За границей чувств.

*** — Да, я уже у дома. — устало вздохнул я, ответив на вопрос матери при этом прибавив шагу. Голос в трубке ненадолго утих, видимо она пыталась услышать что то недосказанное. — И далеко еще? — Нет, минут пять или десять. — пытаясь скрыть раздражение, ответил я. — Зайди в палатку за хлебом к ужину. — в трубке послышались короткие гудки, а я свернул на дорожку, ведущую через старый парк к одинокой палатке с хлебом. Противный ветер дул в лицо, иногда стреляя дождевыми каплями, которые попадали в глаза. Натянув капюшон ниже, я огляделся. На темной аллее было пусто, только одиноко мигали старые тусклые фонари, которые освещали лишь часть дорожки около столба. Остановившись у палатки и опустив на старую табуретку тяжелую сумку с учебниками и формой, я принялся рыться в карманах в поисках мелочи. — Буханку черного, батон и… Пирог с черникой. Из маленького оконца на меня хмуро глядела маленькими глазками женщина за 50, с тонкими бровями и синей тушью обильно намазанной на редкие ресницы. Ее неестественно рыжие волосы были собраны на макушке в тугой пучок, закрепленный крабиком. Я протянул мелочь. Пока она внимательно пересчитывала монеты, все еще не отдав мне товар, в поле моего зрения появилась пара, на первый взгляд просто гуляющая по ночному скверу. Они подошли ближе и мне стало ясно, что что то не так. — Пошёл ты к чёрту! — прошипела девушка, вырывая свою руку из неотесаной лапы парня. Он зло сверкнул глазами. — Тебе же хуже. — тихо и совсем спокойно произнес он, наблюдая за реакцией спутницы. Но никакой реакции не последовало, она просто прибавила шагу, едва не спотыкаясь на высоченных каблуках. Выглядела она достаточно молодо, но из-за слоев макияжа и вычурной одежды казалась старше своих лет. Я уверен, что ей не больше 17 Мужчина же был явно не ее ровесником. — Хватит, черт побери, меня приследовать! — Твой отец просил провожать тебя. — буркнул он. Она сплюнула и снова увеличила скорость шага, приближаясь к фонарю. Теперь я мог разглядеть эту пару получше. — Пясят семь… Пясят… Тут рубля не хватает! — возмутилась женщина, выглядывая из оконца и пытаясь понять, что привлекло мое внимание. Заметив предмет моего наблюдения, противно усмехнулась и сгребла мелочь в кассу. Я швырнул недостающий рубль на тарелку и принял пакет с хлебом. — Слышь, фраер, вали домой! — разозлилась девушка, и, резко развернувшись на шпильках, ударила мужчину по щеке, да так звонко, что я будто сам прочувствовал боль удара. — Ты охренела, сука? — явно терял терпение ее спутник. — какого черта?! — Я сказала, меня не надо провожать. — прошипела она прямо ему в лицо. В свете фонаря, было видно даже как дождевые капли блестели на куртке, сапожка и покрытом макияжем лице девушки. Одета она была в черную мини юбку, полусапожки на шпильке, до жути для нее непривычные, и черную кожаную куртку, напоминающую мотоциклетную экипировку. Ее волосы, темные с крашеными в синий концами были собраны в высокую прическу, закрепленную, судя по всему, тонной лака. Вся эта трагикомедия, разворачивающаяся у меня на глазах, была явно не в пользу девушки. Опешивший от удара мужик схватил ее за волосы и, приблизив к себе, что то неразборчиво прошипел ей на ухо. Затем, отшвырнув ее, словно вещь, развернулся и, громко стуча каблуками дорогой обуви по асфальту скрылся за углом дома. Нужно помочь, подумал я, смотря на то, как девушка, сидя на асфальте разглядывала содранные ладони и рукавом стирала с лица то ли слезы, то ли дождевую влагу. Резко дунул ветер и капли громче и чаще забарабанили по крышам домов, асфальту, опавшим листьям и деревьям. — В порядке? — как можно дружелюбнее спросил я, протягивая руку особе, растянувшейся на асфальте. Она окинула меня презрительным взглядом. — В полном. — зло буркнула особа и, крепко ухватившись за мою ладонь, поднялась с земли. — Проводить? — Гуляй, мальчик. — усмехнулась она, отряхивая  куртку. — сама справлюсь. — Ну-ну. Шагай, девочка. —  не остался в долгу я, все еще не отводя взгляда от ее заплаканного лица. Наконец я выудил из кармана телефон, на экране которого высветился номер матери, я побрел в сторону своего подъезда. Поднявшись на этаж, я посмотрел в забрызганное дождем окно, но под фонарем уже никого не было. *** Снова утро. Холодное и хмурое, как и мое настроение. Интересно, есть люди, любящие такую монотонную хмурую погоду, когда целыми днями не выходит солнце? Мелкий моросящий дождь с противным ветром, кашу из опавших листьев и грязи под ногами, серое небо? — Ты уже встала? Завтрак на столе, я на работу. Постарайся не опоздать в школу в первый учебный день. — мать уходит, оставив дверь моей новой комнаты открытой. Меня это раздражает и я сажусь на диване, который ужасно мерзко скрипит подо мной. В последнее время меня раздражает абсолютно все. Наверное так на мне сказался переезд, смена климата и выход из зоны комфорта. Я встаю, выпутавшись из одеяла и, дрожа от холода, плетусь в ванную. Мать оставила на плите кофе и блины на сковороде, еще горячие. Она пытается быть идеальной мамой, но у нее плохо получается. Что то в отношениях родителей пошло не по плану еще до моего рождения. А потом, когда мне исполнилось 2, отец увез меня во Францию, где он работал. Мать не понимает, как мне сейчас тяжело, но отчаянно пытается. Пытается… Загладить свою вину? Вину за то, что ее не было со мной 14 лет. В принципе это вовсе не ее вина, я ей была не нужна. Взглянув на часы, понимаю, что опаздываю. Залпом выпив горький напиток и откусив половину блина, бегу в комнату. Выпотрошив еще не разобранный чемодан, я нахожу черную толстовку и джинсы. Прихватив рюкзак с учебниками, вылетаю в коридор и по привычке срываю с крючка мотокуртку, но вспомнив о вчерашнем происшествии, осматриваю ее рукава и, обреченно вздохнув, вешаю ее на место. Ее нужно стирать. Не разуваясь, влетаю в комнату и достаю из шкафа старое драповое пальто, и, натягивая его на ходу, вылетаю на лестничную площадку, не посмотревшись в зеркало. Взглянув еще раз на время, понимаю, что до звонка придти в школу не успею. Бежать мешают мозоли, которые я натерла вчера, ходя на каблуках. В школу меня пускают только после того, как охранник внимательно изучил содержание моего паспорта и удостоверившись в том, что я не «левая», пропустил в школу. С упавшим ниже плинтуса настроением, поднимаюсь на этаж и отыскиваю нужный класс. Стою перед дверью, слушая гробовую тишину коридора и свой пульс грохочущий в висках. В итоге, сглотнув подступивший к горлу ком, стучу по плотному дереву двери и перешагиваю порог. В классе воцаряется тишина, а я замираю на пороге, поймав на себе удивленный взгляд молодого учителя. Наверное он в ступоре. Небольшого роста, с широкими плечами и темной кожей он очень выделяется на фоне всего класса, помещения, я бы даже сказала всей школы. — Мисс Юргентц? — неуверенно произносит он, заглядывая в исписанный ежедневник. Я киваю. Стараюсь не смотреть на класс, где все, абсолютно все взгляды направлены в мою сторону. Возможно это не так, но мне все равно неуютно здесь стоять, облокотившись на откос дверного проема и ожидая решения учителя. — Причина опоздания? — уже строже спрашивает учитель. — Пробки. — соврала я не моргнув глазом. — Что ж, плохо. Проходите. Такое обращение ко мне, а именно «мисс Юргентц» меня немного озадачило. А в России, оказывается, не так уж и плохо. Я уже издали заметила свободную последнюю парту на первом ряду и сейчас целенаправленно направлялась туда, отчетливо слыша каждый свой шаг, скрип линолиума и старых половиц под ним. — Итак, вернемся к уроку. Достав тетради и учебник, я начала изучать состав класса в котором теперь я учусь. Коллектив не большой — всего 10 человек вместе со мной. Уже на меня никто не пялится и не рассматривает как диковинку, все прилежно записывают конспект, просто я утратила для них интерес. Я тоже открываю тетрадь и пишу алгебраические формулы и определения их составляющих, которые диктует учитель. Неосторожным движением смахнув со стола карандаш, я нагинаюсь под парту, чтобы достать его. Выпрямляясь, замечаю как парень с соседнего ряда увлеченно наблюдает за мной, его лицо кажется мне смутно знакомым. И да, я узнаю его. Звенит звонок и я медленно сгребаю в рюкзак все свои вещи. Урок окончен. У выхода меня останавливает учитель. — Я Юрий Сергеевич, учитель математики, вы справляетесь с этой программой? — как то нервно спрашивает он. — Да, вполне. — Если что, у нас в школе есть репетиторские курсы после уроков, их ведет Анастасия Николаевна. — Я поняла. — кинула я, выходя из кабинета, мои одноклассники уже скрылись из поля моего зрения. Что у нас дальше? Физика? Устало вздохнув, плетусь в другой конец здания. Прозвенел звонок, но ребята моего класса ждут у кабинета учительницу, которая еще не пришла. — Слышь, новенькая, ты че, заблудилась? — выкрикивает высокий парень с темными волосами и противной белозубой улыбкой, едва увидев меня. Я не отвечаю, делаю вид, что повторяю конспект. — Я тебя спрашиваю. — приближаясь, угрожающе сказал парень. — или ты по нашему совсем не бум-бум? — снова противно усмехнулся он. Такая наглость меня разозлила, захотелось стереть эту мерзкую улыбку, больше напоминающую оскал, с его лица. *** Наверное не надо описывать мое удивление, когда в класс, опоздав на полчаса, вошла моя вчерашняя незнакомая знакомка? Уже без тонны макияжа на лице, в мешковатых черных джинсах, черной, слегка мятой толстовке и без замысловатой прически? Когда она вошла в класс, оживленный спор на счет свойств функции резко прекратился. Она словно заполнила собой все помещение. Класрук нам говорил о том, что к нам перешла новенькая, но не называл ни ее имени ни фамилии. — Я тебя спрашиваю. — усмехнулся Стас, приближаясь к ней. В его привычки входило унижать новых учеников и периодически гнобить старых. Когда то мы были друзьями, но вскоре я ушел из его компашки вместе с Игорем и мы не принимали участия в его налетах.  Сильнее всего доставалось нашей толстушке Асе, ее Стас ненавидел больше всего из-за того, что она могла дать отпор. — Или ты по нашему совсем не бум бум? — продолжал измываться над новенькой Стас. Она молча подняла на него выразительный взгляд полный злобы. Создалось такое ощущение, что девушка его сейчас сожрет или просто уничтожит. — Что тебе дало повод так себя вести? — тихо спросила она. Все заметно приумолкли, ожидая чего то интересного. — Слышь, малая, да ты у нас, оказывается, с зубками… — Я задала тебе вопрос. — резко перебила она его и захлопнула учебник, сделав шаг вперед от стенки на которую опиралась до этого. — Ш-ш, не кипишуй. — опешил парень отступая, подняв руки в примирительном жесте. — Интересно а она в постели такая же горячая? — мерзко хихикнул Ваня, один из дружков Стаса. — Va te faire foutre, enfoiré! (фр. ценз. Пошёл к черту, ублюдок!) — прошипела она на то ли на французском то ли на итальянском языке. — Я вижу десять лет, проведенные во Франции не прошли даром? — усмехнулась учительница, проходя к дверям класса, ошеломив учеников своей репликой не меньше, чем неожиданным появлением. Ее прическа немного растрепалась, а очки съехали на нос, видимо, она сильно спешила. Но по ее выражению лица было видно, что она рада видеть новенькую. — Извините. — смотря в глаза учительнице, произнесла девушка. — А что она сказала? — не понял Ваня. — Тебя просто послали, Федорченко! Тут по интонации понять можно. — заржала Инна, самая симпатичная в классе, на мой взгляд, а остальные девчонки дружно подхватили хохот. — Ну вообще да. Так и есть, и, помоему, не совсем цензурно. — сдавленно пропыхтела учительница, пытаясь открыть дверь класса ключом. — Чего?! — возмутился Иван. — Заходим. — наконец то дверь класса распахнулась и мы целой гурьбой ввалились в помещение. — Как Париж? А Швейцария? Когда я там была в последний раз, прошлогодней весной, там было невозможно красиво! — произнесла на распев учительница, усаживаясь за свой стол. — Вы правы, там и в другое время есть на что посмотреть. — ответила девушка, все так же испепеляя взглядом Анастасию Николаевну. Вид у новенькой при этом был такой, словно сейчас учительница раскрыла ее самые страшные секреты. — А как у тебя с русским? — как бы невзначай бросила учительница. — В каком смысле? — не поняла девушка, при этом в ее голосе слышались нотки раздражения. — Ну ты хорошо знаешь русский? Орфография там, все дела? — Вполне. — Неужели в той гимназии для буржуазных деток были курсы русского языка? — прищурив глаз, усмехнулась преподавательница, раскладывая вещи. — Меня учил отец, потом посещала репетитора. — невозмутимо ответила девушка. — Великолепно. — сухо произнесла Анастасия Николаевна и открыла ноутбук. *** После семи уроков в школе единственное чего я хочу — больше туда не возвращаться, желательно никогда. Но сегодня среда, а впереди еще 2 учебных дня и полтора года ада. Звенит звонок и я первой вылетаю из класса и иду в раздевалку, схватив с крючка пальто, выхожу во двор, на свежий воздух. На улице прохладно и накрапывает мелкий дождь, но мне плевать, зонт все равно остался дома. Только выйдя из здания, замечаю на стоянке школы знакомый автомобиль, который просто не вписывается во всю обстановку школьного двора. Он слишком дорого выглядит. — Как дела в школе? — интересуется отец, едва я сажусь на заднее кожаное сидение спортивного авто. — Нормально. Могло бы быть лучше. — Что то случилось? — Да, отец, случилось, я поменяла место жительства. — язвительно отвечаю я напрасно пытаясь скрыть злобу. Я знаю, что это цепная реакция, что если я начну злиться, то взорвется и отец. Этим мы с ним похожи. За мной с крыльца школы удивленно наблюдают новые одноклассники. Мне становится не по себе, я чувствую себя словно под прицелом. — Ты же знаешь наше положение! Я не мог поступить иначе! — закипает отец, и сжимает руль. — Я знаю, пап. Это же был единственный выход. Мои слова его злят, но он сдерживается. Не знаю почему, но в последнее время мне жутко нравится выводить его из себя. — Через 2 дня я снова лечу в Париж. — будничным тоном сообщает он, а мое сердце начинает тревожно колотиться. Я с надеждой ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. — Нет, Аделаида, и не думай! — Но тебе же ничего не стоит! — Мы закрыли эту тему! — рычит он и бьет по тормозам. Мы останавливаемся у подъезда маминой квартиры. Ему удалось нанести ответный удар. 1:1. Понимая, что сейчас не выдержу и слезы хлынут из глаз от обиды, я вылетаю из машины, хлопнув дверью иномарки, и судорожно ищу ключи от домофона. Отец не уезжает, этим действуя мне на нервы. Что он смотрит?! Наконец то я выуживаю из дальнего кармана связку ключей и захожу в подъезд. Проигнорировав лифт, забегаю на этаж и замираю перед металлической дверью. «А стоит ли идти?» Эта мысль возникает в моей голове так внезапно, что словно оглушает и я ненадолго зависаю. Засунув ключи обратно в карман пальто, я спускаюсь на пролет вниз и кидаю рюкзак на высокий грязный подоконник. Смотрю в старое замусоленное окно на двор. На стоянке стоит черная «KIA», значит мать уже приехала с работы и ждет дома. «А стоит ли идти?» — этот вопрос никогда не останавливал меня у двери отцовского дома на уютной улочке Парижа. Я была рада возвратиться домой, осознавая, что меня там ждут. Возможно ли полюбить новую страну, гражданкой которой я фактически являюсь? Возможно ли полюбить такой образ жизни? Старые серые многоэтажки, прокуренные подъезды, постоянное недовольство окружающих? Или так на меня повлиял переезд или в этой стране вовсе нет счастливых людей, потому, что она любого может вогнать в депрессию. Я преувеличиваю, да? — Неожидал снова увидеть тебя. — из запутанного клубка мыслей меня вырывает приятный знакомый голос. Я резко оборачиваюсь. — И как тебе наша школа? — на ступеньке сидит мой новый одноклассник и внимательно изучает меня, склонив голову набок, поставив пакет с мусором у ног. Не помню как его зовут. Вроде Вася? — Могло быть и лучше. Он кивает, но продолжает буравить меня взглядом серых глаз. В подъезде воцаряется тишина. Я решаю не обращать внимания на этого идиота и отворачиваюсь к окну, надеясь, что он не припомнит мне вчерашней встречи у парка. — Значит мы теперь соседи? — Ты живешь здесь? — Нет, здесь, — тыча пальцем в потолок обьясняет он, — живет моя бабушка, а я переодически ночую у нее. Отсюда мне до школы ближе. Я ничего не отвечаю и снова отворачиваюсь к окну, но чувствую его чрезмерное внимание спиной и поэтому оборачиваюсь. Хочешь играть в гляделки? Пожалуйста! Я начинаю разглядывать его в ответ. Он одет по домашнему: расхоженные шлепки, старые спортивные штаны, куртка, надетая поверх обычной серой майки. Рыжеватые волосы растрепаны, а серые глаза прикрыты. — Все таки ты без макияжа и всей этой фигни намного симпатичнее. — заключает он и встает, лениво потягиваясь. — заходи на чай как нибудь. Я из 32-й. Я киваю, тут же забывая и надеясь никогда не воспользоваться приглашением и снова отворачиваюсь к окну. Слышу, как он встал и лениво перебирая ногами пошел вниз по лестнице. Я уже в который раз смотрю на старый двор, где машин больше чем людей во всем доме. Старые качели, еще со времен Союза, обшарпанные покосившиеся скамейки и уродские обстриженные деревья. Зажглись старые рыжие фонари и в их свете видно, как моросит мелкий дождь. Я вздыхаю, кладя ледяные ладони на батарею, чтобы хоть немного согреться. Снова слышу шаги, тут же узнавая их. Не оборачиваюсь. Мне все равно. — Завтра первая история, там училка злая, не опаздывай. — говорит он, поднимаясь по лестнице. Я усмехаюсь. — И что? — Отведет к деректору. — отвечает он и садится на подоконник, облокачиваясь спиной на откос. — За опоздание? — Она поставит это как прогул. — закатывая глаза, обьясняет он. — С какого… — не успеваю договорить я, он меня перебивает и улыбка исчезает с его лица. — Она заместитель директора. — Но это же ничего не значит! — Для тебя — может быть. — он выуживает из кармана куртки сигарету и судя по всему ищет зажигалку. Хмурится, роясь по карманам. — Чёрт! Есть жига? — Зажигалка. — поправляю я его, вытаскивая из внутреннего кармана пальто дорогую отцовскую зажигалку в серебряной оправе и открываю ее. Он осторожно берет ее в руки и прикуривает сигарету. — По правилам этикета прикуривать сидя это очень низко. — Просить огня у девушки вроде как тоже не прилично. — добовляет он и, затянувшись выпускает дым. — но мы же не в интилегентном обществе? Согласись — все эти манеры сейчас не к чему. И я соглашусь. Соблюдать правила этикета, находясь в старой многоэтажке, с прокуренными подъездами, старыми мутными стеклами и неработающими лампочками как то глупо. Я слышу как открывается дверь моей квартиры, но не оборачиваюсь продолжая смотреть в окно. — Аделаида, черт подери! Какого лешего ты здесь ошиваешься? — она быстро перебирая ногами спустилась по лестнице. — В подьездах запрещено курить к вашему сведению. Она дергает меня за рукав, чтобы я шла домой, при этом внимательно смотря на моего собеседника. Я лениво отклеиваюсь от подоконника и плетусь за мамой, надеясь на то, что у парня не хватит ума крикнуть мне в след что то типо: «зажигалку забыла» иначе дома мне предстоит допрос с пристрастием. Но нет, он молчит, смотря нам вслед и я мысленно благодарю его за это. — Отец сказал, что привез тебя домой почти час назад. Где ты была? — Разговаривала с другом. — невозмутимо ответила я, смотря на мать сверху вниз, ведь  значительно выше ее. —  С каких это пор, такие как он стали твоими друзьями? — «Такие» это какие? Он мой одноклассник, я не могу с ним не общаться. Мать утихла, что то обдумывая. А я, воспользовавшись моментом проскользнула в комнату. Не раздеваясь, падаю на диван и устремляю взгляд в потолок. Просто лежу, без эмоций, без мыслей, без цели. Закрываю глаза. Темнота. Слышу противный скрип двери. Мать еще не успокоилась. —  Я знаю, что тебе сейчас нелегко, но постарайся выбирать себе компанию получше, это не Париж. — она уходит, снова оставив дверь открытой. От этих слов больно колет в носу и наворачиваются слезы. Я задерживаю дыхание в надежде успокоиться и считаю до десяти. Напряжение отступает и я встаю с дивана, вешаю пальто и снова ложусь на скрипучий диван. Свернувшись в комок, пытаюсь уснуть. Плевать, что еще рано, что еще куча домашнего задания, что ужин остывает на столе. Мой организм настолько перегружен, что я довольно быстро вырубаюсь. *** Сижу на подоконнике в подъезде еще полчаса, после ухода одноклассницы, вертя в руке дорогую зажигалку. Открывшись невзначай, она обжигает мне пальцы и я выхожу из некого транса, в который впал, задумавшись о жизни. Нет, эту девчонку не заклюют сразу же в нашем классе, как это случалось с другими. Скорее ее будут тихо ненавидеть. Она не ищет одобрения со стороны, странная, сама себе на уме. Скоро она осознает, что это не Париж, не Франция, что здесь все иначе.