Моя Муза

Красноволосый всё больше времени не мог выбросить из головы воспоминания. Они проели ему мозг своей непредвиденной правдой, в которую хотелось не то чтобы верить, а не обращать внимания. Сейчас кукла находится на своём прежнем месте — шкаф. Тёмный шкаф с последней не разгаданной тайной Сасори. Хотя, как раз-таки разгаданной, но от осознания не становится лучше совсем. Да ещё и отец капает на мозги, отправив сообщение: «Я договорился с Сакурой. Она согласна встретится с тобой в кафе в три. Не забудь». — после он отправил адрес. О чём он думает? Ходить на свидания в рабочее время — это вверх наглости. Ещё можно понять, если после работы, но так — это непозволительно. И вдобавок она согласилась. Как можно не согласиться пойти на свидание с красавчиком-директором, когда тебя просил сам отец этого же директора? Может быть, он на неё надавил, а может, её нисколечко не смущает разница в возрасте. В три часа. Значит через десять минут. И пусть, начальник не опаздывает, начальник задерживается. Все давным-давно известный факт. И он задержался ровно на десять минут. Супер счётчик. Красноволосый увидел рядом с окном подчинённую, вздохнул от безысходности, точнее, почти не взвыл, но в конце бесцеремонно уселся на стул, выражая полное безразличие к оппоненту. Облокотился спиной о стул, положил ногу на ногу и ладонь на поверхность стола, принялся убивать взглядом: — Он тебя заставил? — начал разговор с самого что ни на есть главного, скинув чёлку. Надо как можно скорей заканчивать с отцовскими неуместными шутками. — Меня никто не заставлял, — пыталась быть смелой девушка, — мне захотелось. — Захотелось прийти в рабочее время на свидание к своему начальнику. — хмыкнул мужчина, — вот что сейчас с молодёжью. Кстати, тебя совершенно не волнует, что я на восемнадцать лет старше? — Не волнует. Я думала вы знаете что я чувствую… — сделала она паузу, — я же вам тогда призналась в ваш день рождения! — она не выдержала и в лишний раз показала, какие они разные. Хватит и двух минут разговора, чтобы удостовериться в их непохожести. Напоминать о признании в людном месте высоким тоном, выделяя совсем не взрослые манеры воспитания при окружающих людях. — Я не могу поверить в то, что совсем не нравлюсь вам, — она чуть стихла, краем глаза заметив окружающие столики. А Сасори захотелось прям сейчас же вернуться из этой камеры пыток в свою, как оказалось, любимую келью. — Поверь. Ты могла в этом убеждаться каждый день при встрече со мной, — он включил режим психолога, а с ним и мягкий голос. — Ты же, когда видела меня, здоровалась с неимоверной улыбкой, хотя я этого ни чем не заслуживаю… — Заслуживаете, — оборвала она, но потом увидела нервный знак рукой с противоположной стороны, и поджала губы. — Я не закончил. И мне бы хотелось расставить всё над «и», — секундное молчание. — Во-первых, я старше тебя на восемнадцать лет, тебя это вовсе не смущает, а вот я лучше в обморок упаду, чем приму этот факт как есть. Во-вторых, ты слишком весёлая, — Сакура сейчас открыла рот, но остановилась, опять увидев властный жест, — меня это отталкивает и бесит. Настолько, что и говорить страшно, а объяснения такой причины кроется внутри, так что не докопаешься. Вся эта молодёжь стала обесценивать тишину и личные границы других людей, и вуалируют это под предлогом «хочется лучше узнать человека». — теперь он дал высказаться. — Но Тсукури же недолго от меня ушёл по поводу возраста, — ей хотелось поставить в тупик взрослого умного мужчину, и самой вести разговор, показывая себя с другой стороны, но, не понимая, что так, только усиливает ментальное различие. — И вы как-то уживаетесь почти в одном помещении, — то ли девушка обижалась, то ли высказывала другие доводы против слов красноволосого. — Он совсем другое дело. Тсукури не достаёт ненужными разговорами, у него есть своё мнение по любому интересному вопросу или истории, совсем не отвлекает от работы, я даже голоса его не слышу, — и тут в голове пронеслись звуки выстрелов, но это же не голос, так что можно быть уверенным во всём сказанном. — Значит, вы любите, когда вас не трогают. Вам нужна девушка-невидимка, чтобы вам было хорошо в личной жизни, — захотелось съехидничать. — Вы… — Я ещё не закончил. Просто захотелось услышать чужое мнение, — Сасори в душе радовался хотя бы тому, что может сам вести уже выигранную беседу. — В-третьих, вы правда готовы быть мишенью общественного буллинга? — посмотрел он ей в глаза две секунды, желая заложить в ней речь трезвого человека. — На вас столько людей накинется с претензиями, а если на работе узнают, то будут гнобить именно и только вас, в мою сторону даже не повернутся. А плохо будет только вам до того момента, когда вы сами захотите уволиться по собственному. Я в свою очередь пойду навстречу, и не глядя поставлю подпись. Исход дел не лучший, но это не мне решать, — Акасуна откровенно и в то же время легко говорил на эту тему, он не стеснялся высказывать точную точку зрения, которая для нормального человека имела бы вес. — Меня не будут гнобить. Я верю, что люди поймут мою любовь, — она похлопала глазками, — потому что на работе меня уважают и некоторые стали моими товарищами. И знайте, не только я в вас влюблена, но и половина компании, — на это красноволосый только моргнул. Не хотелось сейчас беседовать о том, о чём он в состоянии догадаться сам. Это он ещё заметил, когда начал занимать пост главного. А в день его рождения прошёлся по списку молодых работниц. Вот в этом и была её проблема, которая так раздражала Сасори. Виденье в мире розовых единорогов, скачущих к тебе на помощь. Их не бывает, а если бы и были, то жили в своём светлом мире, брезгая мараться о человеческую сущность. В современном человеке должен быть реализм, не позволяющий видеть мир в розовых очках, но и несколько процентов романтизма, чтобы не быть подавленным перед сухими людьми. Но Харуно была из тех людей, в которых соотношение каждого из них колышется как в море корабли. У Акасуны на повестке дня следует обмокнуть её «светлую» головушку в настоящее дно жизненной ситуации, утягивающей в размышления. И не дай Бог, что Сакура в итоге поймёт слова неправильно. — Чтобы заслужить работу в компании ты также думала? Ты доверишь свою судьбу первому встречному? — вдалбливал он эти слова. — Я доверяю только тем людям, которых знаю, и вам, Сасори-сама, — пролепетала она. Так хотелось высказаться по поводу имени, так его называл Тсукури. И он даже не замечал, что раньше с ним обращались также. — Вы не принимаете мои чувства, но я этого не приму, хотя бы только потому, что старший Акасуна хочет. — В-четвёртых, вы не умеете думать здраво. К этому выводу я пришёл сейчас. И сейчас, если вы проанализируете наш разговор, то поймёте причину. — он сел ровно, но ногу не убирал, — хочу, чтобы мой работник умел думать, не принимая чувства. — Я не робот, — посмотрела она ему в глаза. — Я тоже, но мечтаю на него походить, — мужчина наклонил голову в сторону, как бы усмехаясь. А дальше он резко встал и отправился к выходу.

***

«О чём отец вообще думал? Знал же, что выхода у меня нет, и воткнул нож в спину. Как так можно подставлять сына, на которого сейчас будут странно оглядываться сотрудники?» — Был вне себя Акасуна. Он сейчас ехал на большой скорости в компанию. К нему возвратились все забытые на время воспоминания. Как Дейдара мутно рассказывал о своём детстве, как внезапно заметил, что гей, как того легко довести от хорошего мальчика в пьянчугу. Он всё помнит. Помнит своё удивление на неожиданную новость, и в то же время малое успокоение своей души. Помнит пустую бутылку, стоящую рядом с ним. Сасори закончил куклу, и это оказалось последним путём к воспоминаниям. После отключки парня, Сасори просто смотрел на его спящее лицо, на немного припухшие губы. Дошло и до того, что появилось необратимое желание быть с другой стороны стола рядом с ним, и лишь коснуться. Прижать юношу к себе стало одержимостью тела и души, или алкоголя. Саке всего лишь усилило и показало мужчине своё внутреннее виденье художника. Понравилась ли такая реакция Сасори, только спрашивать его. Сказал отключившемуся блондину про свою девственность. Он мог слышать, но кое-что подсказывало об обратном. Мучения даже при опьяняющем напитке не дали себе ход, что-то внутри подсказывало, что в итоге это плохо закончиться. Но где был здравый смысл дальше?.. Красноволосый поехал длинным путём на работу, там почти никого не было и можно без угрызений совести и копившихся штрафов нажать на газ. Он приехал позже, чем ожидал. На него немного косились, но сейчас это вовсе не волновало стучавшее от скорости сердце, он до конца ещё не отошёл. Проведя карточкой по двери, мужчина встал столбом перед увиденным. Не зная, что чувствовать в данный момент, он уставился на юношу, который, кажется, всё время стоял так за несколько метров от двери и ждал. На его лице выражалось что-то смешанное между озадаченностью и кривой улыбкой. Блондин было открыл рот, как директор быстрыми шагами, лишь бы не бегом, расчертил расстояние к кабинету. Парень, честно говоря, недопонял реакцию со стороны, он больше ожидал увидеть невозмутимое выражение лица. Он не хочет его видеть из-за того, что долго не появлялся на работе? Что отлынивал две недели, не обмолвившись и одним словечком? Что ленился такой долгий срок? Но он в этом не виноват. Красноволый сам налил ему первую рюмку, а потом… А потом он во всём виноват. И точка. Такие размышления он принял в ту самую минуту, когда тот пялился на него с неподдельным шоком. Это было просто прочитать, даже не поднимая голову к лицу. А когда начальник почти не бежал, захлопнув с полным артистизмом келью, то вообще как понять увиденную реакцию? Красноволосый и не думает, что сделал. Он выжал таким поступком оставшиеся крупицы уверенности. Собранность превратилась в прах, не оставив от себя ни следа. Парень сел на пол, подтянув коленки к груди, опустил голову на них, вдобавок связывая всё руками, воссоздавая композицию безысходности воедино. Длинные волосы закрывали юношу, не пробивая дневного света. Он думал о глупости своего прихода. Он вообще пришёл для того, чтобы как нормальные люди обговорить между собой, наедине, о случившемся. И даже если сам Сасори ещё не вспомнил, юноша готов был краснеть до последнего. Но взорваться было легче, чем вымолвить первое предложение перед багровыми глазами. Закрыв последнюю стену между ними, Акасуна упал на пол спиной с этой самой открывающейся стене. Так сердце даже при скорости девяноста километров в час не билось, как при виде одного человека. Сейчас невозможно думать со спокойной душой и свежей головой, перелистывая кадры пьяной ночи. Они сейчас вонзались острыми кинжалами в грудь. И боль по-настоящему была физической, к чему уж говорить о душевной. Сейчас, именно сейчас надо прояснить двухнедельный фарс. Но есть шанс того, что парень через некоторое время уйдёт. Плохо ли это или нет? Без разницы. Мужчина обвёл взглядом законченную куклу. Она тихо и мирно сидела, упираясь о лампу, и не подозревала, чего стоило её сотворить. Он встал на ноги и взял её в свои руки, а потом сразу же вернулся на прежнее место — пол. Красноволосый держал куклу бережно, как бы объект своего искусства, усердных стараний. Именно из-за неё он не уверен в себе, а раньше он всё знал о внутреннем мире. Всё заколебалось после её завершения, невозможно теперь думать о себе с уважением, как раньше. Он обводил дерево с непонятным чувством прихода Музы. Она вселилась в него с неподдельной неожиданностью в душе, и могла жить хоть и второй день утра. Ножичек сам работал за своего хозяина, и придавал человеческую форму тела. Не только как такого человека, Дейдары. Юноша одной улыбкой делает сложную работу чуть легче, день лучше, солнечные лучи светлее, мелкий шрифт на бумаге быстрым. И эта улыбка всё уверенней зовёт его в студию, оборачивая день вспять. Нормальные дни начинались как раз-таки вечером, когда панорамные окна кабинета обволакивал только сумрак этого прекрасного времени. Это знак, что надо открыть дверь в мир нескончаемого творчества. И он не один. Он знает то, что всего лишь ждёт пребывания темноты. Красноволосый неосознанно обнимает копию юноши. Так тихо, спокойно, может он ушёл. В любом случае надо проверить. Но пока мужчина в очень хорошем состоянии сейчас. Мешать ему, кажется преступлением. Со стороны он выглядит как милый подросток, ещё не дотягивающий до внутренних переживаний, в которых теперь он не сомневаясь тонет. Обнимает красивую игрушку, копия которой, может быть, ещё находилась, в соседней комнате. Надо проверить. С усталым выдохом он, в конце концов, встаёт на ноги, медленно бредя к столу, чтобы положить объект в руках обратно рядом с лампой. Смотрит так некоторое время в никуда, и делает несколько маленьких шажков к двери. Берёт ручку, у него мгновенно леденеют руки то ли от железного материала, то ли от собственных переживаний. Он чувствует, что начинает коченеть. В голове у Акасуны целый план дальнейшего разговора. Он видит всё в картинках, а мурашки тем временем пробивают позвоночник и кончики пальцев. Он лихорадочно улыбнулся, не исказил губы в неуверенной гримасе, а улыбнулся. Напоследок медленно и тяжело сделал вдох и выдох, что органы как будто бы тоже упали в теле. И надавил кистью руки. Он увидел, как блондин свернулся калачиком на полу, и секунду умилялся, но надо думать про план. Мужчина стремительно, в главном смысле слова, подошёл к жёлтому калачику и взял того за руку: — Идём, — в голосе не было ничего, из-за чего можно распознать чувства. Делать Тсукури ничего не пришлось, как подскочить и понестись за начальником. Он держал его за руку, внутри всё смешалось, это было как будто их первое прикосновение, но это и вовсе не так. Таким образом, быстрыми шагами, не теряя стремительности, они еле успели нормально войти в лифт. В застеклённом помещении ничего странного не происходило, кроме как сплетённых рук. Было время выдохнуть, парень этим воспользовался в полной мере, но тактильные ощущения не давали покоя. Закрывая лицо волосами, он таким образом скрывал раскрасневшееся выражение, которое было как два пальца об асфальт прочитать. Когда лифт опустился на первый этаж и открыл двери, Сасори рывком выдернул его из лифта. Он, не отпуская ладони блондина, таким ходом пересёк с ним целый коридор, включая ресепшн. Директор не побоялся в таком виде предстать перед находящимися рядом сотрудниками. И в последнее мгновение показалась Сакура, но красноволосому на неё было чисто по фигу. Остальные как бы переглянулись, и на этом всё закончилось, а вернее, когда мужчины вышли из здания. Пройдя на парковку, таким же образом, они оказались рядом с чёрной машиной. Мужчина наконец-таки разорвал связь. — Садись.