***
— У меня завтра для тебя просьба будет небольшая. Ты всё равно Игоря лучше меня знаешь, — Савва обернулся с намерением взглядом высказать, как Андрей должен выполнить его просьбу. Но в ответ услышал лишь спокойное дыхание и, пожалуй, собственное сердце, которое отдавалось глухими ударами не только в виски, но и в живот. До этого он хотел выпроводить Андрея и, наконец, сходить к Лене, но почему-то его планы резко начали меняться. Последние пару дней спать получалось рваными кусками, когда в час ты ещё не лёг, а в пять уже встал, чтобы проверить, нет ли чужой машины у забора Комара и на месте ли временно задержанный. Следователь, бесстыдно развалившись на чужой кровати, спал и своим блаженным видом путал всегда трезвый и практически высчитанный план действий. Желание лечь рядом манило, мешало думать, не давало уйти. Савченко сопротивлялся ему до стыдного недолго, как будто даже с радостным предвкушением аккуратно ложась рядом. Он со своей стороны вытащил одеяло и хотел было пододвинуть напарника, чтобы вытащить его полностью, но что-то его остановило. Кажется, осознание чужой беззащитности и внезапное желание оберегать. Комар был прав, он такой милый, что не любить его не получилось бы, а уйти он не не смог, а просто не захотел. Между ними чуть меньше метра, а Артём уже задыхался от такой близости, казалось, ещё движение в сторону и сердце бы не выдержало. Но тут ничего не подозревающий и мирно спящий Андрей сполз с подушки, которую четверть часа назад положил на спинку кровати, чтобы сидеть удобнее было, и свернулся в подобие калачика. Савва не смог сдержать усмешки, придвигаясь совсем близко, даже запах сигарет чувствоваться начал. Он вытянул руку, непривычно для себя, несмело, и уместил на чужом боку. Мысленно же себя уговаривал, что даже если Андрей проснулся бы, нет ничего проще притвориться спящим. Во сне тело контролировать тяжелее и вообще, это его кровать, может закидывать руки и ноги куда душа пожелает. Но просыпаться его напарник, похоже, не собирался. Только под теплом руки расслабился и ещё пододвинулся, перемещая голову с угла подушки на сложенные руки. Его пушистые волосы едва касались чужой одежды, и, погладив их, Савченко с мазохистическим удовольствием подумал, что они у него мягкие, даже слишком для следователя, который спал через раз и курил дважды в час. Он медленно закрыл глаза, не зная, как отреагировал бы на такое внезапное кроватное соседство Андрей. По его словам невозможно было определить, как он относился к таким. Спящий он точно не был против тактильностей, а потому снова зашевелился и мягко уткнулся лбом в чужую грудь. Савва, кажется, натурально дышать перестал, чтобы не потревожить наверняка чуткий сон. Ещё хотелось обдумать это и всё-таки уйти, пока не поздно, но вымотанный мозг отказывался работать. Он не смог даже открыть глаза, чтобы проверить спит он или нет. «Совсем как щеночек» — не без умиления подумал он, прежде чем провалиться в сон. Тихо шелестели пожелтевшие кроны деревьев, развевались флагами сушившиеся на верёвках вещи за заборами. Тёплый ветер хоть как-то компенсировал осеннее, ещё яркое, но уже не жаркое солнце. Они шли с Андреем где-то между чужих домов, и тот со смехом рассказывал, как в детстве здесь бегал с мальчишками соседскими. У него блестели глаза и не сходила с лица улыбка, пока воспоминания уносили его всё дальше и дальше, будто не было всех тех ужасов о матери и сестре, интернате и армии. Он размахивал рукой с украденным с чьего-то участка яблоком и поминутно поправлял сползающую на лоб кепку. Они продолжали идти, не замечая людей, что со странными лицами смотрели на них. И именно в тот момент Артём чувствовал себя самым счастливым человеком из всех. Андрей никогда его по имени не называл, и даже сейчас к нему повернулся, бросив короткое «Савва». Было в этом что-то смешное, но родное, как в старых фотографиях. Они пробуждали воспоминания, чувства, они заставляли грустить и радоваться как и тогда, много лет назад, когда эта фотография была сделана. Например, фотографию с андреевой улыбкой Артём был бы готов в кармане носить и из куртки в куртку перекладывать. Так много значило для него хоть какое-то проявление эмоций от человека, который ограничивался жизнью на полутонах, а все чувства отражал количеством выкуренных сигарет.***
Когда Савченко заставил себя открыть глаза, в окно номера светило яркое солнце. Это означало только то, что через четверть, максимум половину часа им предстояло начинать свои прямые обязанности. Он попытался перевернуться на спину, но с удивлением осознал, что его крепко держали, прижав рукой на боку к кровати. Не потревожить в таком положении напарника было просто невозможно, но и остаться так он не мог. Не то, что бы не хотел, а действительно не мог, прекрасно осознавая всю абсурдность этого. Он медленно отворачивался, не переставая всматриваться в чужое лицо, чтобы при малейшем намёке на бодрствование замереть, и с трудом смог выбраться из мягких почти-объятий. Андрей убрал упавшую на теперь пустую, но нагретую часть кровати руку и повернулся на спину, кажется, совершенно не собираясь просыпаться. Напряжённый выдох означал только одно: Савва забыл, что кровать у него скрипела, когда кто-то с неё поднимался. Никогда он ещё не прикладывал столько усилий, чтобы двигаться бесшумно. Даже на заданиях у него не было никогда настолько сосредоточенного лица. Единым движением, перенося свой вес не хуже балерины в Мариинском театре, он встал на ноги. Когда одна из кроватных досок всё-таки тихо скрипнула, он задержал дыхание, но не замер, понимая, что это легко могло спровоцировать ещё больший шум. Он успокоился только подойдя к столу, на котором лежали ключи от номера. Слабый металлический звон прокатился по комнате и тут же затих. Через закрытое окно доносился тихий шелест шин по дороге напротив гостиницы, а в номере как маленький щенок сопел Андрей. Савченко уже дошёл до двери, но развернулся и замер, рассматривая рой беспорядочно лежавших волос, цвета кофе, но не того мерзкого нечто из одноразового пакетика, а настоящего, сваренного в турке с любовью и заботой, изгиб сухих губ, и от этого зрелища по своим языком прошёлся, кажется, забывая, куда вообще хотел идти. В два шага он преодолел расстояние до кровати и всё также медленно наклонился, ловя каждое движение чужого тела. Не хватало ещё, чтобы кто-то, хоть одна живая душа, об этом узнал. Он опёрся на кровать, наклонился к Андрею, вытягиваясь вперёд, насколько это было возможно, выдохнул и быстро коснулся губами чужих, попав куда-то в уголок. Заскрипела кровать, когда он стремительно отодвинулся, и дверь, которую, возможно, он захлопнул сильнее, чем следовало. Андрей открыл глаза и вытянул руки, разминая затёкшие плечи. Ему очень хотелось спросить, что сейчас произошло, но внутреннее чутьё подсказывало, даже если он догонит Савченко, прижмёт его к стене и потребует объяснений, тот лишь усмехнётся и ответит со своим всегдашним пафосом. Непонимание быстро переросло в злость, этот чёртов следователь постоянно ставил его не просто в неудобное, а в отчаянно-безвыходное положение, из которого вытащить свою задницу становилось всё труднее. Сегодня же он побил свой собственный рекорд по глубине дна, на которое скинул его Савва своим действием. Чего он хотел добиться? Почему сначала исчез и намёка не оставил, а теперь явился и вёл себя крайне странно? Последний и самый главный вопрос даже в мозге отказывался формироваться из-за абсурдности. Но всё-таки собравшись с силами, он смог мысленно озвучить его: Какого чёрта Артём его поцеловал.***
— Что это было? — внезапно спросил Андрей, придерживая одновременно стакан с кофе и руль. Они направлялись к родителям Игоря и Иры, и сначала он честно пытался абстрагироваться от своих мыслей, но они быстро заполнили разум настолько, что он чуть было не пропустил перекрёсток, повернув так резко, что кофе только благодаря чуду остался в стаканчике. — Ты сегодня какой-то невнимательный, не выспался, что ли? — предложил, пожимая плечами, Савченко, и от этого тона хотелось выть. Объективно, его нельзя было назвать красавцем, Андрей это себе твердил постоянно, но было в нём что-то притягательное настолько, что, проснувшись с ним сегодня ночью на одной кровати, он не пытался отодвинуться на самый край или вообще уйти в свою квартиру. Только рассматривал его, такого тихого и странно домашнего. Обычно он был всегда внешне спокоен, но ментально натянут как струна, ожидая с каждой из сторон если не ножа от товарища, то точно летящего камня. А в тот момент он был расслаблен, таким его видеть Андрею ещё не доводилось. Он не спешил съезжать на обочину, продолжая подбирать слова для такого странного, на его взгляд, вопроса. Что мог он спросить? Далеко не на каждый вопрос Савченко бы ответил, и не всё ему хотелось бы знать. К примеру, что двигало им, когда он лёг к уснувшему напарнику, явно не та информация, которую можно было бы просто и понятно объяснить. — Ты не разбудил меня, — констатировал Андрей, глянув на спутника. Тот согласно кивнул и отпил кофе, всем видом демонстрируя, что первых шагов в диалоге делать не собирается. — Ты просто лёг рядом, я понял это, когда проснулся ночью, — ответом был снова кивок и сосредоточенный взгляд на дорогу вместо слов. Его спокойность бесила. Холодность выворачивала наизнанку, будто это и не он вовсе пять часов назад проснулся со своим напарником в одной кровати. Конечно, Савченко же спец, все его действия верны и точны, как швейцарские часы, а разум чист как Мировой океан. От собственного сравнения хотелось смеяться, но сама ситуация позитива не вызывала. Только ужас. — А утром?.. — Здесь направо, — напомнил он перед очередным поворотом и только вздохнул, когда Андрей ударил по тормозам и вывернул руль к обочине. Как маленький. Он остановил машину и вышел, захлопнув дверь с такой силой, что его пассажир непроизвольно зажмурился, всей физиономией выражая соболезнование покалеченной двери. Савва с десяток секунд попрожигал взглядом Андрея, который показательно отвернулся и теперь допивал свой чёртов кофе, всматриваясь в засеянные поля, и с глухим рыком открыл дверь. В бардачке очень кстати нашлась начатая пачка сигарет и спички, и он вышел из машины с ними. Со стороны казалось, что он пытался задобрить чем-то рассерженного водителя. Он протянул сигарету молча, осознавая, что сам виноват в сложившейся ситуации. Но как было объяснить, что его вело, что управляло его действиями? Он и сам не мог ответить, предпочитая игнорировать лезущие в голову непрошеные мысли. Они говорили что-то о мягких волосах, тёплых глазах и серьёзном взгляде, но слишком глупо было слушать их и тем более воспринимать всерьёз. Андрей сигарету взял с недоверием, будто это было последнее, что он мог от своего напарника ожидать. Впрочем, уже не получалось понять, чего он от него ждал. Он себя-то понять не мог. Если бы сказал кто-нибудь, что его поцелует мужик, а он с ним потом ещё и курить будет, то вряд ли бы их диалог закончился мирно, а сейчас он стоял, чувствуя плечом даже под одеждой тепло, что отдавало ему тело Саввы, и боялся пошевелиться, чтобы сердце не ускорило свой ход. — Что ты хочешь знать? — смирившись с неизбежностью этого разговора, спросил Артём и зажёг по очереди обе сигареты. Первый вдох заполнил лёгкие вовсе не дымом, а неуловимой дымкой, окружавшей Андрея постоянно из-за частого курения. Запах этих сигарет, не отличавшийся от десятков других фирм, но всё-таки неуловимо другой, до боли сжимал рёбра, и что-то в груди начало болеть. Тот ответил далеко не сразу, перебирая в голове сотни тысяч вопросов. На часть из них тут же на ум приходил ответ, сказанный таким саркастичным тоном, что зубы сводило. Бесполезно, глупо, банально — выбрать один было мучительно и почти невозможно, но что-то в взбудораженном мозге ещё работало как надо и вопрос всё-таки появился. Ужасно нелепый. — Зачем я тебе нужен? — Смотри, какой, — хмыкнул Савва как будто одобрительно и головой покачал. Отвечать не торопился, взвешивая каждое слово, не хватало ещё лишнего ляпнуть. Про непонятное и несформировавшееся желание быть рядом решил промолчать, про внезапное наваждение сегодня утром тоже ему знать ни к чему. — А с чего ты взял, что нужен мне? — А вы б тогда не спали со мной, — ответил нагло, запоздало понимая, что начал прыгать с «вы» на «ты» и обратно, и выдохнул облачко сизого дыма. — Ты милый, — пожал он плечами, сбрасывая пепел на сырую от росы траву, — и ещё у тебя взгляд такой… — какой у него взгляд, Андрей, честно говоря, не понял. Савченко свою короткую речь закончил действием, похожим на то, с которым он в доме Комара говорил про его вид с пистолетом. — То есть за красивые глазки, — подкрался смех, но какой-то слишком уж напоминающий истерику. Непонятно, что он ожидал услышать, но точно не такую банальность. Почему-то хотелось верить, что он может нравиться не только за внешность, есть же в нём всё-таки что-то, за что его любить можно. Должно быть. Они докурили молча, Савва отбросил потушенный окурок в сторону и поправил воротник куртки, ветер в поле был гораздо сильнее, чем в городе, только пока их напряжённый разговор шёл, сердце согревало его, кровь по венам гоняя с утроенной силой. А сейчас, в тишине и шелесте травы, он осознал в полной мере, насколько замёрз. Напарник стоял нахохлившись и будто разочаровавшись во всём мире, огонёк чуть-чуть не касался его пальцев, а он смотрел вперёд, будто не чувствовал этого. Его взгляд как всегда скрывали тёмные очки и невозможно было понять, что он чувствовал прямо сейчас. Кроме холода. С тихим вздохом Артём забрал у него окурок, совсем немного обжигая пальцы, но не понять было, от огня или от секундного прикосновения с чужой кожей, такой холодной и грубой. — Давай забудем об этом, — предложил он, замечая, как Андрей еле заметно вздрогнул от его слов, но кивнул. Он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к машине, но остановился, обернулся резко, пересекаясь решительным взглядом с чужим, в котором спряталась нотка горечи и непонимания. Вот и чудно — только и успел подумать Савва, прежде чем Андрей приблизился к нему в несколько быстрых шагов, на ходу впечатываясь поцелуем в его губы. Сам же Андрей и оттолкнул его, после на секунду сняв тёмные очки и заглянув в глаза. Что он этим действием доказать хотел, было трудно понять, но его с лихвой хватило, чтобы весь котёл закипающих в Савве эмоций разом уменьшился до единственной мысли: «а глаза у него действительно красивые». До машины Андрей не просто дошёл, а добежал, не обернувшись и выдохнув только после того, как захлопнулась дверь. Он сжал руль в ладонях, думая лишь о том, что сейчас был готов продать душу, лишь бы уехать отсюда. Сердце было того же мнения, надрываясь в немом вопросе, зачем он это сделал, и, кажется, пыталось азбукой Морзе выстучать этот вопрос. Савченко сел в машину неспешно и скомандовал ехать. Чужие дёрганные движения не заметить не мог, но говорить ничего не хотелось. Он осознавал, что должен быть взбешён такой наглостью и вторжением в личное пространство без всякой на то причины. Но глаза цвета тёмного шоколада смотрели со страхом, которого ни одни тёмные очки скрыть бы не смогли, и отчего-то он решил, что вовсе не против, если один отдельно взятый следователь полиции будет периодически нарушать его личные границы.