Шаг до порога

Алва зевнул, прикрыв рот ладонью — каминные отблески рассыпались по граням перстней и тут же погасли вновь. Ричард медленно выдохнул, пытаясь обуздать гнев и досаду. Он пытался, видят Скалы, он пытался убедить Алву, помочь ему примириться с Альдо. Если бы Алва хотя бы попробовал доказать, что будет нужен анаксу, что готов идти за ним… А Алва сидел, откинувшись в кресле, прикрыв незрячие глаза, всем своим расслабленно-усталым видом показывая, что ему нет никакого дела ни до разговора, ни до попыток Ричарда хоть как-то позаботиться о его судьбе. Раз так — кто Ричард такой, чтобы мешать умереть желающему смерти? Почему для Ричарда жизнь убийцы его отца должна быть ценнее, чем для самого этого убийцы? — Я нужен моему государю, — громко, отчётливо произнёс Ричард и сделал шаг к Альдо. Гордое, энергичное лицо Альдо осветила улыбка, лиловый румянец на щеках разгорелся ярче. — И я иду с ним. — Идите, — равнодушно произнёс Алва, — или оставайтесь. Для меня это ничего не изменит. — Я иду. Альдо уже направлялся к двери, и Ричард шагнул следом, но всё ещё не отводил взгляда от бледного исхудавшего лица своего прежнего эра. Тот едва шевельнул губами: — Я понял. Дверь скрипнула, по ногам потянуло сквозняком, и надо было идти, но… Алву он больше никогда не увидит, это ясно. И, наверное, вреда не будет, если он всё-таки спросит. — Эр Рокэ, — Ричард сглотнул, чувствуя, что сейчас скажет глупость, над которой посмеялись бы и жеребята-унары… но какая теперь к Леворукому разница? — Почему я никогда вам не нужен? Я ведь… ну, пытался, и это вы сами назвали моё имя на площади… Алва медленно повернул голову. Синие незрячие глаза смотрели сквозь Дика, но они уже не казались неживыми или сонными — скорее, задумчивыми. Полнокровно-красные, отогревшиеся в тепле комнаты губы тронула улыбка, и у Дика внутри что-то сжалось. — Значит, ты мне не нужен? — негромко повторил Алва. — Занятно. Мне казалось… ну да не суть. Мне интереснее другое: почему тебе всё время необходимо быть кому-то нужным? Ты так старательно ищешь на свою голову беды, будто за тобой гонятся все кошки Леворукого и не отстанут от тебя, пока ты не начнёшь размахивать шпагой во имя чьей-то чужой выгоды. — Но… эр Рокэ, я… — Дик озадаченно покачал головой. Почему он спрашивает? Разве это не правильно, разве это не единственное достойное эория поведение — защищать то, что тебе дорого, людей, доверившихся тебе? Узкий рот слегка скривился — привычная пренебрежительная гримаса, с какой Рокэ всегда насмехался над тем, что было дорого Ричарду. — Тебя растили как свинью на убой. Дику плеснуло жаром в лицо, он шагнул вперёд, к креслу, и Рокэ лениво приподнял ладонь: — Как жертвенного вепря, пускай. Так ведь звучит изящнее? Но если от достойнейших Людей Чести не стоило ожидать другого, то поступки эрэа Мирабеллы, признаться, вызывают у меня некоторое изумление. — Не смейте задевать имя моей матери, — процедил Дик сквозь зубы. Пускай он сам давно устал от эсператистской лжи, которой его опутывали всё детство, пускай ему противно вспоминать о сухом хлебе, выстуженной комнате и многочасовых молитвах — это его дело, его и матушки, и Рокэ не имеет права даже упоминать об этом. — Помнится, я вам уже говорил, юноша — я смею всё, — Рокэ устало наклонил голову, и чёрные пряди упали ему на лоб, на глаза. Он не отбросил их. — Вы слишком мёрзли там у себя, в Надоре. Мне думалось, что свободная и более-менее спокойная жизнь в столице вас понемногу отогреет — видимо, я ошибался. Может, стоило отвезти вас в Кэналлоа, к солнцу и морю. Может, стоило попытаться вам что-то разъяснить, не рассчитывая дождаться вопросов от вас. — Эр Рокэ, — у Дика голова шла кругом, он с силой потёр висок. — Вы хотите сказать, что сожалеете о том, что у нас с вами так… — Я не сожалею, — тонкие губы вновь тронула усмешка. — Если вам нравится раз за разом бежать на зов дудочки крысолова — не мне вас останавливать. Отчего вы сопите, вам опять не нравится сравнение? Я всего лишь пытаюсь ответить на ваш вопрос. Я не собираюсь играть перед вами на дудочке ради того, чтобы вы чувствовали себя нужным. Если вдруг, паче чаяния, вам захочется быть рядом со мной, вам придётся научиться слушать тишину. По крайней мере, она не мешает прислушиваться к самому себе. Дик выдохнул, медленно вдохнул опять. Насмешка там, в невидящих глазах, или участие — этого он разобрать не мог, и опять хотелось злиться, и… Рокэ говорит, что все, кому Дик доверялся, рядом с кем чувствовал себя нужным, использовали его. Так ли он неправ? Эр Август, Катари… нет, только не о Катари, пожалуйста… но Альдо, Альдо! Он ведь всегда был истинным другом и сюзереном, и никогда бы не потребовал от Дика никакой низости… а то свидетельство на суде, оно… неужели из-за него Надор… как во всём этом разобраться, как?! — Вы уж решите что-нибудь, юноша, — сонно вздохнул Алва. — Налейте себе вина, садитесь у камина. Или идите за вашим государем в белых штанах, наверняка он ещё ждёт за дверью. Дик вздрогнул всем телом. Леворукий и его кошки, как он мог забыть? Он же должен идти, он обещал. Алва сам сказал, что хочет остаться один, так ему будет лучше… Дик отступил на шаг к двери. Алва, наверное, услышал — тихо хмыкнул под нос. Приподнялся в кресле, двигаясь ближе к камину. Видит ли он пламя? Хотя бы размытым пятном, всполохом света. Когда-то так давно, что всё происходило, кажется, с каким-то чужим мальчишкой, у которого впереди был и Лаик, и столица, и война, и две белые крупинки, тающие в вине — Дик болел и лежал с повязкой на глазах, и камин в комнате не разжигали, было темно, было холодно… — Молодой господин Ричард? Глуховатый воркующий голос старой Нэн. Тихие, осторожные шаги, горький травяной запах. Влажный ободок кружки тычется между запекшихся губ — Дик раскрывает рот, глотает через силу, морщится. — Вот так, хорошо, — шершавые пальцы проворно обтирают лоб прохладной тряпицей. — Потерпите, молодой господин, всё пройдёт. Сильно чешется? — Не твоё дело, — буркает Дик, елозит спиной по простыне. Он граф Горик, будущий герцог Окделл, он не должен показывать слабость! — Да я к тому, что, может, спину вам обтереть… — Не надо. — Ну, как скажете, — легонько треплет по волосам. — Хотите, сказку вам расскажу? Глядишь, и повеселеете, и полегчает вам. — Уйди, — Дик отталкивает её руку, и Нэн, тихонько кряхтя, разгибает спину. — Как скажете, молодой господин. Дверь легонько стукает, на лестнице слышны шаги. Дик один. Совсем один. Ветер бьёт в ставни, завывает за окном. День сейчас или ночь? Под кроватью что-то шуршит. Неужели крыса? Она может запрыгнуть на постель, положить холодные, скользкие лапы ему на горло, и он даже не сможет толком ударить, и никто не услышит его крика. Нет, пожалуйста, не надо, не надо, нет… Нет. За рёбрами тяжело выстукивает пульс, вдохнуть — тяжело, проглотить забивший горло ком — больно. Подошвы сапог будто примёрзли к полу, и Дик не знает, сколько он уже так стоит, почти касаясь лопатками двери, прежде чем наконец сделать шаг вперёд. Он подходит к креслу, накрывает прохладные ладони Рокэ своими, стискивая. Ноги держат нетвёрдо, Дик медленно опускается на колени, не обращая внимания на вздёрнутые брови, на удивлённый смешок. — Вы мне никогда не лгали, — выталкивает сквозь стиснутые зубы, почти шипя. — Не начинайте сейчас. Я не поверю, что вам легче в темноте одному. То, как поступать со своей жизнью — ваше дело, но я хотя бы буду с вами рядом. Рокэ вновь усмехается. Рука ложится Дику на затылок, легонько поддевает волосы. — А как же твой Альдо? Ты, кажется, собирался следовать за ним до конца? Дик тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Он вновь видит Альдо — гордого, счастливого, искрящегося нетерпением. Зовущего с собой. Они бы дошли до Гальтары, вернули бы корону — а теперь… каково теперь Альдо, оставленному своим вассалом и другом? Дик сглатывает через силу, упираясь лбом в колено Алвы. — Я давно клятвопреступник, эр Рокэ. Этого не смыть. Меня всё равно ждёт Закат — а так я хотя бы… Хотя бы — что? Помогу вам? Попытаюсь искупить вину? Рокэ сам дал понять, что ему это не нужно, ему вообще нет дела ни до яда в бокале, ни до лживых слов на суде… Дик мотает головой, пытаясь дышать ровно, надеясь, что голос не задрожит. — Я не уйду, — бормочет, прижимаясь виском к плотной тёмной ткани, обтянувшей колено Рокэ. — Никуда не уйду. Ладонь спускается ниже, прохладные пальцы легонько поддевают подбородок. Рокэ смотрит ему в глаза так, будто видит. — Если не хочешь идти вообще никуда, тебе следовало бы выбрать того господина, — тонкие губы трогает лёгкая, совсем не злая улыбка. — И твой путь оказался бы совсем коротким. Дик озадаченно хмурится, а к спине будто прикасается что-то холодное, колючее. Неужели… может ли быть, что Альдо… — А со мной тебе придётся поблуждать — и дорогу надо будет выбирать самому, — безмятежно заканчивает Рокэ. Ещё раз проводит кончиками пальцев вдоль горячей щеки Дика — и опускает руку. — Вы ведь собираетесь сегодня спать, юноша? Посмотрите в сундуке, там должна быть постель. Дик гибко, пружинисто поднимается на ноги, выбрасывая из головы мечущиеся бестолковые мысли. Сначала позаботиться об Алве, о себе. А дальше будет видно. Он идёт в угол, к сундуку, и, откидывая тяжёлую крышку, произносит беззвучно, едва разжимая губы: — Слушаю монсеньора.