Моя Муза

Через несколько дней в компанию явился её первый прародитель — отец Сасори. Он всегда приходил сюда в добром здравии и показывал это своей спокойной и уверенной походкой. Всех кого касался его взгляд, с улыбками приветствовали, а он отвечал тем же, вовсе не показывая, что больше хочет подняться на шестьдесят первый этаж проведать сына, узнать как он там. Прошло немало времени, перед тем как дружелюбные сотрудники отпустили своего многоуважаемого начальника, и он наконец-таки зашёл в пустой лифт. В то время как мужчина открыл дверь в студию, он был, легко говоря, в шоке. Он быстро пересёк расстояние от двери до двери кабинета и распахнул её, что косяк заскрипел. — Что с тобой сынок?! — напугал он красноволосого. — Почему я не вижу на твоём столе, прямо передо мной заварухи? — сидячий напротив поначалу не мог понять, о чём говорит его старик, но потом он закатил глаза, снова видя наигранный сарказм. Такое случалось не часто, сейчас именно тот случай. — Где твоя всеми любимая гора из опилок, белых отчётов, этой липучей густой желтизной, которую ты нарекаешь смолой, и остатков всей безысходности? Где мой сын? Я уж думал, что ты уже посадил дерево для нескончаемого материала, и точно будешь лелеять его как собственного ребёнка, ведь ты не собираешься дарить мне внуков, ты заставишь меня ждать, пока я не умру. И тем самым я унесу с собой в могилу несбывшуюся мечту быть дедом, — помотал он головой напоследок, резко выдохнув. — Хватит. Ты, разумеется, поднял мне настроение, но не переигрывай, — младший Акасуна даже не удостоился поднять глаза на отца, неотрывно пялясь на монитор ноутбука и быстро печатая по клавиатуре, звук от клавиатуры успокаивал его. — Просто скажи, зачем пришёл и можешь уходить. — Ты бука. Я действительно хочу внуков и долго жду, между прочим, — закрепил он руки в замок и присел на стул, положив ногу на ногу. — Как обстоят амурные дела с той красивой девушкой Сакурой. Она вторая по красоте, конечно, на первом месте всегда была, есть и будет твоя мать. Как она тебе? — Не в моём вкусе, — обронил Сасори. — Ты издеваешься надо мной. Тогда какие тебе нравятся? «Мне нравиться один художник, который всегда с самого утра на работе. Эх, папа, вот бы ты знал о моих предпочтениях, тогда отстал бы от меня прямо сейчас. Я хочу сказать, но не могу, язык не поворачивается. Дейдара мне очень дорог, ты не представляешь насколько. Он мою голову не оставляет в покое, если посчитать, что я его каждый день вижу, и в минуту тишины ты заявился как раз-таки, чтобы вспомнить его». — прозвучал монолог, а так сказал: — Я знаю, кого люблю, — не без упорств, продолжил мужчина, отрываясь от монитора. — Вот почему у тебя порядок. Кабинет за долгое время начал очерчивать свою истинную форму. Теперь это кабинет, — восхищенно заметил старший Акасуна, — любовь творит чудеса. Кстати, ты уже закончил куклу? — красноволосый вопросительно воззрился на отца, и затем принял пугающий вид, скривив форму губ. — Ой, прокололся. Да, я видел один твой результат искусства в шкафу, тогда ты был не в духе, и вообще не закончил. Не было смысла говорить с тобой о ней. — А сейчас есть особый смысл? Так или иначе, я её закончил. И она не отличается ни от одной прошлой, — Сасори сам хочет ударить себя за такие слова, надо держаться. — Я чувствую, что ты мне морочишь голову с самого начала. Ты пришёл совсем по другому делу. И попрошу поскорей разъяснить мне его, — сказал он спокойно. — Нет, ещё подождёт, мне интересно. Ты постоянно принимаешься за новую куклу, только в том случае, когда привязываешься к человеку. Это я знаю точно, — заметил он, — кто это, та девушка, в которую влюбился? — предположил отец. — Почти. Честно, мне в настоящее время не хочется об этом говорить. Не в смысле, что у меня всё плохо, и ни капли, а в смысле у нас всё хорошо, и я не хочу пугать его… то есть человека, — ретировался. — Ты прав, как всегда прав, я сделал куклу наподобие его. Ибо я покажу тебе её, ты узнаешь сразу же, — завёл он руки за голову. — А мне этого больно не надо. — Значит, она всё ещё в шкафу, — старший Акасуна поднялся со стула и обошёл стол, Сасори резко встал, чтобы преградить тому дорогу. Если он увидит её, то ситуация будет и останется необратимой. Хотя у красноволосого и вправду будут проблемы, он думал только о том, чтобы оставить этот чёртов шкаф закрытым на протяжении того времени, когда решит отдать её Тсукури. Он не может допустить маленькой, но роковой оплошности благодаря своему уму оставить куклу в старом месте. Он удерживал отца силой, выставив руки вперёд, а тот тем временем сильно пытался пробиться через живую преграду. — Привет, Сасори… — неожиданный голос прорвался со стороны двери и в итоге остался там, напоследок послышался глухой стук. — Это что было? — сказал отец, отходя от своей цели, — Кто это? И почему этот кто-то обращается с тобой в дружеской форме? Я не припомню, чтобы у тебя были друзья даже в детстве. Это твоя любовь? Она работает на тебя? Как романтично. — Голову придержи, а то свалится. Это Дейдара, — после этого у старшего появилось более заинтересованное лицо, нежели несколько секунд назад. — Да сдружились, и что? Ты же не будешь теперь его докучать дурацкими вопросами, которые его ни капли не касаются, — он мысленно себя ударил. — А то, что я его всё-таки спрошу. Ты же не можешь ответить отцу, какая девушка нравиться, — он отправился в студию. Сасори смиренно сел обратно на стул, и стал подслушивать разговор, доносящийся с близкого расстояния. — Приветствую вас, Тсукури, — он пожал парню руку, — давно мы не виделись. Я вот бы хотел спросить вас об очень деликатном, но мелком для вас вопросе, — он видел какой блондин стеснительный, и его стало жаль при одном виде на настолько милого юношу. Вы не знаете, как зовут девушку, которая работает здесь, и которая очень нравится вашему начальнику? Я знаю, спрашивать о таком более, менее неуместно, но он не хочет говорить. И как узналось, вы стали друг другу ближе, — с неуверенной миной проронил мужчина, пытаясь не напугать бедняжку до смерти. — Я не слышал о таком, и он мне ничего, по крайней мере, не говорил. Лучше подождите, пока он сам не посчитает нужным сообщить вам, — парень разгадал ловушку, и уверенным голосом дал ответ, чем очень удивил оппонента. Парень через широкую щель увидел Сасори, он положил локти на стол, руками закрывая лицо. Можно было принять, о чём он думает, но это вовсе не так, это предположение очень сильно убеждалось в ауре, окольцевавшей мужчину. Обречённый во всём, он ладонями будто бы закрывался от всего мира. Всё равно ничего не поможет. — Понятно, либо соврал, либо не говорит. Наградили сыном, — фыркнул он. — Так или иначе, я рад, что у этого обалдуя появился друг, — он вернулся в кабинет с миной незаконченного дела. — И что? — возвращался в мир иной красноволосый. — Ничего, он нем как рыба. Оба партизаны. — старший достаёт из кармана пиджака два листочка с ярким рисунком, и кладёт на стол напротив сына, — вот причина моего прихода. Я вообще думал тебе не предлагать, но вдруг заинтересуешься. Два билета на конкурсную выставку. Там будет так же, как и в прошлый раз, но теперь на конкурентной основе. Можешь просто прийти, а можешь и выбраться из этого… глухого места без твоей любимой кучи из стройматериалов. — А почему два? — взял он в руки приятную твёрдую бумагу. — Я не знал, что у тебя появилась пассия, но на всякий случай прихватил два. Так что скажи мне полное благодарности «спасибо». — самоуверенно иссёк мужчина, наблюдая за сомнительным выражением оппонента и его съедающим молчанием. — Ну, мне пора, а то твоя мать тоже интересуется твоей жизнью. Кто же ей будет рассказывать, как ни я? — он с довольным лицом направился через второе помещение к выходу. Сасори вздохнул спокойно от одной мысли, что этот делатель интриг покинул умиротворённую поначалу келью. Ему интересно для себя, когда же враньё закончиться. Хотя это и вовсе не враньё, он всего лишь не договаривает. Сасори не хочет, чтобы их с Дейдарой начальные отношения были в секрете до конца всего. Но с другой стороны не хочется идти к отцу и говорить, что у него никогда не будет внуков и его единственный сын гомосексуал. Он встал и направился вперёд. — Ну ты и выкрутился. Я думал, он никогда не уйдёт, — мужчина положил локоть на его плечо. Блондин повёл рукой и скинул её. — Что? — Когда ты ему скажешь? Я понимаю что ещё, смотря на наш случай и то, что мы только начали, — а он начал краснеть и запинаться, — блин, — он увидел, как красноволосый прикусил губу, пытаясь вытерпеть до конца монолога. — Мне просто надо примерно знать, когда ты ему выложишь. И то, — он строго взглянул, — я не хочу больше слышать ни о каких невестах впредь с этого дня. Ты хоть представляешь, в каком я был состоянии? У меня сердце колотилось, будто готовится остановиться. У тебя отец в частности хороший, но лезет куда не надо. Извини, если оскорбил, — Акасуна улыбнулся, — понятно. — По поводу невест я не знаю, будет ли он вечно говорить об этом. Я ему всё скажу, когда появится подходящее время, а то ты так завёлся. Ревнуешь? — Да, ревную, — покосился он, — особенно в тот момент, когда вы говорили о Сакуре, — дальше шла тишина. — Я, разумеется, не в курсе, но понял, что твой отец сводил тебя с ней. Какие ещё амурные дела? Ты охренел? — Тише, тише, — только и сказал мужчина, не веря своим глазам. Впервые этот юноша что-то предъявляет в обвиняющем контексте. — Я не собираюсь слушать этого родственника лишь из-за того, что он ищет мне какую-то особь женского пола. Даже мать, на удивление, не слишком переживает по поводу моей второй половинки, — они сменили ситуацию в нормальный разговор. — Она говорила, что если мне понравиться человек, то надо держать его крепко, — он быстро зырканул на оппонента. — А о бабушке Чиё я вообще молчу, я в её глазах белый ангелочек, так что верь, никто, кроме него не будет поднимать дурацких вопросов о несбывшемся никогда. — он взял его лицо в ладони. Поцелуй как и был, так и остался неизменным. Движения со стороны Сасори всегда были неповторимы, терпкий вкус его губ давал полностью забыться в тёмном омуте. Мягкость юноши сводила с ума красноволосого, он придвинул его ближе к себе рукой, схватив за талию. Парень по удивлению ещё волновался, это выражалось в скованности движений. Он не целовал его в ответ, не давался так легко, как хотелось бы изначально после поцелуя на трассе, когда оба были чуть-чуть не в себе после того, как их не сбила фура. Тогда он отдавался полностью, а сейчас что? Акасуна отстранился и направился в келью, после вышел с каким-то предметом в руках. Он протянул руку, показывая предмет — кукла. — Это обратка, — сказал, как отрезал глухую тишину. — Помнишь, ты когда-то зашёл и увидел меня в студии с моей деревянной заварухой. Я тогда не сказал тебе ничего, кроме этого слова и то, что может быть, ты когда-нибудь её увидишь. Я сомневался, что в конце это сделаю, но вот так получилось, — пожал он плечами. — Не знаю, нравиться или… — Нравится. Впервые меня в чём-то изобразили. — Меня тоже впервые. Разве не помнишь? — непонимающий взгляд озарил Тсукури, что насторожило Сасори. — Я называю это обраткой, потому что ты первый начал это делать. Вторая твоя картина, которую я увидел, никогда мне не забудется. — Получается, ты принял её за вызов, — он взял из его рук свою копию и стал внутри посмеиваться, — всё ради равного счёта? М-да, только тебе могла прийти подобная идея, но я рад, что она пришла. — Не надо говорить с таким лицом. Мне нужно было спасти её от одного доставучего человека, который ушёл почти только что, — Акасуна пытался оправдаться, хотя это и была отчасти правда, но Тсукури продолжал сверлить его молчаливыми намёками.

***

На следующий день Акасуна позвал к себе в келью парня. Он сказал несколько слов таким естественным для него тоном, но что-то насторожило художника. Директор никогда его не просил войти в кабинет, он обычно сам приходил, показывая свою персону. Парень безоговорочно направился в другое помещение, и только он распахнул дверь, загадочная аура витала тут и там, не давая покоя нервам. Сидячий за столом вдумчиво глубоко проник под кожу всего одной парой радужек. — Лиши меня девственности. Тишина. Мёртвая тишина. Ничего, кроме тишины. Тишина, которая сулила в себе ожидание, но так и не показала заветные слова во всей красе. Изумление? Нет. На лице не отражалось изумление, если говорить, то с Дейдарой происходило просто-напросто ни-че-го. Всё куда-то ушло, в крайнюю даль между обмороком и сознанием. — Почему я?.. — блондин стоял около пустого места, он на минном поле, нуждающийся в твёрдой опоре под ногами, как в воздухе. — А почему не ты? Почему кто-то другой должен взять меня? Ты же сам вчера кинул мне предъявления, что против говорить о ком-либо другом с третьей стороны. — Он говорил легко, якобы рассказывая о вечерних осадках, обыденно. — Что ты на меня так таращишься? — А что так… так… — Откровенно, прямолинейно, самонадеянно, желанно, — он особо выделил последнее слово, акцентируя голосом. — Шучу. Мне уже тридцать шесть лет, у меня никогда в любом промежутке жизни не было влюблённости, и то, что идёт после, тоже не было, — юноша присел на стул напротив красноволосого. — Я думал у людей это происходит как-то само собой, но оказалось нет. Я не знаю, с чего всё начинается и так далее. Ты понял. Может быть, с такой просьбой я кажусь тебе извращенцем, но по-другому я совсем не умею. Мне надо всё высказать в лицо, уж такой человек. — Что ты такой человек, я узнал недавно. Ну чтобы настолько! — он безнадёжно прислонил голову к деревянной поверхности стола, и держался так некоторое время. — Ты так с лёгкостью об этом говоришь, что можно подумать, что это ничего для тебя не значит, — он не устраивал скандал, невозмутимо начал высказывать личное мнение. Парень за считанные секунды успокоился, потому что находиться почти всё время с этаким мужчиной, оставаясь в своей лодке невозможно. — Значит, ты не выполнишь мою просьбу? Если ты не замечал, то я всё время, когда рядом с тобой думаю об этом. Молчу потому что терплю. И моё терпение находится на грани. Я слишком растянул время, когда обычные люди возбуждаются, — он не удивлялся своих откровенных слов, для него сейчас проходил разговор о планах на будущее. Что не скажешь о юноше, он внутри сжался, — и я не знаю что делать. — Во-первых, рановато, — решил выразить личное мнение Тсукури. — Мы увиделись только почти два месяца назад и… — И ты ещё тогда в меня влюбился, — перешёл в атаку Акасуна, — я видел, как ты на меня смотрел, и уверен, что ты был неравнодушен к моей персоне. — Во-вторых, — сделал паузу, — я никогда не думал о сексе с тобой. — Да впрямь? — нагло и неверующе заметил он, — не верю, ты лжёшь. Я уверен, что ты каждый день на дню думал обо мне, и не забуду, как ты на меня поглядывал после выставки, — он облизнул кончик губ. — Я, честно говоря, боялся тебя некоторое время и пытался избегать взгляда, пока сам не начал походить на тебя в этом деле. — В-третьих, ты почти сам взял меня после того, как напоил. — Я не поил тебя, — переходил он из уравновешенного в нетерпимого. — Я лишь налил тебе одну-две рюмки, а потом ты нахлобучился в стельку и лёг. Я не лучше, но дело не обо мне. Я не брал тебя, это ты не отказывался, в этом и дело. Ты вообще не показывал отрицание, и я беспритязательно делал то, что тебе хотелось. Ты аж светился той ночью. — И последнее. Тебе надо или хочешь? — Поставил блондин локти на стол. — Я горю, — не долго думав, выпалил он. — Ты во всём виноват, сдерживаешь. — Понимаю… Я соглашусь только при одном условии: ты будешь даваться мне беспрекословно. Тихо, — увидел он реакцию красноволосого. — Как же я скучаю по лёгким с тобой разговорам. Мы тогда хоть и скрывались, но было комфортней. Согласись. — Да, в этом ты прав. Но не все разговоры у нас были умиротворёнными. Вспомни, когда мы были в студии, ты принёс портфолио, а я приступил делать твою копию. Ты в упор рисовал меня без моего разрешения, и не скрывался ведь. Всё закончилось красивым стоном, который хотелось бы услышать ещё раз. — Я не в первый раз рисовал твоё лицо с натуры. И ты тоже не скрывался и, кстати, без разрешения делал меня. — Квиты? — Квиты.