Давай поставим запятую

— Что это? В руке Серого аптечная банка из полупрозрачного синего пластика. Сквозь пластик просвечивают белые капсулы, которых осталось две трети. Нашел все-таки. — Блокаторы. — Блокаторы? Это дрянь, которая калечит гормоналку. Давно ты это пьешь? Сергей стремительно перемещается по комнате: шаг в сторону окна, два шага к двери, шаг к дивану, на котором сидит Олег. Сгусток энергии, которую почти видно физически. Олег сидит на диване, опираясь локтями на колени. Ему кажется, что в нем энергии не осталось совсем. — Нет, не очень. В последнее время Олег считает время кусками. Две недели в больнице. Еще две недели полупостельного режима дома. Он не помнит точно, сколько, но слишком много безвременья, полного тоски. Около трех недель с момента, когда он принял решение. — Послушай. Еще несколько месяцев, может быть, полгода. "Вместе" взлетит, это очевидно уже, и денег у нас будет куча, поедем в Израиль или Швейцарию, где там лучшие клиники? Попробуем снова и все хорошо будет, вот увидишь, - Сергей взмахивает рукой, отправляя синюю банку в короткий полет на диван. - И даже если придется ждать дольше, не пей эту гадость. Можно же просто предохраняться, я понимаю, что тебе не по себе после всего, но... — Серый. — ...но травить-то себя зачем? — Серый. Сереж. Не надо. Я просто не могу уже больше. Когда было десять недель и тринадцать, то ладно еще. Не успел привыкнуть. Но семь месяцев... Он не помнит, конечно, что с ним происходило — был под наркозом, но потом смотрел картинки в интернете. Очень долго смотрел, пока от них не начало тошнить. Разумовский оседает перед диваном на колено, хватает Олега за руки — почти резко. От него пахнет океаном и озоном. Слишком сильно, явно от волнения. — Ну или мы можем забить на это все, живут же люди и так, правильно? Собаку заведем. Или двух. Ты же хаски хотел? Или сиба-ину можно, они смешные такие, рыжие, хочешь? Будем всем говорить, что в меня пошли. "Это все". Они не сговаривались, но после возвращения Олега из больницы оба тщательно обходятся эвфемизмами, избегая называть предмет разговора. Олег глубоко вдыхает и собирается с мыслями. — Серый, я уехать хочу. Сергей осекается на полуслове, но почти сразу снова обретает уверенность. — Хорошо. Куда? Я в принципе могу работать откуда угодно, главное, чтобы сеть была и ноут, а с этим проблем нет. Хочешь, в Москву? Или наоборот, к морю, подальше куда-нибудь, где не будет никого, только я и ты. Он тянется к волосам Олега, смахивает за ухо отросшую за время сидения дома челку. Олег вдыхает его запах. Запах обещает тепло, заботу и защиту. Почему рассказать так сложно? В горле стоит ком и слова приходится проталкивать сквозь него. — Нет, одному уехать. Я контракт подписать хочу. На лице Сергея непонимание. Выражение настолько непривычное, что меняет его до неузнаваемости, и Олег торопится продолжить. — Ну что я еще умею? Мне же на срочке несколько раз предлагали. Я среди лучших был. Два года прошло, конечно и форму растерял, но ничего, восстановлюсь. Выражение лица Сергея меняется, и слова застревают в горле окончательно. В глазах Разумовского и потрясение, и протест, и злость, а под всем этим внезапно проглянувшая уязвимость. Олегу очень хочется начать его уговаривать. Соврать, что это ненадолго, что не всерьез же это все, Сереж, ну ты что. Я же скоро вернусь. И вообще забудь, я передумал. Он сжимает зубы и заставляет себя молчать. — Ты с ума сошел? А если тебя убьют? А если... Сергей набирает в грудь воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой. Телефон в его кармане взрывается оффенбаховским Канканом и Разумовский, не глядя, смахивает звонок. Телефон звонит снова. И снова. — Ответь. — Да наплевать. — Он так и будет надрываться. — Ладно, я сейчас. Сергей наконец прикладывает трубку к уху, но смотрит при этом на Олега. В его глазах упрямство и обещание продолжить спор — сегодня, завтра, через неделю. Он отвечает в телефон — что-то про инвесторов — и уносится на кухню. Олег устало откидывается на спинку дивана и закрывает глаза.