В беседке

Сквозь виноградные листья виднелась смуглая рука, приподнятое бедро и округлое колено. Слышалось прерывистое дыхание, полное сладкой истомы: — Да, вот так… Хорошо… Да… Ещё! Дхана Нанд ощутил, как кровь скорее побежала по венам, посылая жар в каждую клетку тела. Царь задрожал и приник ближе к просвету между шершавыми листьями, отводя указательным пальцем самую крупную листовую пластину, мешавшую обзору. Негоже вот так исподтишка следить за кем-то, словно он — низкий шудра, но любопытно же, кто здесь укрылся и с кем? Если какой-нибудь олух совращает его наложницу, а, может, невинную девочку-служанку, едва достигшую нежного возраста, то и казнить такого преступника не грех. Ветер качнул лист, помогая любопытным глазам царя увидеть происходящее. И Дхана Нанд заинтересованно замер, затаив дыхание. Нет, тут никто не посягал на честь девушки или царской наложницы. Всего лишь глупый парень, сгорающий от собственных неутолённых желаний, решил уединиться и успокоить жар пылкого тела. Недавно нанятый им телохранитель Чандрагупта лежал на спине на той самой деревянной скамье беседки, где подчас по утрам или перед сном любил отдыхать царь. Сброшенные дхоти валялись под лавкой, уттарья сбилась и свисала до земли, развязанный пояс вился змейкой по притоптанной траве… На коже парня выступила испарина, лоб блестел от обильного пота. Прикрытые веки, обрамлённые чёрными густыми ресницами, подрагивали. Искусанные в порыве страсти припухшие губы приоткрылись, обнажив белоснежную полоску зубов. Восставший лингам, устремлённый вверх, пульсировал, готовясь извергнуться. Рука Чандрагупты двигалась вверх и вниз, то оттягивая крайнюю плоть, то снова скрывая сочащийся влагой, раскрасневшийся бутон лотоса, чудесный, священный, скрытый при свете дня от посторонних взоров. Сейчас лотос расцвёл на глазах, явив себя во всем гордом великолепии на фоне сочно-зелёной листвы и золотых солнечных лучей, проникающих в беседку. Дхана Нанд покачнулся и судорожно сглотнул слюну. Наблюдать такое зрелище почему-то было невыносимо. — Хорошо-оо, — снова вырвалось вместе со стоном из уст творящего непотребство парня. — Да-а… Пожалуйста! Умоляю… Дотронься ещё раз… Вот так, ещё. Поцелуй меня! «Кого он просит? Ведь в беседке, кроме него, ни души, — мелькнуло в голове у Дхана Нанда, но тут же быстро возникла и догадка. — Глаза закрыты, значит, воображает. Любопытно, кого?» Сердце Дхана Нанда вдруг наполнилось гневом. «Мою любимую сестру Дурдхару! — понял император. — Никого другого он и не успел увидеть и узнать за недолгие дни работы во дворце. Он всё своё время проводил рядом с ней. Значит, низкий негодяй смеет дерзко мечтать о бесценном сокровище Магадхи, оберегаемом мною?! И я допущу такое? Нет! Убью подлеца!» Дхана Нанд положил ладонь на рукоять меча, готовясь ворваться в беседку и приставить остриё к горлу блаженствующего преступника, но внезапно уста осквернителя отверзлись снова, и с них слетело невозможное имя, услышать которое царь менее всего ожидал. — Дхана… о, Дхана! — выдохнул Чандрагупта, содрогаясь всем телом, изогнувшись, будто туго натянутый лук. Белоснежные тонкие стрелы, подобные серебряному льду, описав дугу, падали вниз, в траву, а юноша вдруг сотрясся снова, извергаясь ещё и ещё. Он крепко сжал лингам, будто пытаясь остановить себя, прекратить происходящее, но здоровое тело, получившее разрядку, не желало останавливаться. Рука сама сделала ещё несколько быстрых движений вверх и вниз, и последние скупые, прозрачные капли медленно, будто неохотно, стекли на живот. Чандрагупта стонал, извиваясь по лавке, пока не иссяк полностью, словно выжатый досуха плод манго. На листьях винограда, увивших стены беседки, на траве под лавкой, блестели щедрые россыпи драгоценных жемчужин цвета слоновой кости. Царю показалось, что даже стоя здесь, за завесой виноградных лоз, он ощущает терпкий аромат, смешанный с запахом травы и цветущей жёлтой магнолии. Дхана Нанд замер. Разумом он понимал, что подобное зрелище должно вызвать гнев или отвращение, однако почему-то внутренний огонь вдруг разгорелся так, словно перед ним возникли, призывно улыбаясь, самые прелестные наложницы гарема. Жажда наслаждений опалила тело. Плоть окрепла, став каменной. Дхана Нанд опустил руку меж собственных бёдер и ощутил твёрдость, которую могли теперь утолить лишь любовные утехи. Боги, за что ему такой позор?! Он, всемогущий повелитель огромного царства, распалился, будто юнец, увидев в беседке полуголого раба, играющего с собой? Ничего, этот подлец сейчас заплатит. Он посмел раззадорить царя и потому в полной мере ответит за содеянное! Чандрагупта по-прежнему лежал на скамье, обессиленный, свесив одну руку вниз, и отдыхал, не открывая глаз. И тогда самрадж шагнул в беседку и встал над ним, загораживая солнце. Тень упала на лицо Чандрагупты. Он вздрогнул, распахнул веки… и оторопел. Затем вскочил, дрожа от страха, подхватил дхоти, собираясь убегать, но руки царя обхватили его поперёк туловища и толкнули обратно. Дхана Нанд, недолго думая, навалился сверху, придавив Чандрагупту тяжестью своего тела и раздвинув своей ногой его колени. Чандрагупта испуганно дёрнулся раз, другой, но его держали чересчур крепко, и по мрачному лицу Дхана Нанда он понял, что улизнуть не выйдет. — Ты звал меня, — проговорил Дхана Нанд, блестя агатовыми глазами. — И вот я пришёл. Можем продолжить вместе, ведь одному развлекаться слишком скучно, не так ли? Только я люблю жёсткие игры, имей в виду. Дхана Нанд сам не знал, чего желает. Надо ли ему, чтобы этот юноша стал вдруг кричать и вырываться, проклинать его и умолять выпустить? Что если взять силой этого юного обольстителя, пока тот будет орать и плакать навзрыд, кусая губы до крови? Внезапно царь ужаснулся собственных желаний. Да, он прежде многих убивал, но никогда и никого не брал против воли. Женщины приходили в его покои сами, а к мужчинам он ничего и не чувствовал, кроме желания склонять их головы к своим стопам и казнить особенно рьяных бунтарей. Так почему именно Чандрагупта так сильно сумел распалить его? Почему именно он вызывает такие неправильные мысли? Выяснить истоки собственных чувств не вышло. Страх в карих глазах, глядящих на него снизу вверх, внезапно сменился отчаянной решимостью. Теперь на Дхана Нанда смотрели уже совсем другие глаза, полные тёмной, безудержной страсти, бушевавшей сейчас и в самом царе. — Да, — без малейшего страха ответил вдруг этот безумный. — Вы угадали, самрадж. Я хотел вас с тех пор, как увидел в сабхе. Прошу прощения, что пытался сбежать. Вы появились неожиданно, и я перепугался. Но теперь я готов: делайте, что вам угодно! Я вытерплю всё. Дхана Нанд ощутил, как внутри что-то перевернулось. Комок ярости и похоти, пронизанный желанием причинять боль, распался и исчез, а вместо него возникло нечто новое, непривычное. Дхана Нанд отпустил свой крепкий захват, но Чандрагупта теперь даже и не пытался высвободиться. На царя он смотрел молча, но во взгляде читались согласие и покорность. И тогда рука Дхана Нанда мягко опустилась на него сверху, почти не надеясь, что удастся пробудить цветок, уже закрывший лепестки… Однако — о, чудо! — алый лотос воспрянул за мгновение к небесам, словно стремясь достичь обители Сурьядэва. Из горла Чандрагупты вырвался стон, подобный тому, который несколько мгновений назад привлёк внимание Дхана Нанда, гулявшего в сумерках по саду мимо любимой беседки, увитой виноградом. — Да! Ещё, прошу, самрадж… Я умоляю… Продолжайте, мой повелитель… И Дхана Нанд потерял контроль от этого голоса, от близости юного, разгорячённого желанием тела. Он склонился ниже и припал к губам, доверчиво раскрывшимся ему навстречу. *** Спустя две мухурты он сидел у себя в покоях и пытался унять колотящееся сердце, готовое выскочить из груди. Ни бханг, ни мадхвика, ни специи не могли заставить его перестать ощущать аромат мускуса во рту. Он помнил, как, обезумев от страсти, целовал губы этого юноши, а потом, опустившись перед ним на колени, жадно вобрал в себя его восставшую плоть. Опьянев от блаженства, вылизывал и ласкал до тех пор, пока Чандрагупта с криком: — О боги, да! — не излился в его горло. Руки тряслись. Он не взял этого раба силой прямо там, в беседке, как собирался… Он пальцем его не тронул! Наоборот, отдал ему своё лучшее кольцо. А этот наглец, взмокший и ошалелый, получив и наслаждение, и царский перстень, поглядел на повелителя Магадхи круглыми глазами, полными неверия в случившееся, подобрал свои тряпки с земли и сбежал, даже не поблагодарив! Лжец. Обманщик. Получил своё и скрылся. «Да что со мной? — Дхана Нанд мерил шагами свои покои, держа в руке опустевшую чашу из-под мадхвики. — Я спятил? Да, точно обезумел, — сделал он неутешительный вывод. — Как я мог поверить его лживым словам? Он всё это сказал нарочно, чтобы соблазнить меня. И ведь соблазнил! Теперь не утерпит, подлец, и расскажет кому-нибудь о случившемся, похвастает победой, а надо мной до смерти будут потешаться за спиной все подданные. Как я мог потерять голову и допустить такое?» Безумие! Ублажить мальчишку-раба, когда его язык и губы прежде ни разу не касались даже женской груди или йони… Дхана Нанд всегда считал себя выше подобных игр. Он даже не снисходил до того, чтобы ласкать руками служанок или наложниц. О поцелуях и речь не заходила. Девушки сами целовали его руки, бёдра, живот, лингам и стопы, а он лишь благосклонно принимал женскую страсть, но сам оставался отстранённо-равнодушным. И уж вовсе никому, кроме родной сестры, Дхана Нанд не позволял касаться своего лица. Да, он получал удовлетворение, но разум его всегда оставался ясным и холодным. Он не сходил с ума, его целью было лишь расслабиться и убрать из крови чрезмерный огонь. Ни одна из служанок не могла похвастать тем, что царь хоть раз ответил на её ласки. Дхана Нанд допускал к себе женщин лишь в те часы, когда ощущал в том потребность, но о нежности или привязанности не шло и речи. Что же случилось теперь? Опустевшая чаша выкатилась из пальцев. Дхана Нанд уселся прямо на пол, скрестив ноги, а в мыслях снова и снова проносилось то, как он по доброй воле удовлетворяет паршивца, подло совратившего его своим развратным видом. Сил не было думать о таком ужасном унижении, происшедшем с ним в состоянии помрачения рассудка! Отдав приказ охранникам никого не впускать, Дхана Нанд взобрался на ложе и уснул. *** Сон его был тяжёлым и беспокойным, и в какой-то миг он ощутил, что ему тяжело двигаться, а лингам снова горит, словно опалённый. Дхана Нанд открыл глаза. В опочивальне царила тьма, но луч луны, проникая сквозь окно, обрисовывал худощавую фигуру Чандрагупты, усевшегося на него сверху и ожидающего его пробуждения. — Как ты сюда попал? — хрипло спросил Дхана Нанд, но вместо ответа ощутил нежное и горячее прикосновение к своей отвердевшей от возбуждения плоти. А потом вспомнил и про перстень… Всё ясно. Охрана никогда не посмеет задержать носителя кольца с пятилепестковым цветком — символом династии Нандов. Дхана Нанд своими руками дал парню пропуск в свои покои. А теперь этот обнаглевший Чандрагупта, сидя на нём сверху, трётся о него ягодицами. Дхана Нанд внезапно ощутил, что промежность парня обильно смазана маслом. Как он догадался? Или кто-то научил? Рассудок снова переставал быть ясным, плыл и мутился от подступающего желания. Чего добивается этот идиот? Его пощадили в беседке, так он явился сюда? Теперь ведь пощады не будет. — Что ты делаешь? — Дхана Нанд ощущал, как сорвался его голос, но вместо ответа губы Чандры решительно завладели его ртом, и ему пришлось на несколько мгновений отдаться ощущениям, и лишь потом, когда удалось вдохнуть, повторить вопрос снова. — Дхана, я хочу, чтобы тебе было хорошо… Я пришёл, чтобы отблагодарить за то, что ты сделал в беседке. Прости, что убежал, но мне надо было прийти в себя. Я ничего не соображал от счастья. Мне казалось, ещё одно твоё касание, и я взорвусь и сгорю заживо. Я был переполнен тобою. Знаю, я очень виноват! — он сложил руки возле груди. — Это подло вот так сбегать, не сказав ничего и не подарив ответных касаний. Больше такого не повторится. А теперь — возьми меня. — Наверное, уже растрепал всем, как царь Магадхи, стоя на коленях, будто последний раб, вылизывал тебя, доводя до экстаза? — Дхана Нанду всё тяжелее было сдерживаться и делать вид, будто он не обращает внимания на происходящее. Он злился на себя и на этого самоуверенного неопытного дурня, не понимающего, о чём тот просит. — Что ты! — Чандрагупта осторожно прикусил зубами сосок Дхана Нанда, а потом, дождавшись долгого стона, разжал зубы. — Я разве идиот о таком трепаться? Я не желаю, чтобы кто-то посмел унижать тебя, а если кто-то скажет хоть слово о нас, я его убью. Я люблю тебя, Дхана. Прошу, возьми меня. Это ведь то самое, чего и ты желаешь больше всего, я знаю! Выпитый перед сном бханг, не подействовавший сразу, теперь вдруг ударил в голову. Невозможно было отказаться от такого. Подмяв юношу под себя, Дхана Нанд развёл его ноги и вошёл в него нетерпеливым движением. Он ждал болезненного вскрика и просьб о пощаде, но вместо этого ощутил, как податливо и мягко встретило его подготовленное тело, увидел, как с наслаждением закрылись веки Чандрагупты, а с губ слетело блаженное: — О да, Дхана… Я так долго ждал. Спасибо тебе! *** На следующее утро аматья Ракшас недоумевал. За завтраком обычно хмурый и недовольный всеми слугами Дхана Нанд был весел, жизнерадостен, бодр и ни к кому не придирался. И даже не обещал никого казнить. Внезапно Величайший распорядился, чтобы новый раб Чандрагупта, взятый на работу во дворец, принимал отныне трапезу в царских покоях вместе с Дурдхарой. И ещё приказал, чтобы в опочивальню этого молодого телохранителя каждый вечер приносили из сада и клали на подушку свежие виноградные листья. Величайший сказал, что это нечто вроде важного напоминания, которое будет отныне продолжаться вплоть до смерти Чандрагупты и самого Дхана Нанда. Никакого смысла в ежедневном возложении виноградных листьев на постель глупого раба советник Ракшас не узрел, но ослушаться царского приказа побоялся. Он проследил лично, чтобы слуги именно так и поступали, правда, аматье потом доносили, что проклятый раб с некоторых пор вообще не ночует в своих покоях, а шастает непонятно где. И аматья Ракшас удивлялся и злился, не понимая, зачем ради нахального мальчишки, которому царь с некоторых пор ни в чём не может отказать, обрывают прекрасные свежие листья у лучших виноградных лоз, растущих в саду. 21.10.2021г.