каждый их день

      Если бы Леви спросили, на что похожа их квартира, он бы незамедлительно ответил, что на свалку с бомжами. Ладно, в их доме был только один член семьи, который тянул своим видом на бездомного работягу, только милостыни не просил и явно не хотел, чтобы его срач убирали. За себя же и Эрвина Леви мог спокойно ручаться, ведь он сам, в большей степени один, приводил в порядок их место жительства, что находилось на третьем этаже пятиэтажного дома и явялось однокомнатной ничем не примечательной, кроме срача, поскольку сколько бы Аккерман не трудился, срач оставался неизменным, квартирой.Эрвин Смит же был выращен в интеллигентной семье и наводить беспорядок ему попросту не позволяло воспитание, что очень нравилось в нём Леви. В его уголке квартиры всегда был порядок, начиная со сложенных ровно вещей и заканчивая его важными по работе документами. Что уж говорить, Эрвин даже не разбрасывал носки по дому вопреки популярному общественному мнению о том, что почти все мужчины так делают и это неимоверно бесит их жён. Впрочем, Леви тоже был одним из тех исключений по совершенно ясным причинам. А вот кто об этом точно не заморачивался, так это Ханджи. Она была исключением из их семейных несуществующих правил, просто как сильно выделяющийся яркий элемент одежды на сером фоне, привлекающий внимание в первую очередь.       Они двое и она одна — соверешенно различались, но до смешного можно было легко заметить сходство между ними: трудолюбивость и острый язык.       Но они как-то уживались все эти пять лет вместе, переживая проблемы, шуточные и не очень ссоры, жалобы уже привыкших к крикам соседей, недовольство друг другом в чём-то: в общем, притёрлись друг к другу, не сказать, что обточив острые края, чтобы было удобней, а скорей просто привыкнув к каждому из тараканов в их взрослых головах. Пожалуй, фраза — «стерпится, слюбится» была бы применима к этой ситуации, но это скорее редкость, если всё действительно слюбилось, нежели просто стало привычкой и смирением со всем происходящим вокруг тебя, что ты якобы не можешь никак изменить. Либо же любовь и симпатия должна быть с самого начала. От долгого трения с человеком, которому ты не особо симпатизируешь, может появиться больше негативных эмоций, дискомфорта и взаимных притензий, а они явно не приведут ни к чему хорошему.       Правда, для Леви по отношению к этим двоим была ближе последовательность сначала стерпелось, а потом уже закрутилось. Но закрутило не в том самом смысле, что всё произошло очень быстро и он не успел опомниться, даже наоборот, но с этим он частично мог поспорить, а из-за того, что это засосало его как водоворот, из которого он попросту уже не мог вынырнуть, пойдя на дно за их искренними чувствами. Леви бы солгал, если бы сказал, что ему это не нравится. Дом, наконец, по настоящему стал ему домом, а не иллюзорным представлением или отражением в окнах, где за стеклом виднелись вечерние огни и улыбающиеся дети на руках у своих родителей. Конечно, это был не тот самый дом, который хотел младший Аккерман с того момента в детстве, когда его мать слишком рано покинула эту жизнь, но кажется он уже понимал, что значит семья. Правда, что она отличалась по некоторым причинам от других семей, это сразу было видно, и Леви какое-то время было сложно это принять. Всё же, он не ожидал, что в его жизни будет двое любящих его людей, а не один, как у большинства. А ему требовалось ведь всего лишь обычная, самая обычная семья и самый обычный дом. Но он не жаловался, ведь это было даже лучше, наверное.       Ему потребовалось отойти от плиты на пару минут, когда он услышал беспрерывный треньк дверного звонка. Не нужно гадать, кто имел такую дурацкую и детскую привычку, и по какой причине этот человек решил так поступить. По скромному мнению Леви, тем, кто создал эти отвратительные звонки, должно быть отдельное место в аду, если он был.       Стоило ему открыть дверь, как мерзотный, до язвы в желудке, звук прекращается. Зоэ отлипает спиной от настенного звонка, слыша щелчок, и убирает телефон в карман, птичкой юркая в уютный тёплый свет, исходивший из приоткрытой двери.       Леви встречает её в розовом льняном фартуке и своих чёрных тапочках, которые он носил даже летом, потому что пол слишком грязный уже через день. Снимал он их разве что только после мытья полов и то, может быть не больше, чем до следующего утра. Когда становилось слишком жарко, он натягивал носки. Спокойный взгляд провожает её, который не меняется, когда она быстро целует его в щёку, но от вечной спешки промахивается и попадает ближе к уху, это её нисколько не смущает и она проходит вперёд. Хоть это и было достаточно привычным делом, но Леви почему-то всегда хотелось отвести из-за этого взгляд в сторону. Закрывая дверь за членом своей семьи, после приветствия Ханджи, он задаёт не особо интересующий вопрос, поскольку сам догадывался, какой будет ответ: — Ты опять ключи забыла?       Она, согнувшись, чтобы снять обувь, расцепляет застёжки, а потом поднимает голову, держась одной ладонью об стену, а другой стягивая с себя уже ненужный элемент одежды: — Ага. — У Эрвина попросить не судьба? — Так я его и забыла. — А где…твои? — вздёргивая одну из бровей вверх и складывая руки на груди, спрашивает Леви, пока Ханджи скидывает последий ботинок. — Потеряла, — вот так просто отвечает Ханджи и соврешенно невинно улыбается, ускользая вглубь дома из-под цепких серых глаз, — А что у нас сегодня на ужин?       Он почти вскидывает руки от безнадёжности этого существа: — Как ты не потеряла ещё свою голову, — скорее утверждение, нежели вопрос. Они расходятся у широкой арки входа на кухню: Ханджи идёт дальше, а Леви сворачивает в почти что свою обитель – кухню, хотя готовка не была его самым любимым делом, но и ненависти к этому не испытывал. Просто базовая потребность их организма требовала восполнения и он этому способствовал вместе с другими — они покупали, а он делал еду разнообразней настолько, насколько мог. Правда, вопрос, почему кое-кто не мог исполнять некоторые базовые потребности просто даже для выживания, так и оставался открытым. «Гениальные мозги не успевают просто среагировать на это, они заняты другим», — ответила ему как-то Ханджи. «Ты просто ленивый свинтус», — вторил ей Леви, а она лишь рассмеялась, ничуточку не обижаясь. «Нет, она просто гениальный ленивый свинтус», — с лёгкой доброй усмешкой добавил самый старший из них светловолосый мужчина, сидя между ними двумя. Кажется, все остались довольны этим утверждением. В большинстве споров они могли найти золотую середину. — Эй, я спрашивала, что у нас на ужин, — окликает его переодевшаяся Хан. Она сменила свои рабочие очки с ремешком на простые с тонкой оправой, а уличная одежда заменилась шортами и растянутой майкой, что совершенно не сочетались друг с другом. Она плюхается за стул и откидывает голову назад, глядя на спину Леви, — Леви-и-и, — тянет она, пока не слышит его ворчание: — Ты разве не чувствуешь запах спагетти? — Да брось, ты же знаешь, что мне нравится тебя иногда донимать. — Вот поэтому я тебе и не отвечаю. Уже ставя последнюю тарелку на стол, его прерывает Ханджи, отвлекаясь от телефона, где наверняка читала какие-то научные статьи, махая рукой над поверхностью стола, не позволяя приземлить голубую посуду на место. — Вернётся поздно, — поясняет она, поправляя очки. Леви вздыхает. Переработки и сидение допоздна в том университете были не редкостью как для Эрвина, так и для Ханджи, стоило бы, конечно, снизить нагрузку, но увы, тут Леви был полностью бессилен, до руководства хер достучишься, если ты не важная шишка, а до этих двух трудоголиков не сможет даже президент. Во время ужина Ханджи необычайно молчаливая, медленно поглощает еду, всё время пялясь в телефон и что-то активно печатая. Она не была грустной или что-то такое, наоборот, она была чрезвычайно увлечена своим делом.       Леви помнит один из первых ужинов в этой квартире и тогда его удивило, что Зоэ могла работать во время ужина не отвлекаясь на посторонние раздражители. Эрвин сказал, что это обычное дело, а Аккерман лишь пожал плечами — трудоголик трудоголика понимает, а Леви был сам далёк от их сферы деятельности, хоть и работал в том же университете археологии, что и они.       В один момент она откладывает телефон в сторону и быстро всасывает несколько длинных макаронин, которые на некоторое время оставляет висеть до подбородка. Долго прожигала взглядом макушку мужчины, пока тот всё же не сдаётся и не поднимает взгляд от тарелки. А та лыбится с вылезающими макаронинами из рта, довольная своей до ужаса глупой выходкой. Он не понимал, как она в свои больше чем тридцать вела себя так придурковато. Наверное, вернее было бы сказать, как она смогла сохранить в себе за столько лет кусочек той безмятежной детской резвости и дурашливости? У многих это пропадало уже в двадцать, а у кого-то никогда и не было. — Леви, ты не представляешь! Нам сегодня сказали, что привезут по обмену иностранных студентов из Марлии в этот сентябрь! Это невероятная возможность узнать лично из уст тех жителей о том, что они думают о теории существовании титанов! — вдохновенно начала Зоэ и закончила только тогда, когда тарелка оказалась пуста и отнесена в мойку, где старатетельно начала её сразу же мыть, пока Леви наливал в чашки чай.       Леви разумно молчал. Ханджи чаще всего было важно больше прожужжать кому-то уши, нежели и правда, чтобы её слушали. Но желая или нет, мужчина всё же разбирал и незаметно для себя запоминал всё, что говорила эта буйноголовая. Делать вид, что ему абсолютно всё равно, стало бессмысленным уже спустя год их совместной жизни, хотя некоторые попытки он всё же иногда предпринимал. Впрочем, вполне безуспешно, поскольку Зоэ этого не замечала.       Из кухни они переместились в гостиную: она не была отдельной комнатой, а просто находилась в середине квартиры, которую можно было увидеть из любых дверей. Они решили посмотреть какой-нибудь фильм, дожидаясь Эрвина. В конце концов, Ханджи в это время была свободна, никакой бумажной волокиты, к удивлению, она сегодня не принесла, хотя постоянно наровила заняться излюбленным делом, доставая свой гаджет и проверяя его на наличие присланной информации. Аккерману эту надоело и он попросту забрал его у неё, перегибаясь через длинные ноги учёной, которая сложила их на его коленях. Сколько бы он не скидывал, они всегда возвращались и мужчина перестал сопротивляться — бесполезно. Когда он отбирал телефон, видел как Ханджи была изначально наиграно обижена на него, а потом, не выдержав серьёзный взгляд, рассмеялась, отводя голову его в сторону. Она так и не дождалась Эрвина, вырубившись незадолго до его прихода, у Леви же была хроническая бессонница, так что ночных гостей встречал всегда он.        Следующий звонок в дверь был где-то в двенадцать. Снова раздражающий и громкий звук: как Ханджи от такого не просыпается? — Не хотел, — сразу же мягко улыбается Эрвин, когда читает во взгляде Леви осуждение и немой вопрос: почему ты использовал чёртов звонок, а не просто постучался? — Конечно, верю, — саркастично отвечает последний. Всё повторяется как и с Ханджи, — есть будешь? — Да, ужасно проголодался, — проговораивает высокий мужчина и направляется в комнату, чтобы переодеться. Этот день его вымотал, но был легче большинства. Хотелось просто лечь в кровать и не двигаться до самого утра. Желательно до обеда, но такое можно было себе позволить в будние дни , только если не боялся увольнения. Эрвин не боялся, но он слишком много вложил в эту работу и расставаться с ней будет крайне неприятно, тем более, когда та нравилась и давала ему хорошую заработную плату. — О, Леви, закажешь новый ключ? Ханджи свои потеряла. — Я уже знаю и нет, это третий за год. — Сам же будешь себя винить, если она заболеет зимой, потому что не смогла зайти в квартиру, — замечает Эрвин. — Поделом ей будет, — коротко бросает Аккерман, расправляя кровать, краем глаза замечая заходящего в единственную спальную комнату Смита. — Невероятный засранец. Светловолосый мужчина улыбается, падая на кровать и сгребая Леви к себе. Тот что-то ворчит, выключая настольную лампу одним движением. И их дом погружается в размеренную тишину, полную покоя, что так редко бывает тут.