чувствует, как тот наклоняется, чтобы прижаться к его губам, в попытке заглушить вырывающиеся звуки, но не удержавшись, протяжно стонет прямо в неудавшийся поцелуй, качнув бёдрами жалостливо.       Ослабевший узел из лент, переплетённых со спины, позволяет ладоням скользнуть вверх. Кадзуха проходится раскрытой ладонью по подтянутому животу, забинтованной — оглаживая талию, и ощущает тяжелое дыхание в собственную шею.       Одежда на нем находится в полном беспорядке: воротник слегка загнулся, фартук съехал на бок, платье задралось неприлично вверх, почти и не скрывая ничего. Будь Тома меньше подвержен сейчас искушению в ласке, он бы непременно попытался поправить все в более-менее нормальное состояние, но на данный момент его хватает лишь на то, что бы неразборчиво тыкаться в его губы в смазанных поцелуях.       — Ты так изнежился за мое отсутсвие, — легко посмеивается Кадзуха, когда слышит приглушённые недовольные хныкания, стоит с нажимом пройтись короткими ногтями от талии, минуя тазобедренную косточку, до бёдер, особо чувственно сжимая после.       — Кадзуха, — перехватывая его правую руку, зовёт, заглядывая в глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, — давай снимем, — предлагает, цепляя пальцами край бинта с запястья.       Но рука выскальзывает из хвата, ложась на его щеку.       — Я не думаю, что это хорошая идея, — отвечает с легкой улыбкой и привстает на локте, мягко притягивая его за щеку к себе для очередного поцелуя.       И, тем не менее, реагирует лишь коротким вздохом, никак не противясь, когда его ладонь перехватывают обратно, и наблюдает за тем, как бинты начинают неторопливо разматывать.       — В этом нет ничего такого, — заметив чужие поджавшиеся губы, заверяет Тома, наконец отбросив в сторону перчатку вместе с бинтами.       Он прикладывает уже голую ладонь к своему лицу, двигая от щеки к губам, прижимаясь ими в углубление с внутренней стороны, слышит как вздох срывается с губ лежащего, и улыбается, — непривычно?       — Немного, — отвечает отстранённо, потупив взгляд в свою руку.       Но Тома не даёт ему глубоко уйти в не самые приятные мысли — качает на пробу бёдрами, когда чувствует его напрягающиеся пальцы, и нависает над ним ниже, увереннее притираясь к его паху, — хватит думать, — шепчет, и уже сам завлекает его в более продолжительный поцелуй, сминая губы неторопливо. И, видимо, способ действенный, потому что чужие руки ложатся на таз, подсобляя в движениях.       Возбуждение накатывает повторно, окутывая жгучей волной, уже с новой силой скапливается где-то внизу живота и сладко тянет.       Платье ощутимо задирают — ладони скользят к лопаткам, придавливая за них тело теснее к себе, проходятся по позвонкам, тянут его вверх за бока, принуждая лучше усесться на бёдра, после плавно укладываясь по обеим сторонам талии.       Тома тушуется совсем немного, секундно сбиваясь с поцелуя, когда ягодицы чувственно сжимают, и уже более мазано возвращается к своему занятию.       В голове не успевает возникнуть мысли сделать что-то более весомое, как Кадзуха многозначительно тыкается двумя пальцами между его губ, которые он рассеяно приоткрывает, смачивая их — так же незаметно как и появились, так и исчезают, заместо себя оставляя чужие губы, затягивающие его обратно в свой манящий плен.       Узелок на волосах уже совсем развязывается, позволяя пшеничным волосам спасть на бок, с еле цепляющейся к нескольким прядям красной недлинной веревкой. Они мешают, липнут к вспотевшей шее, делая все в несколько раз душнее.       Тома тянется одной рукой назад, намереваясь забросить их за спину.       Но вздох срывается с его губ, тело дёргается — то ли пытаясь уйти от прикосновения, то ли пытаясь поддаться.       А Кадузуха, вопреки, только сильнее оттягивает его ягодицу, двигаясь по ней вниз, указательным пальцем оглаживает колечко мышц, мягко надавливая фалангой.       Он чуть ли не падает грудью обратно, выгибается в спине, хнычет жалобно, утыкаясь лицом в изгиб согнутого локтя.       Как же жарко.       — Я принес масло, — сбито тараторит, заводя левую руку за спину, и кое-как цепляется за чужое предплечье, пытаясь оттянуть его.       — Неужели та бутылочка рядом с утварью? Я все задавался вопросом зачем она, — пару раз оглаживает вход по краям, прежде чем поддаться останавливающей руке, он цепляет край чулка, оттягивает, наблюдая за ним, — и отпускает, с немым восторгом созерцая за вздрагивающим телом.       У Томы кружится голова, жар собственного тела бьет в голову, лишая возможности резво мыслить. Он неловко ерзает на его бёдрах, все же пытаясь привстать — не без чужой помощи — его крепко удерживают за талию ладони, не давая свалиться на бок, когда он, усевшись, отклоняется корпусом назад и ненадежным жестом цепляет небольшую бутыль, чудом не роняя.       Он забирает ее из его рук, ставя около них на пол, пока Тома бесцельно поправляет воротник.       — Думаешь в этом есть смысл? — с беззлобным смешком спрашивает Кадзуха, наблюдая за тем как тот тщетно пытается завязать волосы обратно в хвост.       — Я сейчас будто сварюсь, — парирует в ответ, с раздражением отбрасывая веревочку в сторону, и накрывает лёгшие на свои щёки ладони своими поверх.       Сейчас все определенно отходило на второй план.       Кадзуха с нежностью заправляет слегка влажные у лица волосы за ухо и притягивает его к себе, касаясь его губ своими в переполняющем трепетностью жесте — в его действиях нет порывистости и спешки, только бесконечная мягкость.       И Тома тает под ним, ощущая себя как никогда беспомощным, находит себя цепляющимся за его плечи.       Глаза Томы закрыты, ресницы подрагивают, и Кадзуха находит в этом безграничную красоту и интимность момента.       Ладони спускается с лица, проходятся по крепкой груди, продолжая путь от живота до бедер, пока не останавливаются на чулках, оглаживая от них вверх к тазобедренной косточке, пальцами поддевая кружево и слегка оттягивая их.       Взгляд опускается вниз, а затем обратно в алые глаза, смотрящие с вопросом, и Тома кивает, отвечая на этот немой вопрос.       Он опирается ладонями о пол, поочерёдно подтягивая к себе ноги, когда с него стаскивают белье, и, с мелким вздохом подминает их обратно под себя, окольцовывая шею Кадзухи — отчего приходится слегка согнуться — коротко притираясь к нему пахом.       Кадзуха поглаживает его по пояснице, другой рукой сдергивая колпачок с бутылки, смачивает пальцы, распределяя между ними жидкую смесь; оттянув, увлажняет кожу между ягодицами, массируя без спешки, чтобы расслабить мышцы.       Тома шумно вдыхает через нос воздух от холодного касания, прикрывая глаза, без лишней суматохи принимая внутрь палец.       — Так хорошо принимаешь, молодец, — Кадзуха шепчет ему ещё какие-то хвалебные глупости, от которых у него краснеют кончики ушей, и он лишь плотнее прячет лицо в своих руках, пытаясь скрыть появившиеся смущение.       Стенки препятствующе сжимаются, стоит приставить второй палец, поэтому он только слегка надавливает им, очерчивая по влажному контуру указательный, неторопливо разминая мышцы изнутри и снаружи.       Он пытается приподняться, когда чувствует как фаланга второго пальца начинает напирать сильнее, но на поясницу давят ладонью, и приходится опуститься обратно на настойчивые пальцы.       — Ты зажимаешься, — замечает Кадзуха, продолжая успокаивающе гладить его по спине; но все так же не прекращая движения внутри, — недостаточно смазки?       — Нет, продолжай, — голос отрывист, тих, но Кадзуха слышит его с первого раза, — легкий дискомфорт, ничего более.       Он позволяет себе минутную заминку, прежде чем, наконец, собравшись — отпустить одну руку и завести ее за спину Кадзухи, цепляя пояс и нервно дергая его, в попытке найти крепящуюся часть.       — Да где, — чертыхается под нос, даже слегка отстраняясь от оккупированного до этого плеча, дабы взглянуть на чужую одежду — и вскоре ремешок все же поддаётся — отправляясь на пол к остальным вещам.       Рука мигом скользит под слои одежды, обхватывая наливающийся кровью член, размашисто проходясь от основания вверх — получая в ответ опаляющий шею выдох и слепо толкнувшиеся бедра; обводит неровно головку большим пальцем, размазывая предэякулят, одновременно с этим чувствуя, как подгибает пальцы Кадзуха внутри него, проходясь по простате — и первый, самый шумный стон за весь этот вечер вырывается из него.       Кадзуха заваливается обратно спиной на пол из-за теснящего тела — пальцы выскальзывают, и Тома супится недовольно, поводя тазом к руке, лежащей на половинке.       — Не спеши, — нашёптывает ему Кадзуха и укладывает вторую руку на бедро, приподнимая его, увлекает наверх для того, чтобы лучше дотягиваться.       Приходиться каким-то образом выкрутить запястье для проникновения, но старания оправдываются — бёдра начинают поддаваться вниз, пытаясь охватить больше.       Тома чуть приподнимается, опираясь на локоть, дезориентировано окидывает помещения взглядом, пока не находит бутыль; плескает масло себе на ладонь неуклюже — капли падают на татами: оттереть будет сложно.       Бёдра подрагивают от не самого удобного положения, но Тома стойко терпит, упрямо ведя ладонь к чужим штанам, сдёргивает их слабо вниз, но достаточно для того, чтобы высвободить возбуждение, обвивает, ритмично, под такт пальцам в себе, двигая рукой.       Редкие рваные вздохи, сбитое дыхание и шелест одежды наполняет помещение. Тома жмурится от хлюпающего звука, слишко громко отдавшегося в ушах.       Пальцы начинают интенсивнее стимулировать выпуклый комочек нервов, толкаются мерно, не намереваясь прекращать — он ощущает, как рука с собственного члена сбивается, но Тома честно пытается двигать ей, тяжело дыша и утыкаясь лбом в пол.       Мышцы живота судорожно ходят ходуном, ноги разъезжаются, Кадзуха подбадривает его, потягивает съехавшиеся бёдра обратно, не прекращая во всем хвалить.       Тома кое-как возобновляет движения, обхватывая уже оба члена, рваными рывками проезжаясь по ним.       Но длится это недолго.       Рука снова замедляется, вскоре и вовсе спадая — Тома выгибается в пояснице, кислорода не хватает решительно, он давится вздохами, повиливает из последних сил бедрами, лишь бы развязать возбуждение, которое стягивается в животе.       — Давай.       Шёпот достигает ушей, и он падает грудью вниз, пачкает их обоих спермой, приглашённого застонав, вовремя успев уткнуться в руку; тело крупно дрожит, пытаясь справиться с накатившим оргазмом, и сам он замирает, будто бы и не дыша, Кадзуха успокаивающе поглаживает его по все ещё приподнятым и подрагивающим бёдрам, и Тома обессилено ввалится вниз, соскальзывая с пальцев и лихорадочно вдыхая воздух в лёгкие.       Тома неуклюже смещается вниз — и Кадзуха сразу понимает, вплетает в его волосы пальцы и сам тянет к себе, прижимаясь к губам, и тот отвечает — слепо и мазано, но от этого не менее жадно, словно хочет вместить в одно движение всю гамму чувств за этот вечер, весь жар и всю жажду.       Кадзуха слегка оттягивает его за волосы, хочет показать, что некуда спешить, но Тома возмущённо поддаётся обратно, втискиваясь в его волосы ладонью.       Он мысленно фыркает на его поведение, пробегаясь пальцами с поясницы вниз — к неотошедше сжимающемуся сфинктеру, скользит внутрь влажного входа, сразу же подгибая пальцы — в губы несдержанно и жалобно стонут, вмиг пытаясь отстраниться от пальцев.       — Прекрати, — вперемешку с хныканьем сипит Тома и возится на месте, неустойчиво заводя руку за спину, силясь поймать чужую, ласкающую чрезмерно чувствительное на данный момент место.       — Хорошо-хорошо, — с легкой хрипотцой в голосе тянет Кадзуха и посмеивается, пару раз двинув пальцами, прежде чем выскользнуть, на что получает чужое недовольное мычание и напрягшиеся ягодицы под ладонью.       — Я сейчас, — еле слышно бормочет Тома, с минуту продолжая лежать, переводя дыхание, после слегка привставая с него, заводит ладонь между их животами, намереваясь уделить внимание теперь и Кадзухе; окольцовывает пальцами член, двигаясь от головки к основанию и обратно в размерном темпе.       Сверху раздаётся шумный выдох, ладонь на ягодице сжимается, а бедра толкаются в ответ на ласку — Тома обхватывает крепче ладонью, с привычного ритма сбиваясь на рывки. И уже с пары минут ощущает плеснувшую по руке теплоту, он додрачивает ему в пару толчков, следом уставше укладываясь на него.       — Я ужасно вспотел, — бесцельно делится Тома, ластясь к поглаживающей по затылку ладони.       Мышцы ног измученно тянут от долгого нахождения в одной позе, но что-то менять сил тоже нет; хоть Кадзуха и тоже начинает немного покряхтывать от веса не малого тела, однако вставать так же не спешит, отчего Тома улыбается, чувствуя как тепло разливается в груди.       Кадзуха приглаживает успевшие знатно растрепаться волосы, чувствуя как в ответ довольно тычутся в шею носом, едва ли не мурча; и сдвигает спустя несколько секунд ладонь вниз. Хватает одного короткого движения, дабы развязать узел фартука. Он тянет его в сторону, извлекая из плена двух тел под любопытный взгляд Томы.       — Хэй, как некрасиво! — с наигранным возмущением тянет Тома, наблюдая за тем как Кадзуха вытирает руку об его фартук.       — Прости, я найду тебе новый, — не чувствуя раскаяния парирует, — приподнимись, — просит, устраивая руку на его боках, помогая принять сидячее положение на своих коленях.       — Думаешь он ещё понадобится? — интересуется и смотрит на то, как Кадзуха стаскивает с себя хаори, —покрывшую его тело с одной стороны, — на кою и успела попасть большая часть всей жидкости в процессе.       Кадзуха откладывает его в сторону, нужно будет разобраться позже, и поворачивается к Тома, неопределенно пожимая плечами, — твои ноги не устали? — намекая на обувь, спрашивает.       Тома рассеяно поворачивает головой — он уже и успел забыть о них, но только стоило увидеть своё ополчение, как неудобство начало давать знать о себе.       Не видя какого-либо несогласия, наклонившись чуть вперёд, Кадзуха цепляет обувь сначала с одной ноги, а после и второй, недолго разминая стопы каждой — Тома в легком блаженстве прикрывает глаза и поджимает пальцы ног, чувствуя как приток крови начинает нормализоваться.       Он хмыкает, подмечая растрепанная состояние Томы, и прикидывает в голове, как же выглядит сам, — осторожней, — предупреждает, аккуратно придерживая его под поясницей, для того, чтобы уложить рядом с собой на пол.       Тома по-детски недовольно тянет к нему руки, обвивая шею, стоит спине коснуться пола, — бросаешь меня? — Кадзуха над ним улыбается, и он, не удержавшись, тыкается в его улыбку легким поцелуем.       Кадзуха поглаживает его по бедру, и Тома, будто вспомнив, сразу вытягивает затёкшие ноги, чувствуя растекающуюся по мышцам усталость.       — Всего лишь хочу вытереть тебя, — отстранившись отвечает, коротко чмокнув его в припухшие от поцелуев губы. Он откланяется назад, устраиваясь рядом с его ногами, задирает платье сильно вверх, для лучшего доступа, и подцепляет его ноги под коленями, принуждая согнуть их. Тома неосознанно поддаётся вперед, чуть алея в щеках, когда его ноги ещё больше разводят, собирая всю влажность, — как-то неудачно ты выбрал момент для смущения, — дразнит, умильно смотря на своё запястье, обёрнутое хваткой чужой руки, — ну-ну, все хорошо, — и от его тона Тома ещё больше редеет, но запястье отпускает, отводя взгляд, чтобы не смотреть на то, с какой нежностью на него глядит Кадзуха, лишь чувствуя мягкие губы, прижимающиеся к колену.       — Я не смущаюсь.       — А что это тогда?       И не ответить же ничего.       Кадзуха подавляет в себе смешок на многозначительное молчание, вытирает успевшую скатиться на внутреннюю сторону бёдер смазку, напоследок проходится по животу и откладывает белую ткань фартука в сторону.       Поглаживает его по все ещё обнаженному крепкому животу, поднимаясь к мерно вздымающейся груди, слыша, как шумно втягивается носом воздух, а мышцы живота подрагивают, поджимаясь.       — Не помню, что бы туда успело попасть что-то.       И сводит колени, ссылаясь на то, что тот, вроде, закончил.       — Ещё как успело, — возражает Кадзуха, наклоняясь ближе к его лицу и пощипывая одновременно с этим кончик соска, вырывая из него выдох, — моя рука, например.       Тома сглатывает застывшее возмущение в горле: и откуда тот этого набрался?       — Нужно принести воду, — изрекает отстранённо, заглядывая в его невозможные зелёные глаза, пытаясь впитать эту палитру прекрасного и личного, все ещё обволакивающей его зрачки расслабленностью.       — Я принесу, — не задумываясь подрывается Тома, но Кадзуха мягко, но настойчиво надавливает на его грудь, выгнув скептически бровь.       — В этом?       Тома ойкает, понимая к чему клонит Кадзуха. Бегать в таком интересном наряде по заведению было бы, конечно, смело, но явно того не стояще. Хоть и встретить кого-то вероятность мала.       — Тебе нужно завернуть в комнату персонала за углом, — уточняет, вылавливая чужой взгляд, и тянет его за шею к себе, — найдёшь?       — Да, это не должно доставить проблем, — прикинув в голове примерное местоположение, уверяет, поддаваясь к нему.       И ловит улыбку в глазах, прежде чем тот мягко утягивает его к себе в нежном жесте.