Кровь на пальцах

       Он смотрел на нее холодно — безразлично, — когда лезвие столового ножа скользило по тонкой, ранимой коже. Страшно не было в тот момент, потому что он не думал. Не думал и не чувствовал. Ничего: темная пустота, необъяснимый вакуум, простая бездна — блуждали в сознании и сердце. Опустошение настигло врасплох; рука даже не дрогнула. Он стал монстром; беспощадным, зависимым от денег, гнусным монстром. Чо Сан-Ву — ублюдок. Безнравственный подонок. Когда человечность утеряла свою силу — никто так и не заметил. Они все находились взаперти в какой-то клетке, убивали друг друга, при этом не пачкая руки чужой кровью; они убивали друг друга морально, предвкушая все больше собственную победу. А затем осталось трое — и каждый жаждал остаться в живых. Сан-Ву не проявлял милосердие ни к кому. Ни к кому, кроме Ги-Хуна. Он до последнего думал, что они вдвоем — именно вдвоем — останутся, разделят приз и заживут новой, совершенно новой жизнью. Сан-Ву убил Кан Сэ-Бек быстро. Спустя лишь мгновение она лежала перед ним вся в крови, беспомощная, невинная, уставшая и истощенная. Она все равно бы не выжила. Верно? Верно же?.. Кончики пальцев онемели так быстро, а пелена перед глазами появилась так внезапно, что голова невольно закружилась. Он стоял, не шевелясь, и смотрел на Ги-Хуна, позволяя чувству вины разливаться по венам, точно кровь. Кровь Сэ-Бек. Он не хотел убивать ее. Наверное. Он не хотел смотреть на лояльность Ги-Хуна. Не хотел смотреть на жертвенность Сэ-Бек. Ему это казалось чем-то недопустимым в их положении: на кону стоит страшная сумма денег, ради которой погибли сотни таких же, как они; не Ги-Хуну нужно кричать о милосердии и человечности. Не ему нужно проявлять искреннюю доброту. Сан-Ву смотрел на нее безжалостно, — ведь выживает сильнейший: совесть не на их стороне. Он не колебался, не сомневался — только бездумно взмахнул рукой, в которой был нож, и зажмурил глаза. Сэ-Бек даже не шелохнулась: ждала его, ждала смерть, ждала конца. А взгляд Ги-Хуна пугал. И этот пугающий взгляд осуждал его.