***
Лайт был… расстроен. Пожалуй, впервые с момента попадания сюда, он чувствовал что-то большее, чем просто оцепенение. Удивление и раздражение: эмоции, которые он давно не испытывал. Первая партия в шахматы после победы на национальном чемпионате в средней школе, и он проигрывает какому-то выскочке в реабилитационном центре. Невероятно. Если бы его «я» из того времени увидело его, то ему было бы стыдно. — Ты выглядишь удивленным, Лайт, но я предупреждал тебя, что хорош, — пожал плечами Эл с очень быстрой улыбкой, словно он нервничал из-за того, что позволил кому-то увидеть свое счастье. (Словно кто-то мог попытаться отнять его.) — Я был чемпионом страны в тринадцать, — произнес Лайт, глядя на доску, будто она могла сказать, где он ошибся. — Полагаю, тебе просто придется продолжать играть со мной. Практика ведет к совершенству, — Эл звучал слишком весело. Лайт вздрогнул от прозвучавшей фразы, резко вспомнив о мучающих его вещах. Выражение лица Эл стало серьезным: — Я сказал что-то не то, да? Если объяснишь, что именно, я больше никогда этого не повторю. Лайт поднялся, чтобы уйти, и нерешительно замер у двери, ведущей из общей комнаты. После паузы, необходимой, чтобы собраться с мыслями, он ответил: — Про практику, — и оставил Эл додумывать остальное самостоятельно. Практика ведет к совершенству, но совершенство — скучно. Зачем играть, если знаешь, что выиграешь?***
— Пожалуйста, поиграй со мной в «Морской бой», пока я не умер от скуки, — заявил Эл, свалившись на его кровать и уставившись широко распахнутыми глазами. Лайт вернулся к чтению, на этот раз, вероятно, новой книги: — Умереть от скуки физически невозможно. Поверь мне. Эл долго молчал, все еще лежа в изножье его кровати. Лайт не был уверен когда личное пространство перестало что-то значить. Может где-то после игры в шашки? Это точно было до той игры про роботов, которую принес для них друг Эл… — Как насчет: пожалуйста, сыграй со мной в «Морской бой», пока я не стал еще более раздражающим, чем сейчас? Лайт вздохнул. — Если я продемонстрирую хоть немного сомнения в том, что ты можешь быть более раздражающим, ты все равно будешь таким из вредности, — он снова вздохнул и закрыл свою книгу. — Давай уже. Выражение лица Эл было торжествующим. Лайт почувствовал что-то близкое к раздражению, но не стал утруждать себя такими сильными чувствами.***
«Морской бой» не был той игрой, в которую им следовало играть вместе. Они привлекли толпу: отчасти благодаря звуковым эффектам, издаваемым Эл, отчасти потому, что на двоих у них было всего четыре промаха. Если кто-то и мог сыграть в «Морской бой» вничью, то, по мнению Лайта, это были бы они двое. — Наконец-то, адмирал Ягами, вы, действительно, потопили мой линкор, — произнес Эл, низким от притворной скорби голосом, прижимая к груди воображаемую шляпу. Наблюдавшие за ними люди, которые по какой-то причине болели за Лайта, зааплодировали. — Вы были восхитительным противником, и я не забуду эту потрясающую победу надо мной. Лайт вздохнул, коротко закатил глаза, методично собирая фигурки. — Не надо так драматизировать. Ты не ребенок, — сказал он, когда люди разошлись. — Кто сказал, что взрослые должны быть скучными? Лайт пожал плечами, сложил доску и встал, чтобы уйти: — Я бы хотел провести время до ужина в спокойствии, так что если ты все еще хочешь развлекаться, я буду благодарен, если ты останешься здесь. — Нет, мне пока достаточно, — ответил Эл, тоже вставая. — Неплохо было бы почитать, если у тебя есть какие-то рекомендации для меня. Лайт совершенно не мог вспомнить ни одной книги, которую прочитал за последние два месяца. Всю прогулку по коридору он провел в раздумьях, в конце концов остановившись перед своей книжной полкой и разглядывая каждую обложку. Наконец, заметив самую потрепанную книгу из всех, он оглянулся и жестом указал на нее: — Раньше я много читал Плат. Так что, на твоем месте, начал бы именно с этого. Лайт устроился на кровати, поджал ноги и отвернулся, вцепившись для надежности в книгу, которую читал сам. Эл утвердительно хмыкнул, вероятно, стоя на коленях перед полкой. Когда Лайт взглянул на него, то увидел, как Эл провел тонким пальцем по потрескавшемуся, потрепанному корешку. Слишком поздно Лайт вспомнил все подчеркивания и заметки, которые он делал, когда учился в школе. Если он хотел остановить… — Спасибо, Лайт. Наверняка мне понравится. Когда я закончу, ничего, если я скажу тебе, что мне понравилось больше всего? — Эл поднял глаза от книги. Выражение его лица было открытым, а поза нарочито расслабленной и непринужденной, словно Лайт был испуганным животным или застенчивым ребенком. — Я уверен, что ты, как обычно, сделаешь то, что захочешь, — Лайт вернулся к своей книге, уверенный, что Эл воспринял этот ответ так, как подразумевалось: не как «нет». Эл устроился на своей кровати и они погрузились в блаженную тишину. Лайт почувствовал, как напряжение медленно спадает с плеч. Когда его взгляд переместился на страницу, он с удивлением обнаружил, что действительно читает, и увлекся какой-то историей про Пуаро, которую не знал. Остаток дня был… неплохим.***
— Итак, Лайт, ты вообще писал в своем дневнике с тех пор, как мы разговаривали на прошлой неделе? — спросила психотерапевт, взглянув на него с суровым видом. Лайт уставился на поверхность ее стола: — Нет. Доктор вздохнула. — Лайт, мы говорили об этом. Тебе нужен конструктивный способ признать свои чувства, если ты не собираешься говорить со мной более открыто. — Общение и честность — залог успешного выздоровления, — повторил Лайт, опустив взгляд на ковер, а затем посмотрев на свои ноги. Ужасные, уродливые слипоны, потому что ему нельзя было доверить шнурки. Он вздохнул так же тяжело, как и она. — Если ты не хочешь говорить о себе, почему бы тебе не рассказать мне о новом соседе? Несколько человек говорили мне, что он довольно странный. Лайт услышал собственный смешок: — Преуменьшение. Представьте себе птицу, но с глазами и ртом лягушки. Женщина рассмеялась, выглядя удивленной, но с улыбкой продолжила: — Вы ладите? Лайт пожал плечами. — Если я прошу, он обычно оставляет меня в покое. — А если не просишь? — То пристает ко мне, пока я не соглашусь поиграть с ним в настольные игры. — Звучит весело. Как думаешь, почему он так поступает? — ее глаза выдавали ее жгучий интерес, как будто она приближалась к какой-то важной личной детали. Как будто. — Ему скучно. Зачем еще взрослому человеку играть в игры, предназначенные для детей? Доктор ничего не ответила, но записала что-то. Лайт вздохнул. Очевидно, это была одна из таких встреч.***
К концу разговора Лайт, как обычно, чувствовал себя вымотанным и раздраженным. Он ел свой ужин в тишине, игнорируя даже притягательный голос Эл. Впрочем, Лайт был уверен, что Эл все понимает, но по какой-то причине не задает вопросов, позволяя ему быть более или менее одному, но не оставляя в одиночестве. Возможно, это было даже приятно. Возможно.***
Когда на следующий день Эл вернулся со своего приема, они вместе молча шли на ужин. Лайт старался не обращать на это внимания, но то, как Эл смотрел на свою еду… С отвращением и видимым дискомфортом. Возможно с боязнью? Может, Лайт все-таки был прав насчет расстройства пищевого поведения, хотя Эл вряд ли был из тех, кого беспокоит их вес… На самом деле не ел ничего особенного: какое-то простое блюдо с лапшой. Лайт рассмотрел его и сравнил с собственным супом. Определенно более привлекательно. — Скорее всего, он не отравлен, но я проверю, если хочешь, — сказал Лайт, сделав еще глоток супа. Глаза Эл были широко раскрыты, даже шире, чем обычно, и казались безумными. Он рассмеялся так, словно его заставили: — Меня беспокоит не яд, а все остальное, — и продолжил с оттенком исповеди. — Это… Это выглядит мерзко, и, возможно, меня от этого стошнит. — Не думаю. Мама делает мне что-то такое, когда я плохо себя чувствую. Довольно нежно для желудка, на самом деле. Как я уже сказал, я проверю, если хочешь, — пожал плечами Лайт. Он не был уверен, почему потрудился сделать это предложение, но с каким бы внутренним смятением ни справлялся Эл, оно казалось довольно тяжелым. — Проверишь? — спросил тот после долгой паузы, еще более мягким, чем прежде, голосом. Застенчиво. Лайт взял палочки для еды и подхватил немного лапши из миски Эл, быстро перенеся ее к себе и съев, прежде чем лапша успела упасть. Он жевал медленно, уделяя особое внимании текстуре и вкусу. — Не слишком кашеобразно, но и не твердо. Легко, немного солено, но в целом довольно приятно, хотя и просто, — подвел итог Лайт, отложив палочки. — К счастью, вкус не испортится, даже если блюдо остынет, так что можешь не торопиться. Эл прикусил губу, впервые за неделю знакомства выглядя юным: — Меня не стошнит? — Сомневаюсь. Эл глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и уставился на еду так, словно столкнулся с одним из подвигов Геракла, а затем, наконец, сделал маленький, нерешительный укус. Он жевал с сосредоточенностью человека, обезвреживающего бомбу, прежде чем проглотить. Несколько долгих секунд он ждал, что произойдет что-то плохое. Когда ничего не произошло, он съел еще один маленький кусочек. И еще один. Вскоре он прикончил треть миски. Раньше Лайт не обращал на это внимания, но теперь был почти уверен: это единственное, что Эл при нем ел. Эл одарил его легкой, благодарной улыбкой. Лайт кивнул в ответ и молча доел свой суп. Эл не стал уходить, хотя уже закончил. Это показалось Лайту странным, но он предпочел не задавать вопросов.***
— Твоя сестра хочет навестить тебя, — сказала ему психотерапевт на следующее утро после завтрака. Приятная неясность, в которую он погрузился, резко рассеялась. — Ответ по-прежнему отрицательный, — Лайт отвернулся и скрестил руки на груди. — Хочешь, я ей что-нибудь скажу? — со вздохом спросила она, словно разочарованная его решением. — Вы можете сказать ей все, что угодно, но я не хочу видеть ни ее, ни маму. — Что насчёт твоего отца? — Ага, конечно. Как будто это произойдёт. Но если так, то я согласен, — насмешливо фыркнул Лайт. — Только не говорите ни слова об этом условии. Он должен спросить сам, или ответ все ещё будет «нет». — Хорошо. Она снова вздохнула, словно это он был слишком упертым. Ага, конечно.***
— Я не буду играть с тобой в «Монополию», Эл. Выбери что-нибудь еще. — Как насчет «Сорри»?***
— Я обещала твоей сестре передать письмо, которое она написала. Тебе не обязательно читать его, хотя, думаю, что тебе стоит это сделать. Она была непреклонна в том, чтобы я передала его тебе лично в руки, — сказала психолог во время следующего сеанса. Лайт вздохнул, но забрал письмо, когда уходил: — Посмотрим. К тому времени, как он добрался до своей комнаты, он уже смирился с тем, что прочтет письмо. Конечно, прочтёт. Несмотря ни на что, Лайт заботился о своей сестре, и иногда ему не хватало ее присутствия рядом.Лайт,
Я скучаю по тебе и очень тебя люблю. Мне кажется, что, может быть, причина того, что ты не хочешь меня видеть, в том, что ты винишь меня во всем этом, хотя мама говорит, что это невозможно. (Она многое считала невозможным, не так ли? Хотелось бы, чтобы она была права.)
Я чувствую, что должна извиниться перед тобой. Не за это, а за то, что возвела тебя на пьедестал, как все остальные. Было неправильно с моей стороны видеть в тебе больше, чем человека, а, следовательно, меньше, чем человека. У тебя тоже есть чувства и мысли, и я поступала ужасно игнорируя их. Это ошибка, которую я не повторю ни с кем, и, особенно, с тобой.
Ты мой старший брат, один из тех, кого я люблю больше всего на свете, и один из самых сильных людей, которых я знаю, поэтому я считаю, что ты обязательно сможешь скоро вернуться домой. И тогда я сама смогу убедиться, что ты жив чувствуешь себя лучше, чем раньше.
Люблю тебя!
Саю
Лайт ошеломленно уставился на письмо, не в силах сделать ничего, кроме как смотреть на текст. Его разум цеплялся за предположения сестры: как он мог винить ее? Его собственные неудачи привели к этому, а не она. Это его вина, что он не смог держать себя в руках, и его вина, что он даже не сумел умереть правильно. Что он должен был быть найден своей сестрой, которую сам защищал от подобной тьмы… Лайт вытащил дневник и ручку, которую ему разрешили иметь при себе, и начал писать ответ.Саю,
С чего ему вообще начать?Я не виню тебя. Никогда не винил. Единственный, чья вина вообще есть — я сам.
Он заставил себя остановиться прежде, чем следующие предложения попали на бумагу — Саю не нужно знать, что он считает свое все ещё бьющееся сердце ошибкой. Она не поймет о чем он говорит, и может почувствовать себя виноватой. А Лайт этого не хотел.Я тоже люблю тебя, но не знаю, когда вернусь домой. Я пока не чувствую себя готовым к посетителям. Трудно объяснить, но мне кажется, что будет лучше, если я сейчас останусь один. Скажи маме, что я люблю ее, и скажи папе, что мне очень жаль.
Береги себя,
Лайт
Он сложил письмо и вздохнул. — Письмо из дома? — поинтересовался Эл, садясь на свою кровать. Лайт чуть вздрогнул. — Да. — Мне не разрешают видеться с братьями. Видимо, мы плохо влияем друг на друга, — Эл устроился удобнее, изображая непринужденность. — Только один из них обошелся без обязательных консультаций после того, как я оказался здесь. Он вроде как замкнутый, но ему лучше, чем остальным, полагаю. — Со всеми что-то не так, так что велика вероятность, что когда-нибудь он наверстает упущенное, — ответил Лайт, уставившись в потолок и перебирая пальцами край письма. — Может быть, — согласился Эл. — Но опять же, может и нет. Мы все приемные, поэтому полны забавных сюрпризов. Лайт не стал отвечать. Тема семьи все еще была для него сложной, даже если Эл было комфортно шутить насчёт нее. Возможно, он попробует узнать больше, если они снова заговорят об этом.***
— Давай, Лайт, пожалуйста, поиграй со мной в «Монополию». Мы уже почти все другие игры наизусть выучили. — Я не… — Лайт не сводил глаз с коленей. Последний раз он играл до, вместе с сестрой. Эл вздохнул: — Ладно, наверное, мне придется попросить кого-нибудь еще… — Нет, — запротестовал Лайт слишком быстро. Удивление Эл было отражением его собственного. Откуда это взялось? Что он делал? Если бы Эл попросил кого-то другого, Лайт бы на несколько часов избавился от него! Но почему-то мысль о том, что Эл играет в настольные игры с кем-то другим, вызывала дискомфорт. — Нет, не играть с другими людьми? Или нет, ты будешь играть со мной? Лайт закрыл глаза, желая, чтобы вернуть свой прежний пузырь оцепенения. Что бы с ним сейчас ни было, это было неудобно: — Нет, я буду играть. Эл почти что засветился. — Это здорово! Мне здесь больше никто не нравится, поэтому я не знал кого еще попросить, — признался он, потирая затылок. — Я уверен, ты бы что-нибудь придумал. — Может быть, но теперь мне не нужно. И я знаю, что ты не очень-то хочешь играть, так что мы можем сыграть пол-игры. Мы просто не будем брать кредиты в банке. — Ну уж нет, если мы играем, то играем правильно.***
Лайт был не просто расстроен, он действительно начинал злиться. Из-за настольной игры. Боже, Эл медленно, но верно опускал его до своего уровня. Он вел себя как ребенок. — Лайт, ты в порядке? — Эл звучал нерешительно. — Это всего лишь игра. Тебе не обязательно иметь идеальную монополию, чтобы выиграть. У Лайта перехватило дыхание, вспотели ладони и участился пульс. Он резко поднялся и вышел из комнаты. Его сердцебиение было слишком быстрым. Ему нужно было успокоиться, но ни один из его обычных способов не работал. Если он не был идеален… Если он не был идеален…! К тому времени, когда Эл вернулся в их комнату, Лайт был погребен под грудой одеял. Каждый вдох давался с трудом, сердце все еще колотилось. Если он не сможет взять себя в руки, ему придется идти к своему психотерапевту, и от этой мысли становилось еще хуже. Куда исчез его мирный пузырь? Почему он не может вернуться к тому, чтобы ничего не чувствовать? Кровать сдвинулась, когда Эл сел. — Мне жаль. Я подумал о том, что сказал, и, кажется, все понял. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя? — спросил Эл как всегда успокаивающим и притягательным голосом. Лайт взглянул на него. Черные перья волос Эл выглядели еще более растрепанными и беспорядочными, лягушачьи глаза для разнообразия не были выпученными, темные круги вокруг них посветлели по сравнению с тем временем, когда он только приехал. Он смотрел на свои колени, будто ему было стыдно, и даже не пытался перевести взгляд на Лайта. Лайт хотел, чтобы Эл посмотрел на него, увидел его. Хотел, чтобы эти темные глаза привязали его к реальности, бросили ему вызов, как это было всегда. (Всегда — такое относительное понятие; две недели и вечность казались взаимозаменяемыми). Словно прочитав его мысли или почувствовав его взгляд, Эл все же встретился с ним глазами. Темнота, не удушающая, но теплая и мягкая, как одеяло, затянула Лайта в себя. Спустя какое-то время он вспомнил, что получил вопрос: что я могу сделать? — Я… не хочу быть один, — признался Лайт, выдавливая из себя слова. Что она всегда говорила? Ты должен просить о том, чего хочешь? Он собирался уточнить, но Эл уже придвинулся ближе. — Может, мне тогда посидеть с тобой? Лайт кивнул, пододвинувшись и поднимая для него одеяла. С улыбкой более слабой, обычно, Эл скользнул под одеяла, оперевшись на изголовье. Лайт почувствовал облегчение: Эл понимал его лучше, чем кто бы то ни было, знал, что он имел в виду, не требуя уточнений. Лайт не мог вспомнить, когда в последний раз был с кем-то плечом к плечу, не мог даже вспомнить, когда в последний раз ему хотелось, чтобы кто-то к нему прикоснулся. Эл позволил прислониться к его плечу, ничего не говоря. Лайт чувствовал как постепенно расслабляется, пока не обнаружил, что опирается на Эл всем своим весом. Тем не менее, Эл молчал и просто сидел с ним. Что-то в этой ситуации казалось правильным. — Вот почему я это сделал, — услышал Лайт собственные слова. — Если я не мог быть идеальным, не было никакого смысла существовать. Принятие решения стало просто еще одним несовершенством, усугубившим мой позор. — Ты потерял причину жить? — Не знаю, была ли она у меня вообще. Я даже умереть правильно не смог, — пробормотал Лайт. Он вздрогнул, когда рука Эл опустилась ему на плечи. — Если на то пошло, я рад, что тебе это не удалось. Я был бы несчастен, если бы никогда не встретил тебя. Лайт почувствовал, что его пульс снова участился, но уже по другой причине. Он делал Эл счастливым? Но Лайт никогда не был особенно добр к нему. В какой-то степени ему самому нравился Эл; сложившаяся ситуация была тому явным доказательством. Но Эл нравился он, нравилось, что он рядом? — Что если ты найдешь другую причину жить? — голос Эл был как всегда успокаивающим, омывающим Лайта, словно прилив. — Не знаю. Не помню, когда в последний раз меня интересовало, ну, хоть что-то. — Ты все еще хочешь умереть? — Я не чувствую, что живу, так что это не имеет значения. Смерть, по крайней мере, вытащит меня из чистилища, — Лайт старался не думать слишком много о том, что он все еще прижимался к Эл, привязанный к реальности рукой на плечах и голосом у уха. — Чем ты занимался в детстве? Ты упоминал, что был чемпионом по шахматам, верно? — большой палец Эл погладил его по плечу. — Я был идеален в шахматах; никто не мог бросить мне вызов, поэтому я прекратил ими заниматься. С теннисом аналогично. — Ну, вот и все. Ты должен прожить достаточно долго, чтобы мы оба смогли выбраться отсюда. Я хочу как следует поиграть с тобой в теннис, — заявил Эл. Лайт слышал улыбку в его голосе, и закатил глаза, отвечая: — Теннисный матч — не причина жить, Эл. — Почему нет? Это то, чего можно с нетерпением ждать. Знаешь, я был чемпионом Англии по теннису в средней школе. Лайт вздохнул: — И ты не успокоишься, пока мы не проверим в матче способности японских и английских чемпионов по теннису в средней школе, не так ли? — Не успокоюсь, — согласился Эл. Лайт прислонился щекой к его плечу, внезапно почувствовав усталость и истощение. Эл переместил руку на его бок, выводя пальцами круги по ткани рубашки. У Лайта возникло неожиданное желание писать так, как не хотелось с подросткового возраста, так, как он писал до того, как все, что ему когда-то нравилось, потеряло свою привлекательность. — Думаю, я смогу продержаться достаточно долго, чтобы обыграть тебя в теннис, — вздохнул он, закрывая глаза. — Громкие слова, — поддразнил его Эл, устраиваясь так, что его щека прижалась к макушке Лайта. Лайт почувствовал, как появляется его собственная улыбка, но решил, что, скорее всего, она не возникнет на лице. Он просто очень устал.***
Они не стали обсуждать это после, но Эл наблюдал за ним больше обычного в течение нескольких дней, а затем кивнул и разрешил всему вернуться в нормальное русло. Лайт написал стихотворение, как только перестал чувствовать, что за ним следят. Довольно короткое, но это было уже что-то.***
— Ты писал в дневнике? — спросила психотерапевт на следующей встрече. Лайт колебался. Он не делал записей в дневнике, но… Лайт уставился на свои руки. — Типа того? — тихо ответил он, как будто мог не дать ей услышать то, что сказал. — А? О чем ты писал? — Ни о чем. Она вздохнула: — Лайт, мы действительно должны играть в эту игру сегодня? — Нет, — хмыкнул Лайт. — Я ответил. Я написал ни о чем. Она моргнула, рассматривая его. После того, как он два дня чувствовал постоянное наблюдение Эл, он уже не так нервничал, как обычно, под ее пристальным взглядом. — Ты написал ни о чем. Лайт закатил глаза, преодолевая желание наброситься на нее за повторение, вместо того чтобы сказать что-то новое. Она реагировала с удивлением, напомнил он себе. Не ее вина, что он привык к тому, что Эл просто понимает все сразу. — Тебе стало легче после? — Не особо. Но мне захотелось писать, и вы сказали, что я должен, — пожал плечами Лайт. Он не хотел говорить о том, как трудно было писать стихотворение, будто каждое слово нужно было вытаскивать на свет с криком и болью. Это было как попытка поймать и удержать тьму, как толкать валун в гору. Изнурительно. Раньше поэзия давалась ему легко, как дыхание. — Я рада, что ты пишешь, хотя ты должен писать для себя, а не для меня. В конце концов, если ты не решишь показать мне, я никогда не увижу ничего из этого, — она улыбнулась, стараясь обезоружить. — А как дела с твоим соседом по комнате? Я слышала, что на днях у вас двоих возникли разногласия. Вы все уладили? — Он задел за живое, но извинился, — Лайт перевел взгляд с потолка на стол. Лучше не затягивать. Он не хотел говорить об этом. — Он поступил по-взрослому, — сказала она с явным одобрением. Лайт снова закатил глаза: — Дети знают, что нужно извиняться, если они кого-то обидели. Это взрослые забывают. Он поднялся, чтобы уйти. — Тебе стало хоть немного лучше, Лайт? — Не знаю. Я вообще мало что чувствую, как и обычно. — Думаю, надо попробовать увеличить дозу. Что скажешь? Лайт пожал плечами: — Не думаю, что это имеет значение, но хорошо.***
На следующее утро за завтраком взгляд Эл зацепился за его лекарство: — Что-то новое? — Доктор хочет попробовать более высокую дозу. Думаю, было недостаточно. — Ты помнишь наш уговор? — спросил Эл ковыряясь в своей тарелке и морща нос. Лайт пододвинул тарелку к себе и взял немного. Задумчиво прожевав и проглотив содержимое, он сказал: — Это что-то вроде хлопьев, только мягче и теплее. Мягкие кукурузные хлопья. В целом довольно безвкусные. Если тебе можно что-то добавить, то корица может улучшить вкус, — отрезав кусочек яичницы, Лайт добавил: — Спроси насчет французских тостов. Это как сладкий хлеб. Уверен, тебе понравится. И, конечно, я помню. А что? — Мягкие хлопья? — Эл скривился, но взял ложку, чтобы попробовать. — Я просто хотел убедиться, что ты помнишь. Если у тебя будет больше энергии, ты, возможно, начнешь думать об этом активнее. Зачем кому-то вообще нужны мягкие хлопья? Лайт пожал плечами: — Понятия не имею. Никогда не ел их раньше. Эл снова посмотрел на него. Лайт сохранял спокойное и незаинтересованное выражение лица, пока Эл изучающе разглядывал его. Решительно кивнув, он, наконец, засунул ложку в рот и поморщился. Эл храбро жевал, но с проглатыванием возникли проблемы. Когда ему наконец удалось это сделать, то он оттолкнул миску с таким видом, будто сейчас вырвет: — Ужасно. — Ты когда-нибудь ел тэйтер тотс? На кивок Эл Лайт передал ему маленькую тарелку с картофельными оладьями. — Это похоже на них. Хочешь попробовать вместо хлопьев? Эл отломил вилкой кусочек: — Как на вкус? — Хрустящие и довольно простые. Моя сестра любит есть их с кетчупом. Без особых колебаний Эл откусил немного. — Лучше, — кивнул он, потянувшись к тарелке. — Но определенно нужен кетчуп. Можно? — Угощайся.***
— Ты поощряешь Эл есть больше, не так ли? — спросил его на следующий день мужчина, вероятно, диетолог или консультант Эл. — Наверное? Я просто рассказываю ему, на что похожа еда, а после оставляю его в покое, — пожал плечами Лайт. — Ничего особенного. — Я подумал, что должен сказать тебе: мы избегаем сладкого, пока его ситуация не станет более… стабильной. У него проблемы с сахаром. Но ты прав насчет французских тостов, и ты его заинтересовал. — И? Мужчина выглядел выведенным из равновесия. Возможно, он не ожидал нетерпения, но Эл сегодня устанавливал «Дженгу». Лайт никогда не играл в нее раньше. — И мы будем использовать это как награду, как что-то, что он получит, если попробует немного мяса. — Тогда он никогда не сможет их съесть. — Что? — Его чуть не вырвало, когда он ел хлопья, вы думаете, он съест мясо? — Лайт закатил глаза. — Яйца — источник белка. Если он попробует их на французском тосте, то может захотеть яйцо просто так. Расставьте приоритеты. На этом Лайт ушел. Ему нужно было победить в игре.***
Несмотря на то, что он выиграл первую партию, вторая партия ознаменовала собой поражение, которое ранило сильнее, чем он ожидал. Он резко поднялся и, не говоря ни слова, почти сбежал в их комнату, чувствуя злость, разочарование и боль. Но он заслужил эту боль, заслужил за проигрыш, за… Рука Эл сжала его плечо: — Я бы хотел тебя обнять. Не помню, чтобы когда-нибудь обнимал тебя, но я хотел бы попробовать. Ты не против? Лайт недоуменно взглянул на него. Волосы Эл были такими же всклокоченными и похожими на перья, как всегда, но темные глаза смотрели обеспокоенно, а брови были нахмурены. Вопреки обыкновению, он не сутулился, так что они были примерно одного роста. Если бы они обнялись, Лайт смог бы упереться подбородком в плечо Эл… Лайт почувствовал, что кивает. Эл осторожно обхватил его за талию, притягивая к себе, пока они не оказались прижаты друг к другу вплотную; Лайт опустил голову на плечо Эл, закрыв глаза. Он подстроил свое дыхание под дыхание Эл и позволил напряжению уйти. Одна из рук Эл погладила его по спине, осторожно и нежно, другая осталась на талии. Лайт переместился и обхватил руками шею Эл, прижимаясь чуть ближе. Тот вздохнул. — Может, нам стоит найти что-то, где мы будем играть в одной команде. Лайт фыркнул. — Это будет означать вовлечение других людей. Эл рассмеялся: — Действительно. Ты этого не хочешь? — Не очень. Другие люди — это скучно. Эл ничего не ответил, но Лайт мог сказать, что он понял. Эл сжал его чуть крепче, не отпуская. И Лайт пока не хотел этого. Он чувствовал себя в безопасности.***
Когда через несколько дней Лайт вернулся с приема, он замер, увидев в их комнате пожилого мужчину, которого он никогда раньше не видел. И стоял в дверном проеме, наверное, слишком долго. Эл окинул его взглядом и улыбнулся: — Лайт, здравствуй. Это мой отец, Квиллш Вамми. Лайт вежливо поклонился: — Ягами Лайт. Приятно познакомиться. — Мой Эл рассказал мне о тебе довольно много. Я хотел поблагодарить за то, что ты так хорошо о нем заботишься. Я знаю, что он может быть весьма невыносимым, — мужчина улыбнулся, его глаза озорно блеснули. Может, Эл и был усыновлен, но Лайт все равно видел между ними сходство. — «Невыносимый» подходящее слово, — согласился он, ухмыльнувшись на раздраженное ворчание Эл. А затем признался, став серьезнее: — Он хороший друг. Я рад, что он мой сосед по комнате. Вамми выглядел довольным. Лайт подумал, что Эл, возможно, покраснел, но об этом было сложно судить. — А теперь, почему бы тебе не посидеть с нами? Я принес чай и выпечку. Лайт кивнул и занял свободное место рядом с Эл. Тот с легкой улыбкой коснулся его плеча. Лайт почувствовал тепло, несмотря на то, что не был укрыт одеялом. Он позволил ответной улыбке, такой же легкой, появиться на лице.***
После стольких хороших дней подряд, казалось было легко предположить, что он должен был получить плохие новости, но вид матери и сестры, стоящих возле его комнаты, заставил его резко остановиться. Его сердце зачастило. Эл врезался ему в спину, издав тихий звук. — Почему ты остановился? — спросил он, вероятно, нахмурившись. Лайт не мог отвести взгляд, не мог пошевелиться, едва мог дышать. Эл ахнул и добавил гораздо тише: — Твои мама и сестра? Лайт кивнул, не в силах сделать больше. Его лицо горело от воспоминаний о стыде. Видимо, не дождавшись, пока он подойдет ближе, Сатико сама подошла к нему: — Прости, дорогой, я знаю, ты просил не делать этого, но это было срочно. Я не хотела, чтобы такие новости передавал кто-то не из семьи. — Что? — У твоего отца вчера случился сердечный приступ, — на этих словах Лайту показалось, что его собственное сердце может остановиться. — Он в больнице, с ним все в порядке, он поправляется, но… — Но у него был сердечный приступ, — повторил Лайт, покачнувшись. Эл взял его за руку и жестом попросил Сатико следовать за ними в палату, представившись на ходу. Он подвел Лайта к кровати и усадил на нее. Его большие темные глаза были ужасно обеспокоенными; Лайт их никогда не видел их такими, но не мог заставить себя сказать что-то и только прижался к стене, подтянув колени к груди. У Эл были веские причины для беспокойства: с одной стороны, Лайт снова чувствовал онемение, с другой стороны, он не чувствовал себя так уже несколько недель, с тех пор как Эл появился. Саю, поколебавшись, спросила: — Лайт, ничего, если я посижу с тобой? Она выглядела так, будто долго плакала и, скорее всего, будет плакать еще. Лайт кивнул в знак согласия. Он все еще был ее старшим братом, даже здесь. Саю вскарабкалась на кровать и села рядом — с сестрой было не так комфортно и спокойно, как с Эл. Она прислонилась к нему, прижавшись щекой к плечу. — Мне было так страшно, — сказала она слишком тихо, чтобы их мать, беседовавшая с Эл, не услышала. — Мы чуть не потеряли тебя, а потом чуть не потеряли папу, — она начала плакать. — Я не хочу потерять ни одного из вас… Лайт взял ее за руку. — Все в порядке. Не слишком хорошо, но я справляюсь. Эл взял с меня обещание даже не думать ни о чем подобном, пока мы не сыграем в теннис, так что некоторое время ты можешь не беспокоиться, хорошо? — Ты можешь мне тоже кое-что пообещать? — Конечно. — Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я закончу школу. Лайт вздохнул, но сжал ее ладонь: — Я обещаю, что увижу твой выпускной. На этот раз было проще. Даже учитывая, что он чувствовал себя так ужасно, как ни разу не чувствовал за последние несколько недель, дать еще одно обещание не казалось таким уж невозможным. Он заметил, что Эл смотрит на него, и когда они встретились взглядами, Эл улыбался. Сатико пододвинула стул и села рядом с кроватью, положив руку на лодыжку Лайта, неуверенно, словно не думала, что ей позволят. Лайт устало улыбнулся матери. Казалось, ей стало легче, но этого было достаточно, чтобы и она расплакалась. Лайт снова нашел взглядом Эл, сидевшего на своей кровати напротив и наблюдавшего за происходящим со слабой, грустной улыбкой. Лайт позволил себе прислониться спиной к стене, снова чувствуя себя заземленным. Глаза Эл не отрывались от его собственных, и он смог расслабиться. Он все еще был встревожен, не в себе, но он мог справиться с этим, пока Сатико и Саю не уйдут. Он мог держать себя в руках по крайней мере до этого момента.***
Как только они ушли, Эл сделал шаг ближе, в его пространство. — Можно ли мне снова обнять тебя? — Пожалуйста, — пробормотал Лайт. Эл услужливо притянул Лайта в свои объятия, и тот уткнулся лбом Эл в плечо, обхватив за талию. — Ты можешь сказать мне, на что сейчас реагируешь? — На то, что мама и Саю здесь, — ответил он, уткнувшись в плечо Эл. — А мой отец в больнице. — Если это поможет, то твоя мама и сестра были просто рады, что тебе становится лучше. Что касается твоего отца, то с ним все будет в порядке. Ему придется взять перерыв от работы, чтобы выздороветь, но он поправится, — низким и, как всегда, успокаивающим голосом произнес Эл. Лайт вздохнул. — Я не хотел, чтобы они видели меня таким. — Что, восстанавливающимся? — Сломанным. — Ты не сломан, — твердо сказал Эл, сжав на мгновение объятия. — Ты не сломан, Лайт. Лайт снова вздохнул. Он не хотел спорить об этом. Эл, казалось, все равно уловил его несогласие и тоже вздохнул: — Я не буду сейчас об этом спорить, но только потому, что хочу прочитать тебе мое любимое стихотворение из той книги, которую ты мне дал. Лайт почувствовал, что краснеет, но кивнул, позволяя Эл подтолкнуть его к кровати. Как только он сел, Эл устроился рядом, глупо ухмыляясь. — «Звезды над Дордонью», — прочитал он. Лайт улыбнулся, закрыл глаза и прижался щекой к плечу Эл. Это стихотворение ему тоже нравилось.***
Когда Эл вернул книгу, Лайт решил перечитать ее сам. В конце концов, прошло много времени с тех пор, как он читал Сильвию Плат. Он скучал по образности и лиричности ее произведений. (Эл взял одну из книг о Пуаро; Лайт, недавно ее закончивший, считал, что сюжетные загадки вряд ли вызовут у него интерес, но сама история была увлекательной.)***
Лайт обнаружил, что его привлекает «Любовное письмо», и был сильно смущен тем, что оно говорило о нем, о его чувствах. Он предпочёл не упоминать об этом в общении с Эл.***
К концу следующей недели у Лайта и Эл появилась привычка сидеть рядом на маленьком диване в их комнате и читать. Они заканчивали настольную игру после обеда и проводили так все оставшееся время до ужина. Обычно они читали молча, но иногда они разговаривали о книгах, которые читали, о воспоминаниях, о чем угодно и ни о чем. Однажды, когда они сидели вот так, в дверь постучали. Взглянув друг на друга, они без слов попытались решить, кто пойдет открывать. Смирившись с упрямством Эл, Лайт вздохнул и поднялся. Как только он открыл дверь, то пожалел об этом. Его психотерапевт стояла впереди, а отец и мать — чуть сзади. Лайт сделал испуганный шаг назад. — Он спросил, — сказала она с мягкой улыбкой. — Почему? — Лайт нахмурился, скрестив руки на груди, и повернулся к отцу, не смотря на него. Он чувствовал на себе взгляд Эл с дивана. — Разве мне не позволено хотеть видеть своего сына? — спросил Соитиро, нахмурившись и тоже скрестив руки. — Она сказала, что ты разрешишь мне навестить тебя. Она ошиблась? Лайт вздохнул. — Нет, не ошиблась. Я не… — он снова вздохнул. — Пожалуйста, проходите. Он отошел от двери и вернулся к дивану, жестом приглашая их сесть на свободные стулья. Его психотерапевт снова улыбнулась и кивнула ему, прежде чем уйти. Как только его родители сели, он занял свое собственное место рядом с Эл. — Отец, это мой сосед и друг, Эл. Эл, это мой отец, Соитиро, а с моей матерью ты уже знаком. — Да. Рад снова видеть вас, мэм. И я рад познакомиться с вами, сэр, — Эл склонил голову, закрывая книгу и откладывая ее на маленький столик. Он взглянул на Лайта, прося разрешения остаться, и Лайт прислонился к его плечу. Вряд ли у него есть силы справиться с этим в одиночку. — Эл… Это имя почему-то кажется мне знакомым, — произнес Соитиро, постукивая пальцами по подбородку. Плечи Эл дернулись, и он сгорбился чуть сильнее, чем обычно. Лайт взглянул на него, но оставил это без внимания: он всегда мог спросить позже. — Лайт, ты выглядишь лучше, — сказала Сатико, с мягким выражением лица и нежным взглядом. — Ты хорошо спишь? Хорошо ешь? — Я сплю по восемь часов за ночь, — ответил Лайт, решив не упоминать, что раньше спал по двенадцать часов и иногда дремал днем. Восемь часов — уже улучшение. К счастью, его мама, похоже, поняла и улыбнулась. — Ты уже думал о том, когда вернешься в школу? — спросил Соитиро, и Лайт вздрогнул. — Нет. — Школа, конечно, готова подождать, но я… — Сатико шлепнула его по руке, нахмурившись, и Соитиро смущенно замолчал. — Если ты предпочтешь не возвращаться в школу сразу или вообще, мы поймем, Лайт. Пожалуйста, не беспокойся об этом. Что бы ты ни решил, мы поддержим тебя. Лайт, скрестил ноги, окинув их обоих взглядом: — Не думаю, что хочу работать в полиции. Соитиро выпрямился, открыв рот, чтобы что-то сказать, но Сатико опередила его: — Тогда ты уже придумал, чем бы ты хотел заниматься? — Я еще не знаю, но, полагаю, мне больше нравится работать с книгами. — Ты бы хотел писать? Я помню, что твои стихи были такими красивыми, — вздохнула его мать. — Я всегда так гордилась тем, что ты создавал. Лайт почувствовал, как у него запылали щеки. Конечно он показывал стихи ей и отцу, но по какой-то причине реакция отца запомнилась ему лучше. Это было… больно, больнее, чем он мог вынести. Действительно ли его мать гордилась им? — Одно из них… Про мост, — вспомнила Сатико с ласковой улыбкой. — Это было так красиво. — Ты… Ты помнишь это? — Я помню, что читала все стихотворения, которые ты мне показывал, хотя некоторые из них уже не так хорошо. Это было одним из моих любимых. Когда Лайт случайно взглянул на отца, тот выглядел неуверенно, но Лайт ощущал, что Эл улыбается, сидя рядом с ним, и, каким-то образом, неодобрение Соитиро было менее пугающим с улыбкой его матери и поддержкой Эл. Он понял, что Сатико заметила, как близко они с Эл сидят, но ее улыбка не дрогнула и в ней было одобрение.***
Перед тем как они ушли, мать поцеловала его в лоб, положив ладони на щеки: — Береги себя, хорошо? Я бы хотела навестить тебя снова в ближайшее время, но в следующий раз попрошу как следует. Прости, что мы так тебя сегодня удивили. — Все прошло нормально, так что не беспокойся, — покачал головой Лайт и посмотрел на отца: — Не забывай отдыхать, отец. Ты восстанавливаешься, поэтому тебе нужно относится к себе бережно. Ты не можешь сразу же вернуться к работе. Соитиро улыбнулся. — Полагаю, ситуация изменилась. Мой сын дает мне совет, который я собирался дать ему, — он тихо рассмеялся и повернулся к Эл. — Спасибо, что присматриваешь за моим сыном. — Если уж на то пошло, ваш сын присматривает за мной. Он очень хороший друг. Мне повезло быть его соседом, — ответил Эл, слегка ерзая и потирая одну ногу другой. — Я провожу вас до выхода. Пока его отец заполнял документы, мать подошла к нему: — Я очень рада, что у тебя появился такой хороший друг, Лайт. Надеюсь, вы останетесь близки, когда оба уедете отсюда. Лайт кивнул, скрывая свое удивление за неопределенной улыбкой. Он не задумывался об этом, но в конце концов они с Эл собирались уехать, не так ли? Мысль о том, что больше не придется делить пространство с Эл, казалась… неправильной. Ужасающей, на самом деле. Что он собирался делать?***
Когда Эл попросил его снова сыграть с ним в «Эрудита», Лайт отказался, сославшись на плохое самочувствие. Эл посмотрел на него с сомнением, но кивнул. Вместо этого они молча читали на своих кроватях: Лайт избегал дивана. Он был немного разочарован. «Эрудит» был одной из самых веселых настольных игр, особенно с учетом склонности Эл к выбору слов, которые выглядели несуществующими. Если Лайт не проверял каждый подозрительный вариант, Эл ухитрялся использовать самые нелепые из них. Ради разнообразия Лайт хотел поиграть, но ему нужно было понять, что он делает. Он не мог вечно полагаться на Эл, это было ясно.***
Это было трудно, отделить свою жизнь от Эл, но это было тем, что он должен был сделать. Ему нужно было найти то, что делало его Ягами Лайтом, а не Лайтом-и-Эл. Но чем дольше он размышлял об этом, тем больше чувствовал, как снова медленно, но верно замерзает. Мысль о разлуке с Эл была страшнее, чем имела право быть. Эл делал мир интересным и не давал ему оцепенеть. Эл… Пялился на него. Неужели Лайт снова отключился? — Я был бы очень признателен, если бы ты не смотрел на меня так неприветливо. Это странно. Неприветливо? Неужели он был настолько очевиден? — Да, неприветливо, — раздраженно хмыкнул Эл. Лайт вздрогнул; он не хотел говорить вслух. — Ты не разговаривал со мной нормально с тех пор, как приезжали твои родители. Все было хорошо, пока они не уехали, а теперь ты снова стал таким, каким был, когда мы познакомились, — Эл скрестил руки на груди и поджал губы. — Я скучаю по настоящему тебе. Твой вид ледяного принца очень задевает, Лайт. Я думал, мы друзья. — Конечно, мы друзья, — ответил Лайт. В его голосе слышалось бешенство. — Это… я… — Не заставляй себя. Спасибо, что хотя бы разговариваешь со мной во время еды, но на самом деле, тебе не нужно делать то, чего ты больше не хочешь. Все в порядке. Лайт вскочил, сжав кулаки: — Я боюсь жить без тебя! Он чувствовал, как пылают щеки, но не обращал на это внимания. Эл был таким, таким раздражающим, делающим неправильные выводы, не дающим ему объяснить. — Я… Прости, ты не мог бы повторить? — руки Эл упали обратно на колени. Его глаза были… Трудно сказать. — Я боюсь жить без тебя, — отчетливо повторил Лайт. — Мама сказала, что нам придется поддерживать связь, когда мы уедем отсюда, как будто мы не будем по-прежнему рядом друг с другом, а я… Лайт зашагал по комнате, волнуясь. Он не должен был так выставлять напоказ свою душу. Должен был быть спокойным и собранным Ягами Лайтом, но сейчас был не в состоянии проявлять любое из этих качеств. Руки Эл сомкнулись вокруг его талии, а грудь прижалась к спине. Лайт замер, напрягшись; Эл положил подбородок ему на плечо, успокаивая. — Если бы я знал, что проблема в этом, то мог бы убрать этот страх как только он возник, Лайт, — мягко и спокойно сказал Эл. — Я не был уверен, как ты к этому отнесешься, поэтому планировал подождать, но мне тоже не очень хочется уезжать без тебя. Я подумал, если ты хочешь, мы могли бы путешествовать вместе. Увидеть мир вдвоем. — Ты… правда? — Лайт вырвался из объятий, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Эл взял его за руки и кивнул. — Я думал об этом, и единственный человек, который не усугубляет мои проблемы с едой, это ты. Я бы попросил тебя переехать ко мне, но ты еще не знаком с большинством моих плохих привычек. В конце концов, мне вообще не разрешали работать или заниматься чем-то, пока я здесь. — Женат на работе? — Что-то вроде того, — уклончиво ответил Эл. — В любом случае, я не хочу, чтобы мы просто разошлись. Ты мой первый друг, в конце концов. Лайт снова покраснел: — Я… ты мой тоже. — Тогда решено. Либо ты присоединишься ко мне в путешествии, либо мне придется остаться в Японии дольше, чем я предполагал, — сказал Эл, улыбаясь шире, чем улыбался последние несколько дней. — Я бы хотел остаться на несколько недель, прежде чем отправляться в путешествие. Моя сестра никогда не простит меня, если я этого не сделаю, — Лайт улыбнулся, сжимая чужие ладони. — И ты все еще должен мне теннисный матч. — Да, хотя, полагаю, мы забегаем вперед. Все-таки никого из нас еще не собираются отпускать, — вздохнул Эл. Лайт удивленно посмотрел на него: — Я здесь до тех пор, пока меня не перестанут рассматривать как потенциального самоубийцу. Сейчас у меня слишком много причин, ради которых стоит жить, ты так не думаешь? Я никогда не покидал Японию, знаешь ли, так что покончить с собой до того, как я это сделаю кажется немного преждевременным. — Твоя терапевт купится на это? — Конечно, купится. Это правда. А если нет, то я дам ей почитать стихи, которые пишу. Я уверен, она согласится, что я больше не подвержен такому риску. Она видела, каким я был, когда приехал сюда, так что заметит разницу. — Я определенно вижу разницу. Я бы сказал, что новая дозировка лекарств творит чудеса, но тебе и до этого становилось лучше. Думаю, дело только в тебе. — Это комбинация факторов. Более эффективное лечение: очень полезно. Более глубокое осознание собственной депрессии и самоощущения: также полезно. Наконец иметь кого-то, с кем они на одном уровне: незаменимо. Благодаря Эл он не утонул в трясине скуки и нашел в себе силы двигаться вперед. Эл был его катализатором. — Тогда, полагаю, все, что осталось — разобраться со мной. Честно говоря, я не совсем понимаю, к чему они стремятся. Я ем ненулевое количество продуктов без того, что другие люди считают слишком большим количеством сахара. Я ем то, что мой отец любит называть «настоящей едой». Я даже могу есть яйца! — Эл попытался взмахнуть их переплетенными ладонями, размышляя. — Может, я смогу обосновать свое досрочное освобождение. — Или, по крайней мере, убедить их отпустить тебя под мою опеку, — поддразнил его Лайт. Удивленного взгляда Эл было достаточно, чтобы заставить Лайта хохотать. Он смеялся так долго и сильно, что его живот заболел от смеха, а глаза начали слезиться. В этот момент он понял, что не помнит, когда смеялся в последний раз. Хихиканье Эл только побуждало смеяться сильнее. Лайт чувствовал себя… свободным, каким, наверное, никогда не чувствовал. Возможно, только когда-то в детстве, но с тех пор ни разу. Может, детская натура Эл влияла на него лучше, чем он думал. Его мать, несомненно, считала именно так. Глаза и улыбка Эл светились радостью. Настолько, что Лайту захотелось поцеловать его, как будто он мог впитать тепло и счастье Эл, завернуться в него, как в одеяло, чтобы удержать тьму на расстоянии. Конечно, в их нынешних обстоятельствах это было бы неуместно, поэтому Лайт воздержался. Он был уверен, что будут еще подходящие моменты. Моменты, когда они оба будут стабильнее, когда Лайт будет уверен, что его выздоровление не зависит полностью от присутствия Эл, и когда они оба будут знать, что делают в этом мире и друг с другом. Времени было предостаточно, и в кои-то веки будущее Лайта казалось ему светлым.