Плач неба

Лидер говорил: «Никто не обязан делиться своими историями, никто не обязан ничего рассказывать о себе, потому что после вступления в Акацуки шиноби теряют принадлежность к стране, деревне и клану». Лидер говорил это — говорил, по мнению Итачи, неправду. Ведь он не потерял ничего из этого. Значит, лидер лгал. Лгал, как и многие-многие шиноби. Лгал, как и все. Все, кроме Шисуи. И ещё… Лидер лгал, потому что Итачи часто слышал от него: «в Амегакуре небо всегда плачет». Вот так до смешного пафосно говорил о своей-очевидно-родине, о чём свидетельствовал его перечёркнутый протектор. Итачи было смешно. Только это был горький смех, и звучал бы он надломлено и истерично, если бы звучал. А хотел ли Итачи смеяться? Нет, не хотел. Итачи хотел только лишь трёх вещей на свете: защитить Саске, защитить Коноху и оказаться в тёплых объятиях Шисуи. Правда, то, другое и третье было осуществимо. Другое дело, что всё это требовало различных усилий. Защитить Саске оказалось сложнее, чем защитить Коноху. Защитить Коноху оказалось сложнее, чем обнять Шисуи. — В Амегакуре небо всегда плачет, ты знал, Шисуи? — Итачи кутается в его одежду, смотрит на потрескивающие в костре дрова и слушает этот треск. От костра, разведённого Шисуи, всегда становилось теплее не только телу, но и душе. Итачи смотрит на потрескивающие в костре дрова, слушает этот треск и думает, что ему станет ещё лучше, если в огне окажется плащ, сушащийся сейчас над этим костром. Или же он в этом самом плаще. — Там всегда идёт дождь, ты это хочешь сказать? — Шисуи вглядывается в слезящиеся глаза Итачи, читая его мысли. Телу Шисуи холодно, а душе, наверное, тепло. — Нет, не совсем это. Небо в Амегакуре оплакивает многочисленных жителей, которые погибли по вине Пяти Великих Наций. Теперь я знаю, почему сегодня шёл дождь, Шисуи, — Итачи не отводит взгляда от костра, даже не моргает, а перед его глазами всё плывёт. Но Шисуи знает, что слёзы в глазах его возлюбленного вызваны вовсе не пламенем, полыхающим рядом. — Почему? — Шисуи ходит вокруг костра, по-хозяйски проверяет, готова ли рыба. Итачи наконец-то отводит блуждающий взгляд от костра, смотрит на голую спину, ноги и руки Шисуи. — Сегодня умер Бива Джузо. За меня умер. За меня, Шисуи, — отвечает Итачи. Шисуи ничего не говорит, лишь кивает, продолжая проверять рыбу, которую он только недавно наловил специально для Итачи. Итачи знает, что Шисуи лучше всех разводит костры, лучше всех готовит жареную рыбу… Шисуи вообще лучше всех. Итачи нехотя стягивает с себя одежду возлюбленного — нужно отдать, а то совсем замёрзнет. На душе — тепло, но душевным теплом не согреешь тела. Ещё более нехотя Итачи натягивает плащ Акацуки, однако останавливается на полпути, слышит невнятное бормотание Шисуи, отвлекается на него, и плащ немного сползает с плеча. Шисуи улыбается этому и начинает петь громче. — Я очень рад, что ты раздеваешься, потому что ты одеваешься в не пойми что… Итачи полностью согласен с Шисуи. Он тоже улыбается. Плащ оказывается на земле. Когда Итачи был маленьким, он часто представлял этот день. Только никогда не представлял его вот так. В конце концов, это тоже своего рода объятия. В конце концов, это должно вроде бы согревать получше объятий. Сначала это и оказывается правдой. Только вот рыба подгорает, дождь тушит костёр, а Итачи нужно ложиться спать и развеивать технику теневого клонирования.