«Oh, goddamn, My pain fits in the palm of your freezing hand Taking mine, but it's been promised to another.» Taylor Swift, ivy.
Длинное зелёное, словно трава летним утром, платье волочилось по деревянному полу, на котором было множество следов, оставленных гостями её дома, и неприятно шуршало. Она шла быстрыми, уверенными шагами, она шла как человек, знающий зачем он здесь. Её открытые плечи привлекали взгляды молодых мужчин, и даже он, обладающим таким сокровищем, такой женщиной, давший ей клятву, засматривался на красивое, молодое, женское тело, и глаза его о верности не говорили; они даже не могли знать, что это такое. Но девушка прошла мимо него, пытаясь выкинуть из головы, кто он и кем является. Её длинные волосы струились по спине, словно это самый прекрасный в мире водопад. Шатенка остановилась посредине огромной комнаты, вмещающей в себя столько людей. На секунду она позабыла, зачем согласилась прийти в это место, заставляющее её сердце болезненно сжиматься и обливаться кровью. Её кошачьи глаза бегали по всему залу, ища единственного человека, ради которого она поменяла все свои планы и примчалась сюда в этом красивом наряде, подобранное их общей подругой, которая тоже должна прийти с минуты на минуту. Смех раздавался отовсюду, и всё говорило о счастье, принесённое, как любили твердить в их городке, как самый лучший подарок свыше. Но лишь двое могли знать, какой ценой досталось это счастье. Лишь двое улыбались, поддаваясь этому чувству, а тёмными ночами роняли слёзы каждая в свою подушку, горюя из-за того, что изменить уже ничего нельзя было, но надежда на время, что безжалостно бьёт по людям, оставалась с ними даже после стольких лет разлуки. «Узнает ли она меня? – прошептала кареглазая девушка, вглядываясь в толпу топчущихся в огромном зале человек. – Кто я для неё сейчас?» В её руке было сжато письмо, которое она получила ровно неделю назад. Этот ровный, идеальный почерк она узнает всегда. И в этот же день, словно верная собачка, она отправилась к той, которая так отчаянно её зовёт, к той, которую так любит. Время приближалось к вечеру, а женщины, что она так жаждет, всё нет. Шатенка успела встретиться со своими старыми знакомыми, с которыми провела своё далёкое детство, но её, ради которой она готова на самую глупую вещь, на смерть, по-прежнему не было видно. Пошутила ли она над ней? Не могла же она устроить такое шоу для своих гостей? Гул доносился из каждого угла, и девушке хотелось закрыть маленькими ладошками свои уши, чтобы не слышать об их радостях, об их веселье. «Зачем же они собрали столько людей в этом месте? – не могла угомонить свои мысли девушка. – Неужели?..» Но мысль её прервал шум открывающихся дверей. Девушка обомлела и почувствовала, как земля уходит из под ног, при виде её. Всё тот же гордый вид, прямая осанка, яркая и в тоже время вымученная улыбка. И только лишь большие голубые глаза такие уставшие, больные; казалось, что если она их закроет, то больше не откроет никогда. Она улыбалась каждому мужчине и вздрагивала при виде молодой девушки. «Ждёт ли меня она? Ищёт ли она меня?» - кричала про себя шатенка в зелёном платье. К голубоглазой подошёл высокий мужчина, который не стеснялся заглядываться на чужие открытые плечи, и приобнял за талию, показывая каждому, что эта женщина принадлежит ему. И пусть её сердце рядом с ним не бьётся, но на бумаге она его. Карие глаза при виде такой картины загорелись пламенем ревности и обжигали любого, кто по случайности в них заглядывал. Он имел то, что принадлежит ей. Он хочет ту, что она жаждет, обожает, ту, перед которой склоняет голову и становится на колени. Небольшая компания засмеялась, но лишь светловолосая девушка улыбнулась одними губами и тяжело вздохнула, вновь обходя своими красивыми голубыми глазами каждую девушку. Их разделяли лишь пару человек, но чувствовалось это так, будто они стоят с разных концов пропасти: сделай шаг навстречу и упади, разбейся. Шатенка ощущала, как сердце рвалось к той единственной и поделать с этим ничего не могла. Подойти к ней – не имела право; сделать так, чтобы подошли к ней – роскошь, которую она не может себе позволить. «Мне лишь сказать бы ей, как я желаю, люблю ей, - говорила она шёпотом самой себе (никто бы не понял её желаний здесь, она знает). – Мне бы только коснуться своими губами её руки и склонить бы перед неё голову. В последний раз бы сделать это, перед тем, как я покину её уж навсегда.» Её глаза продолжали поиски, и в один момент, когда какая-то пожилая дама отошла с мужчиной в сторону, она нашла её, поймала взгляд любимой женщины и не могла уже оторвать свой. И перед ними, такими молодыми, красивыми, но уже с поломанными судьбами, не имеющими право на их любовь, пронеслись самые лучшие моменты жизни, когда они ещё могли целовать друг друга, чувствовать родное сердцебиение, положив свою голову на вздымающуюся после занятий любовью грудь.***
Солнце уже ярко освещало всё вокруг, и маленькая светловолосая девочка бежала впереди своих родителей, изредка оглядываясь на них. Рынок был, как и всегда по четвергам, забит людьми. Весёлые голоса доносились у каждой лавки, и девочка в изумлении смотрела на каждого человека, что держал в руках неизвестный для неё фрукт или овощ. Она вдруг обернулась посмотреть, где же её родители, и в панике начала вглядываться в каждую женщину и в каждого мужчину. Испуганная, она побежала в неизвестном ей направлении, но тут же упала, столкнувшись с кем-то. Девочка чувствовала, как болезненно пульсирует её лоб. - Ой! – кто-то запоздало вскрикнул. - Ой! – повторила светловолосая девочка. Она открыла свои голубые глаза, которые зажмурила, когда упала, и увидела перед собой такую же девочку с пронзительными кошачьими глазами и тёмными длинными волосами. У светловолосой они касались лишь плеч, потому что ей никогда не хотелось мучиться по утрам с ними. Но, увидев, какими красивыми были у этой незнакомки волосы, ей тут же захотелось отрастить свои. Темноволосая девочка стояла в пышном зелёном платье, которое тоже понравилось голубоглазой. - Эй, - окликнула её незнакомка, вырывая из потока мыслей, - почему бы тебе не встать? Или тебе больно? Или ты просто не хочешь вставать? Знаешь, не очень хорошо сидеть посредине рынка и мешать другим людям, - светловолосая тут же поднялась, принимая протянутую ей руку. - Я просто засмотрелась, - голос её говорил о маленькой обиде. - На что? – удивилась темноволосая. - На тебя, - тихо сказала голубоглазая. - Правда у меня красивое платье? – незнакомая девочка гордо улыбнулась, расправив свои плечи. – Мне оно тоже очень нравится. – Она осмотрела свой наряд, но тут же подняла свои глаза на стоящую рядом девочку. Её белое, с розовыми цветами, сияющее на свету тоже ей приглянулось. И волосы её были на вид такими мягкими и пушистыми, что захотелось их потрогать. – Как тебя зовут? – темноволосая ещё раз оглядела с интересом голубоглазую. - Пранприя Лалиса Манобан, - гордость в её глазах заиграла, и незнакомка невольно улыбнулась, заглядывая в них. – А тебя? - Ким Дженни Руби Джейн, - тоже не без гордости произнесла Дженни. Она громко засмеялась, когда увидела большие распахнутые глаза Пранприи. – Можешь звать меня просто Дженни. – Облегчённо вздохнув, Манобан кивнула. – А тебя? Как мне называть тебя? - Я же уже сказала своё имя, - Дженни закатила глаза. – Ах, - поняла наконец-то Лалиса, - как хочешь. Дома меня зовут Лисой. - Лиса, - распробовала Дженни её имя. – Мне нравится. Красивое. – Щёки Лисы покраснели. – А сколько тебе? Мне вот четырнадцать! Разочарованный стон вырвался из светловолосой. - Я думала, ты младше! По крайней мере так выглядишь! – Лиса явно намекала на невысокий рост Руби. – Мне тринадцать. Только весной исполнится четырнадцать. – Пробурчала она. Дженни вновь громко засмеялась. - Я старше! Я старше! Лиса с обидой посмотрела на неё, но затем хитро ухмыльнулась, подходя практически вплотную. - Ну а я сильнее! – она сравнила рукой их рост. – Я выше, а значит сильнее! – Она злобно засмеялась и побежала вперёд, потому что по красивым глазам Дженни было видно, что она не на шутку разозлилась. Догнать Лису ей не удалось. Когда же она совсем выдохлась и остановилась у лавки с фруктами, Лалиса подошла к ней и присела рядом. Они молчали и просто смотрели на людей, что проходили мимо них с корзинами, набитыми доверху. Вдруг живот Лисы дал о себе знать, и её щёки приобрели пунцовый оттенок. Дженни на это лишь усмехнулась, но и её живот заурчал, и ухмылка пропала с её губ. - Есть хочется, - озвучила их мысли Лалиса. – Что делать будем? - У меня есть деньги, мы можем что-нибудь купить. Но немного, - она достала из кармана своей накидки несколько монеток. Лиса с восхищением посмотрела на деньги и на Ким, что с вопросом в глазах посмотрела на неё. - Мне никогда не дают денег, - пожала плечами Манобан. – Я их теряю вечно. – Ответила она на вопрос Дженни, которая та собиралась вот-вот задать. – Мы можем купить яблоки? У того дяденьки они вкусные. Мама мне их всегда покупает. – Ким улыбнулась, смотря на вновь покрасневшие щёки и на надутые губы Лалисы. Она кивнула и пошла к лавке, на которую ей указывала голубоглазая. Манобан тут же подорвалась и последовала за Дженни, которая уверенной походкой подходила к мужчине в соломенной шляпе. Заметив девочек, он вежливо приподнял её. - О, Лалиса! – Мужчина улыбнулся и протянул светловолосой красное наливное яблоко. – Вот, возьми, это тебе. – Она с недоверием посмотрела на него; глаза его лучились добротой, и Лиса аккуратным движением руки взяла его. Продавец взглянул на стоящую рядом Дженни. – Это твой друг? – Манобан кивнула, и он тоже протянул Ким фрукт. – Ты тоже возьми. – Дженни недоверчиво потянулась за ним. – Приятного вам аппетита. – И мужчина начал обслуживать других покупателей. - Спасибо большое! – поблагодарила Лиса за двоих и потянула Дженни в сторону лавочек, что стояли рядом с большим красивым зданием. Ким крепко в руках держала яблоко и посматривала на счастливую Манобан, что уже доедала своё. Она не выпускала руки Руби, и Дженни чувствовала приятное покалывание и тепло от чужих пальцев и ладони. - Так я твой друг? – не выдержала темноволосая. Лиса беспечно кивнула, но в этот же миг остановилась. - А ты не хочешь быть моим другом? – глаза её передавали испуг. - Хочу, - шепнула Ким. – У меня никогда не было друзей. – Сердце Пранприи болезненно сжалось, и она ещё крепче сжала чужую руку. - Теперь есть, - яркая улыбка заиграла на её губах. – Я могу познакомить тебя со своей подругой. Мы с ней с самого детства дружим! Дженни кивнула и наконец-то откусила своё яблоко. Ей показалось, что Лиса на неё как-то странно посмотрела. Ким потупила взгляд, а затем молча спросила, в чём же дело. - Я всё равно хочу есть, - пожаловалась Манобан. Джейн её поняла не сразу, но смысл её слов до неё всё же дошёл. Она нежно закатила свои карие глаза и протянула свой фрукт младшей девочке. – О боже! Дженни! Спасибо! Теперь ты мой самый-самый лучший друг! Ким на такое лишь добродушно рассмеялась, игнорируя свой небольшой голод, который давал о себе знать, и сжимая тёплую ладонь Лисы в своей руке.***
Огромный дом встретил Дженни тёплыми огнями свеч и громкими разговорами взрослых, что иногда с интересом рассматривали её. Она пыталась глазами найти Лалису, но той нигде не было. Возможно, она была наверху, в своей комнате, и примеряла платье на этот долгожданный для неё вечер. Ким пытается стереть с лица глупую улыбку, когда резко вспоминает, как Лиса мечтала, чтобы её день рождения поскорее настал. «И почему ей так хотелось вырасти?» - сказала вслух Дженни, привлекая к себе ещё больше внимания. В свои шестнадцать она уже была популярна у мужчин, которые её совсем не интересовали. Её взгляд всегда устремлялся лишь на голубоглазую светловолосую девушку, что стояла к ней так близко, что даже можно было почувствовать тепло её тела. Неожиданно все гости защебетали ещё громче, и Ким повернулась в сторону лестницы, что вела на верхние этажи. Каждый раз, когда она видела Лалису Пранприю Манобан, она чувствовала, как внутри всё переворачивалось, как вся она начинала гореть. Лиса спускалась аккуратными шагами, держа крепко руку своего отца, который с нескрываемой гордостью смотрел на уже взрослую дочь. При виде Дженни она ярко улыбнулась, и Ким готова была запищать тут же, потому что Пранприя дарила такую улыбку только ей. Когда Лиса плавным движением руки отпустила своего отца и быстрыми шагами приблизилась к темноволосой, заключая её в свои крепкие объятия, она на ушко шепнула: - Я боялась, что ты не придёшь. И Дженни была готова поклясться, что Лалиса этим хотела сказать, что весь этот вечер она ждала лишь её и готова быть лишь с ней, что все эти гости ей даром не нужны, если Дженни сейчас здесь, рядом. - Ты стала на год старее, - горячий шёпот заставил тело младшей девушки покрыться мурашками. – Как я могла такое пропустить? – Лиса возмущённо ударила кареглазую по плечу и тихо рассмеялась, заглядывая в кошачьи глаза, в которых она с недавнего времени начала тонуть. - Спасибо, что пришла в нём, - она кивнула на красивое, пышное, зелёное платье и улыбнулась так, что Дженни захотелось её тут же поцеловать. Но разве такое было возможно? И из-за этого глупого вопроса, на который она не знала ответ, неприятная дрожь прошлась по телу. Темноволосая постаралась забыть об этом, выкинуть из головы, но она знала, что такое точно не забудешь. – Что-то не так? – И Лиса тихим переживающим голоском вернула её в реальный мир. Младшая бережно заправила выпавшую прядь тёмных волос за ушко и вновь ярко, поддерживающе улыбнулась. И Дженни почувствовала, как все мысли разом покинули её. И плохие, и хорошие. - Пойдём веселиться? – спросила Ким, наблюдая, как переживания и трепет рассеиваются в больших голубых глазах Пранприи, а радость и тихое счастье, настоящее, пестрят красками. - Пойдём, - шепнула Лалиса, крепко сжимая тёплую, маленькую руку в своей и нежно поглаживая большим пальцем по чужому. Музыка растворялась среди голосов гостей, что посматривали на хохочущих девушек, которые не боялись дурачиться среди этой толпы взрослых и серьёзных людей. Глаза напротив пьянили Дженни, и она блаженно прикрывала свои, прижимаясь к тёплому телу. Лалиса же нежно улыбалась, изредка поглядывая в толпу и дожидаясь, когда всех позовут за огромный стол, за котором будут разливаться вина по бокалам, а закуски отправляться в желудок. Светловолосая вздрогнула и повернулась к подруге, что случайно провела кончиком носа по шее. Взгляд Дженни был мягок и расслаблен, а улыбка хоть и не была такой яркой, как обычно, но она манила, и к этим губам хотелось прикоснуться. Все гости начали садиться за стол. И Лиса, уже взрослая девушка с упрямым характером, настояла на том, чтобы рядом с ней сидела ни её любимая матушка и ни её многоуважаемый отец, а Дженни. Даже Чеён, её подруга детства, села чуть дальше от именинницы, рядом со своими родителями. Все разом посмотрели на Манобан, и та, смущённо улыбаясь, крепко сжала руку темноволосой. «Я хочу найти в тебе своё успокоение», - поняла без слов голубоглазую Ким. Дженни в ответ сжала ладонь, что было намного больше её. «И ты найдёшь», - одним лишь этим действием сказала старшая. Праздник был в самом разгаре, когда две фигуры проскользнули в сад. Девушки закинули свои головы и всматривались в звёздное небо. Первая нарушила молчание Дженни: - Что же ты загадала, когда задувала свечи? Лалиса опустила свои глаза на красивую девушку, прикасающуюся к ней плечом. - А разве это не должно быть моим секретом? – аккуратные брови Лисы вздёрнулись. Темноволосая лишь пожала плечами. Голос её был обычным, и она сказала, как ей казалось, самую очевидную вещь: - Но я знаю все твои секреты, Лили. А в голове звучало такое отчётливое: «Пожалуйста, позволь мне стать ещё одним». - Не все, - шепнула младшая, надеясь, что её не услышат. Но Дженни поймала каждое слово и удивлённо посмотрела на подругу. - Не все? – дрожь прошлась по телу и сказалась на голосе. Лалиса вздрогнула, потому что из-за него всё внутри обрушилось. - Есть один, - продолжала шёпотом Пранприя. – Но вдруг он тебе совсем не понравится? Знаешь, многие люди уходят, когда им что-то не нравится… - Но и многие остаются… - Ким осторожно взяла за руку светловолосую. – Почему ты боишься, что я уйду? - Что? – Лиса, раскрыв свои глаза, уставилась на Дженни. – Я такого не говорила. – Смущённо сказала она. - Но ведь именно это ты и хотела сказать, ведь так? Манобан не ответила. Она перевела свой взгляд на ночное небо, усыпанное белыми точками, словно неопытный художник нечаянно брызнул краской, превратив обычный чёрный холст в произведение искусства. Вдруг что-то мелькнуло, и младшая затаила дыхание, быстро загадывая желание, словно оно всегда при ней. И она загадала то, что она загадывала последний год; она загадала то, что уже загадывала сегодня. Исполнится ли это глупое желание, Лиса не знала. Лиса не знала, хотела ли узнать это, потому что последствия его были так огромны, что могли придавить её счастье, что она ощущала в данный момент. И пусть это была лишь его маленькая часть. Глубокий вздох Дженни вывел её из лабиринта своих мыслей, из которого она бы не вышла. Она пробежалась глазами по кареглазой. Задержалась на её красивом профиле, фигуре. А пухлые губы заставили сглотнуть и набрать в лёгкие побольше воздуха, потому что в ту же секунду Лиса прижалась к ним своими. Распахнутые глаза Ким оттолкнули её, и она поспешила убежать, но рука, всё это время крепко сжимающая её собственную, не дала этого сделать, и её притянула к чужому телу, сталкиваясь губами, затягивая в неумелый поцелуй. Лалиса с тихим стоном отстранилась. В глазах её голубых – пелена, а на губах яркая улыбка, что становится только шире. - Теперь ты знаешь все мои секреты, - шепнула Лиса до того, как стереть с лица Дженни робкую улыбку поцелуем. И про себя повторяет радостное: «Сбылось».***
- Ты уверена? – шепнула в самые губы Ким, судорожно выдыхая. - Спрашиваешь ещё, - улыбнулась Лалиса, расстёгивая пуговицы на рубашке Дженни. В доме было пусто, и лишь две тени пересекались, соединялись и сливались в единую массу. Девушки осторожными поцелуями проходились по нежной коже, оставляя пятна, что на утро расцветут красными бутонами. Лиса с лёгким стоном ответила на требовательный поцелуй темноволосой, что сейчас своими крохотными ладонями сжимала её грудь. Одежда такая скомканная, мятая валялась у их ног, что замерзали из-за холодного пола. Ким нежным движением подтолкнула младшую к большой кровати, которая скрипнула под двумя разгорячёнными телами. Дыхание у самого бедра обжигало, и Пранприя крепко зажмурила глаза, отдаваясь этому ловкому языку. - Дженни, - её шёпот перерастал в крик, а крик в шёпот. Она чувствовала соблазнительную ухмылку старшей, чувствовала, как внизу живота что-то разгорается. «Неужели я люблю самого дьявола?», – пронеслось у неё в голове, когда удовольствие мелкой дрожью дало о себе знать. Но тут же, когда пальцы темноволосой девушки осторожным движением вошли в неё, такая отчётливая мысль стукнула в голову: «О боже, я в раю?» Движения были быстрыми, но нежными, и Пранприя ощущала, как огромная любовь заполняла её. Дженни поймала последний стон Лисы своими губами и счастливо улыбнулась, смотря как красивая грудь Манобан вздымается.***
Из-за нарастающей тревоги ноги подкашивались, а руки Дженни, которые она сжала в кулаки, дрожали. Лалиса стояла рядом с ней, опустив свою светлую голову. Слёзы струились по её щекам, и вся она дрожала и подрагивала, всхлипывая. Ярость, обиду и страх за их счастье, будущее и любовь чувствовала сейчас темноволосая девушка, что, пошатываясь, стояла перед Лисой. Казалось, что из-за грома небо обрушится на них и их страданиям придёт конец. Но пошёл всего лишь дождь. Его капли смешивались со слезами Манобан, и любой проходящий мимо них человек и не понял бы, что она рыдает и отчаяние и боль разрывают её изнутри. - Почему? – вопрос такой тихий и неожиданный вырвался из Дженни. Задавала ли она его Лисе или небесам – было не понятно. Ответ на него никто не пытался найти, и Лалиса ответила лишь: - Я не знаю. - Почему ты должна выйти за него? Почему?! – сорвалась на крик Ким. Голос её был стальной, и Пранприя поёжилась, словно впервые услышала его. Дженни схватила её за плечи и приблизила к своему лицу, прямо смотря в голубые глаза, в которых плескались грусть, тоска, мука. И сердце кареглазой дрогнуло, заныло, и она сама расплакалась. - Почему?! – и теперь уже сердце Лисы болезненно сжалось от отчаянного шёпота темноволосой. - Потому что так должно было случиться, - Манобан прижалась своим лбом к лбу Дженни. – Рано или поздно это бы случилось. И лишь поцелуи, наполненные общей горечью и болью, успокаивали и дарили надежду на счастливое будущее.***
Лалиса почувствовала, как пол под её ногами стал настолько мягким, что невозможно было даже ходить. Но это был лишь плод её воображения, поэтому она, слегка пошатываясь, шла к темноволосой девушке, что так и не сдвинулась с места. «Бежать, бежать, бежать», - кричал разум Дженни, но отчётливый, даже болезненный стук сердца говорил ей обратное, и она осталась стоять. - Ты пришла, - выдохнула Пранприя, и крепкие объятия настигли Ким, от который она и не думала уворачиваться. - Я не могла не прийти, - честно ответила Дженни. «Потом было бы поздно», - осталось несказанным. - Ты ведь прочитала его, да? – Лиса кивком указала на письмо, что Ким продолжала сжимать в своей руке. – Боже… - И вновь отчаянные объятия. Пранприя оглянулась по сторонам, и поймала взгляд своего мужа, который пристально наблюдал за ней, очевидно не догадываясь, кем была для неё эта красивая девушка, которую она так к себе прижимала. Тихое «пойдём» Лисы прозвучало, и Дженни готова была последовать за ней хоть на край света, но и она встретилась с тёмными глазами мужчины и вздрогнула, вспоминая, что девушка, что ведёт её куда-то, уже не принадлежит ей. А была ли она её? Сейчас Ким сомневается, но догадывается, что уже бывшая Манобан без раздумий ответила бы – да. И Лалиса в самом деле чувствовала, как каждая клеточка её тела, её души, её сердца принадлежит красивой шатенке. Они вышли, и звёздное небо, прямо как в ту самую ночь, предстало перед их глазами. Пранприя слабо улыбнулась и наклонилась, чтобы прикоснуться впервые за три года к губам, которые снились ей в её самых лучших и сладких снах. Ким тут же ответила и притянула светловолосую ещё ближе, чтобы между ними и воздуха не было. Приятная дрожь прошлась по всему телу, и стон, такой нежный и в то же время страстный, сорвался с алых губ. И наглая ухмылка заиграла на пухлых губах Лисы, потому что она знала, что только она может заставлять Дженни издавать такие звуки. - Я люблю тебя, - шёпот в самое ушко Дженни. - Знаю, - так же отвечает старшая. – Я тоже люблю тебя. Только тебя. И до самой смерти буду. – Лиса из-за этого почему-то вздрагивает и прижимается к тёплому телу с новой силой. И в груди заныло, а тревога, накатившая так неожиданно, злорадствует, шепчет, что что-то случится нехорошее. – У меня есть кое-что для тебя. – И Дженни из кармана, который, оказывается, был на платье, достаёт красную коробочку и протягивает Лалисе, что стоит, раскрыв рот, удивлённо смотрит. - Что это? – руки у Ким были холодными, и Пранприя вздрогнула, забирая вещь. - Открой этим вечером, когда меня уже не будет рядом с тобой, - голос старшей дрожал, и удивление Лисы стало больше. – Обещай, что обязательно откроешь! – Требовательный тон заставил вздрогнуть светловолосую, но она кивнула и, крепко держа в руках подарок, вновь прижалась губами к губам напротив. Дженни, углубляя поцелуй, застонала, и голубоглазая почувствовала всю несправедливость их мира. Им нельзя быть вместе, но они любят друг друга, нуждаются в друг друге. Когда Лиса легонько толкнула Ким, чтобы прижать к яблони, темноволосая разорвала их поцелуй и отрицательно покачала своей головой, что от прикосновений Пранприи стала лишь тяжелее. - Не здесь, - выдохнула она, - пожалуйста. И этого хватило Лалисе, чтобы схватить за руку любимую ей девушку и помчаться в дом, в спальню, в которой тоскливо догорали свечи, как будто зная, что ждёт возлюбленных после. Поцелуи стали требовательнее, а касания горячее. Нетерпеливые просьбы, тихие стоны, громкие стоны разносились по всей комнате. Дженни отчаянно прижимала к себе голое тело Лисы, что двигалась в ней то медленными движениями, то быстрыми. Они утопали друг в друге, не крича о помощи; они любили друг друга, и эта любовь, трогательная, настоящая, та, ради которой не жаль и умереть, в эти минуты пронизывала воздух; они были кем-то большим, чем люди, любящие друг друга. И Лалиса, уже лежащая на спине, чувствующая Ким на себе, молилась, чтобы эта теплота, разливающаяся в ней, никогда не покидала её. Но она её покинула, хоть и намного позже, чем темноволосая Дженни, но покинула, исчезла. И лишь красные, почти кровавые пятна напоминали и о нём, и о ней. Коробочка, что дала ей кареглазая, лежала на столе, и Пранприя, вспомнив своё обещание, быстрыми шагами приблизилась к дубовому столу и взяла в свои дрожащие руки подарок. Она поцеловала его губами и шепнула имя, которое всегда было на кончике её языка. Открыв нежным, осторожным движением коробочку, она обратила внимание на помятую, пожелтевшею бумажку, что лежала поверх красного, так же почти кровавого, как и следы, оставленные ею, браслета, на серебре которого был рисунок цветка, такого знакомого ей, но вспомнить его названия она так и не смогла. Разноцветные камни, украшавшие подарок, блестели из-за огней свеч. Внутри него, этого удивительного браслета, который пугал её своим цветом, были лишь три буквы, из которых получалось бесконечное«люблю».
Лалиса долго вглядывалась в него. В спальне она была одна. Переведя взгляд своих голубых глаз, напоминающих летнее небо, девушка встала и тихими шагами, чтобы не нарушить тишину, чтобы не спугнуть тайну, которая, она знала, сейчас ей раскроется, прошла к двери и закрыла её на замочек, чтобы никто не смог потревожить её, чтобы он не смог. Она раскрыла бумажку и поняла, что слёзы её обжигают щёки. Она читала самой себе, шептала, но настолько тихо, чтобы стены не услышали её. «Здравствуй, Лили, если ты это читаешь, то значит, что я уже далеко от тебя. Очень далеко. Это была наша последняя встреча. Я не сказала тебе этого лишь потому, что не могла бы вынести твоих слёз; хотела, чтобы мы попрощались вот таким образом – без горечи, без боли, с надеждой встретиться вновь. Возможно, так поступает человек, думающий лишь о себе и ставящий себя впереди всей планеты. Возможно, сейчас ты проклинаешь меня, моё имя, мой поступок, но это было ради тебя. Знай это. Поверь мне. Пожалуйста. Почему же я села в этот проклятый поезд и уехала от тебя, моей единственной любви? Само воспоминание о том, как он прижимает тебя к себе, как касается своими грубыми руками тебя, ненавистно мне. Я не могу жить поблизости, не могу жить в этом городе, не могу видеть и понимать того, как он думает, что ты – его, когда мы обе знаем, чья ты на самом деле. Сама мысль о том, что нам уже не быть вместе, отравляет меня, убивает, заставляет хотеть нажать курок у своего виска. Я люблю тебя, и я знаю, ты любишь меня, и я знаю, что ты не любишь его. Но, когда сама судьба смеётся в наши лица, имеет ли это значение? Имеет ли смысл хоть что-то в нашей истории? Не подумай, я не отказываюсь от нас и от того, что было между нами. И тебя не смею просить о таком. Просто помни, как нам было когда-то хорошо и как мы были счастливы. Помни об этом так, как помню я – навсегда, на всю жизнь, до самой смерти. Прости меня, прости, что оставляю тебя; прости что ты, вместо того, чтобы радоваться моей любви, лишь живёшь с нею; прости меня за то, что не смотрела, куда я иду, и столкнулась с тобой; прости меня, что когда-то, в такую же звёздную ночь, я начала тот нелепый разговор. Мне ничего в этой жизни больше не надо, лишь прости меня. Если вдруг ты что-то узнаешь обо мне, то не вини себя. Помнишь, ты сказала, что твоя глупая женитьба на этом человеке должна была случиться? И вслед за ней должно было случиться и это. Я бы не смогла убежать, скрыться, спрятаться и нести свою любовь к тебе, зная, что ты принять её не можешь из-за обстоятельств, в которые нас кинула сама жизнь. И если вдруг ты захочешь увидеть меня, и если вдруг ты увидишь, то не плачь, не позволяй этой проклятой земле впитывать твои слёзы. Я склоняю перед тобой свою голову, я вырываю из груди своё сердце и отрекаюсь от него, отдавая тебе, моей единственной. Да благословит имя твоё Господь, да пошлёт он тебе счастье, которое птицей улетело от нас, которое мы так давно не ощущали, да поможет тебе справиться с этой ношей, что ты нести будешь. Письмо сожги, моя дорогая. Сожги, чтобы никто не смог прочитать его кроме тебя, чтобы по этим строчкам бегали лишь твои глаза, чтобы наш секрет унесли под землю лишь мы. А с браслетом, что я тебе дала, делай, что пожелаешь. Но сохрани его ради нашей любви. И, пожалуйста, никогда не забывай меня. А если и забудешь, то надеюсь лишь от огромного такого счастья, что глаза застилает людям.Навеки твоя Джен-Джен».
Слёзы ливнем полились из голубых глаз Лисы, тяжёлые всхлипы пронзали тишину спальни. Она алыми губами целовала строчки, написанные её почерком, прижималась к ним лишь с одной мыслью, что она прикасалась к этому помятому куску бумаги, что она тоже целовала его, что этот след от помады как прощальный поцелуй, что останется в памяти Лалисы, запомнится намного лучше, чем тысяча других, таких нежных и заботливых. Любовь её к этой девушке стала ещё сильнее, острее ощущаться. И Пранприя знала как самую очевидную истину, как сказку, которую рассказывала ей мама каждый вечер перед сном, что эта боль теперь останется с ней навечно, что это чувство, когда-то согревающее её и спасающее в самые трудные минуты её недолгой жизни, теперь будет тяжелее в разы. Но ради памяти той, что так любит она и что так любит её, такую глупую девушку со светлыми волосами, она готова жить, пытаться жить. И в какой-то миг ей показалось, что сзади неё промелькнула знакомая тень в пышном красивом зелёном платье, что эта тень ей даже приветливо улыбнулась. Лиса проплакала до самого утра, сидя на мягкой кровати, но сон одолел её, и, когда солнце начало вставать, ей приснилось, как она с опухшим от бесконечных слёз лицом с красным браслетом на тонком запястье и с такой же красной азалией идёт по сырой земле к холодной могильной плите.