***
— Хочешь переехать ко мне? — Сасори сидел с парнем в своей келье. Он долго думал о том, чтобы жить вместе, ведь ему пофиг на других людей и их мнение, просто хочет жить с чудом в одном доме, ничем себя не ограничивая, ни в сексе, ни в проведённом времени с ним. — А ты не слишком торопишь события? — Дейдара внутри был рад предложению, но что-то говорило, что переезд сулит для него совсем новое ведение жизни. Не то чтобы он боялся, остерегался. С первой их ночи прошло четыре месяца, они двигались медленно, и пара успела многое попробовать. — Зачем ты это говоришь? — Говорю то, что хочу, — не отвлекался красноволосый от бумаг. — Ну, конечно, прямолинейный человек, по-другому никак не можешь. Просто скажи, что хочешь секса, и всё, — он почти разгадал мысли Акасуны, но не в полной мере. — Если подумать, то я действительно думал об этом, не мог сказать, — потупился он. Начальник встал со стула и подошёл к Дейдаре, нагнулся к нему и требовательно поцеловал. Ощущения продолжались пять секунд, но этого хватило, чтобы жар охватил тело юноши. Красноволосый издевательски прошёлся ногтем по шее, задевая распущенные локоны, ибо теперь Тсукури ходил без резинки под тщательные и долгие разговоры со старшим. — Ну? — Дьявол, — он встал со стула, обогнув живую преграду. — Не знаешь о чём ещё поговорить на работе? Если нет, то меня устраивает молчание. Мне работать надо, — блондин вошёл в студию, которая была заполнена красками. Времени прошло прилично, чтобы находить в себе вдохновение, а с вдохновением идут и деньги. Дейдару не заботило ни то, ни другое. Муза всегда витала рядом с ним, особенно по своему графику и круглосуточному плану сидела в келье. Её было легко найти, а когда найдёшь, то светлая голова и золотые руки делают своё дело. — Мне как будто нечем заняться, — он встал на два метра между мольбертом с полураскрашенным холстом и взял пистолет, заряжая. — То, что я понял, так это то, как мы не умеем на работе разговаривать о работе, — выстрелил, ставя точку. — Ты же не возражаешь, но так не всегда, не не договаривай, — Акасуна упирался плечом о косяк двери и видел парня во всей красе. Ему до безумия нравилось, когда он застаёт его в таком виде. Брутальный, умопомрачительный, притягивающий, шикарный, жестокий мачо. Не всегда парень был таким, но если держит пистолет, то хотелось, чтобы он взял мужчину в сильные руки, которые ранее занимало ненастоящее оружие. Красноволосый скулил, — я хочу видеть тебя чаще. — Куда уже чаще? Нас уже твои подчинённые подозревают, и, кстати, старший Акасуна и слуху, ни духу о нас. Если хочешь жить со мной, то для начала расскажи ему, — парень повернулся к нему, свесив пистолет вниз. — Значит, мне повезло. Дейдара не до конца уловил смысл сказанных слов, состроив непонимающую мину. Вспомнишь то, вот и оно. Дверь распахнулась, заставляя повернуться и посмотреть на пришедшего. Нет, ну он всегда знает, когда приходить. Главное, чтобы он не слышал через дверь разговор, а то будет хреново. Хотя какой? Тсукури ждал этого. — О, мои птенчики снова в сборе, — подошёл старший к блондину и пожал руку. Он увидел пистолет и отшатнулся на метр. — Что ты с ним сделал?! — Это ему надо для работы, — удручённо вздохнул Сасори. Он отобрал «оружие» и показал внутренности патронника. — Ничего иного, как шариками с краской этот святой не будет стрелять. И я с ним ничего не делал. Правда, ты в кое-чём прав. — Так в чём же? — навострил мужчина уши. — Я не хотел бы тебя разочаровывать как единственный сын в семье. Думаю, я не виноват в том, что случилось и в том, какой я. Не знаю, поймёшь ли ты, но мне бы хотелось на этот раз обойтись без ругани. Я пойму, если тебе не понравиться или того хуже. Жизнь такая непредсказуемая… — искал он более и более замудрённые слова, углубляясь в себе. Отец уже начал коситься на них обоих, так как Дейдара пристально наблюдал за начальником и под конец заставил смотреть в глаза, — я его парень. — … — Я же говорил, плохая идея, — взвыл красноволосый. — … сынок, я не знал, но предполагал, — расслаблял он постепенно лицо. — Ты никогда не подсматривал за девушками, даже не глядел в их сторону. Поначалу мне это не казалось странным, ибо ты был ребёнком, но потом, когда ты стал подростком, продолжал делать это., то есть в принципе не делать. — И к чему вы ведёте? — подал голос радом стоящий юноша. — К тому, что я в оцепенении, но не сильном. А вовсе не знаю что сказать. Внука не будет, вот мои мысли. А всё остальное, касающееся вас, я не собираюсь идти против. Никто не понимал диалоги, случай, мысли друг друга. Будто в тумане. Дейдара, по описанию отца Сасори, не знал, но не был уверен в положительном ответе. Сасори готов провалиться под землю добровольно, лишь бы старший не говорил больше ни слова. Сам отец был чуточку сметён, а мозг говорил, что всё не настолько плохо. — Пойми, мы с твоей матерью говорили не один раз о тебе, и именно она заложила в мою голову сомнения. Хотите — встречайтесь. Своё благословение я даю от своего лица и от лица моей жены. Единственное что меня настораживает, так это тёща. Не знаю, она после будет относиться к тебе как к ангелочку. Можешь не думать о ней, в любом случае она тебя любит и в конце поймёт. Жаль, что от неё не дождёшься такого обращения со мной, — закончив объяснения, он похлопал по плечу сына. — Рас всё… так вышло, то я не буду задерживаться. Всё равно тебе, как я понял, уж однозначно не желается слышать о девушках. Счастья. И пусть сотрудники будут слепы, глядя на вас, — с улыбкой намекнул мужчина и скрылся далеко за коридором, ведущим сюда. — И как это понимать? — говорит тот человек, уже который раз, напоминающий красноволосому о желании поговорить с его отцом, но в тот самый момент стоял как вкопанный, боясь услышать толику неприязни. — А так. Ты немедленно переезжаешь ко мне. — Но… — Никаких «но», ничего не хочу больше слышать. Следующее будет определённо лишним, — Сасори будто бы не было здесь при прибытии отца, он, полный сарказма и бескрайнего счастья, повернулся к панорамным стёклам лицом. — Я всем существом чувствую, что ты не против переезда, как уверяешь. — Бессмысленно уже таить? — Дейдара тоже повернулся лицом к окнам и сделал несколько шагов навстречу. — Х-х, меня это уже самого достало. Только ради приличия я ничего не говорил по поводу. — Какого ещё приличия! — спокойствие кануло в лету. — Ты знаешь, в нашем случае невозможна даже малость приличия. И это рассказывает мне человек, который решил первым взять меня. — Да хватит уже напоминать! Забудь уже, — за прошедшее время Дейдару достали напоминания, ведь он сам всё очень хорошо помнит, — ладно? — Я никогда не забуду, — хрипло ответил Сасори. — Я люблю тебя.***
На следующей неделе в воскресенье мужчина помогал ему выгрести вещи. Он не ожидал, что их будет так мало в прямом смысле слова. Всего лишь одна дорожная сумка по сравнению с тремя тубусами, в которых безоговорочно не один свёрток бумаги, а по несколько, разделённых между собой ещё лишним слоем плёнки. Картин, изображённых на объёмных больших холстах, было огромное количество у этого художника, так что за остальными они придут позже, Дейдара взял папку с одной из них. Сасори стало жутко интересно, почему он взял именно её, но не выказывал особого интереса. Когда они приехали на камере пыток, юноша взял с собой сумку и папку с картиной, той, что отдал предпочтение, и зашёл в «новый» дом. Акасуна, не теряя случившегося шанса, повёл того по своему направлению. Дейдара решил не спорить и поднялся по лестнице за ним. Только он хотел остановиться, мужчина продолжил ход через коридор с множеством окон и, минуя кабинет, дабы запутать оппонента ещё сильней. Парень хотел уже кое-что сказать, но открылась дверь. Оказалось, что дверь, находящаяся рядом с кабинетом, предназначена для его распоряжения. — Что это? — негодовал парень. — Это, друг мой сердечный, любовь всей моей жизни, твой кабинет, студия, называй, как хочешь, — без капли стеснения провозгласил красноволосый. — Я подумал, что ты человек искусства и не сможешь спать по ночам спокойно, не думая ни о чём. Хотя, у тебя появится бесконечная возможность больше не спать спокойно, — подмигнул хитрец. — Ох, сколько у нас ночей впереди. И это только начало. — О, Боже, — нехотя положил он принесённые с собой вещи, — я так и знал, что Это была твоя главная прерогатива. Комната, как из четырёх голых стен выглядела пустой. Абсолютно белые стены расширяли и без того большое место, и что странно, оно не похоже на палату в клинике. Безоговорочно в каждой комнате в этом доме хозяин не скупился на свет. Опять-таки окна, они широкой полосой обрамляли боковую стену. Комната, наполненная не угасающей белизной и теневыми бликами, вызывала благодать. Не возможно не заворожиться. Пока Тсукури занимало особое чувство, Акасуна, сделав два шага, подобрал с пола объёмную папку. Ловкими пальцами, привыкшими почти каждый день это делать, снял защиту и схватил цветной холст. К тому времени парень повернулся и не выказал ехидного упрёка, подошёл к нему сбоку. — Похоже на постельную сцену, — безразлично предположил красноволосый. — Как хорошо ты меня знаешь, — юноша двусмысленно зырканул на оппонента. — Это то, что я чувствовал во время той ночи. Скрывать мне от тебя нечего, всего лишь картина, которую другим лучше никогда не видеть. — Ну ты и извращенец, — выбросилось из него. Он не мог и представить, Что сделает с милым парнем за проведённое вместе время. Он не мог сдержать обречённый, полный противоречий смех. То ли мужчина не приемлет такое выражение чувств, то ли он польщён. Наверняка, большая часть голосовала в пользу второго варианта. — Мой отец был прав, Что я с тобой сделал? — опустил он руку с картиной, — вроде бы на ней ничего нет, ты отлично скрыл, невооружённым глазом просто не заметить, но получилось понятно. — Уж извини, но скрывать чувства я мог только в детстве. Там это было обязательно. И не говори, что тебе не понравилось. По глазам вижу, они заблестели. Между тем пара вела «взглядный разговор», решая, кто в данный момент прав. Они простояли в одной и той же позе пять минут, которые пролетали мгновенно или всё же тянулись как холодная карамель. Прохлада сменялась жаром, обвинения — желанием. Подстёгивать друг друга они привыкли, но после всё всегда заканчивалось немыми извинениями. По движениям, малейшим касаниям, дыханию, вздымающейся груди, мелким складочкам одежды они узнавали состояние своего партнёра, видели насквозь. В этот раз то же самое. — Что с тобой? — спросил Дейдара, немного погодя. — Ничего, — неумело отходил от темы мужчина. — Всё равно ты скажешь и сделаешь это как можно раньше. От меня не скроешься, — наседал он, — ведь не сумеешь. — Да вот, думаю, — мялся он. — Хорошо ли я на тебя влияю? Делаю хоть что-то для тебя? От меня вообще есть польза? Это сугубо мои размышления, но они сидят здесь уже давно, — показал на голову, — и не выходят. Сколько я раз тебя видел, столько и думал о возможном мной промахе. — Как же хочется сказать «замолчи», как ты иногда делаешь, — парень не осуждал его за такие размышления, он был зол на себя, что не дал Сасори уверенность, какая есть у него. Красноволосый окружал его заботой и лаской и, в конце концов, чувствует в самом себе шаткость за неподобающее поведение, — больше никогда не говори так. Мне больно, сейчас сердце болит. Опять эта чёртова вина, её в моей жизни и без того было слишком много. Ты плохо на меня влияешь? Бред! — Но ведь… — Ведь ты меня заметил на выставке, ты не отпускал меня, ты защищал меня, ты… ты дал мне вторую жизнь! Я давно уже понял, что у нас не получается разговаривать на волнующие нас темы, не поднимая голоса, я не против, но погоди ты ещё немного. — Я не дал тебе нормальную жизнь, влюбился. Если бы всё оставалось по-прежнему, то… — То я бы остался подчинённым, а ты — начальником. Меня даже тогда не устраивала прошлая перспектива, и я бы признался тебе, в любом случае признался, — успокаивался он, заставляя сделать то же самое оппоненту. — Я не хочу быть поодаль и представлять тебя с кем-то другим… Ты делал для меня очень многое, дал мне то, что я не заслуживаю, а я дал усомниться. — Наоборот. — Что? — Наоборот. Ты своим согласием на все мои желания, чего бы они не касались отвечал согласием. Когда я хочу тебя — согласие, когда прошу помочь — согласие, когда спрашиваю решения — согласие. Ты открыт для меня. — Вот и посмотри. Я никому не открывался до такой степени, чтобы полюбить. Запомни, ты не ущемляешь меня, в чём бы это не выражалось. Я сам не пойму, как умудрился получить свой идеал, — парень притих. Нежно обрамляя его лицо руками, приблизил Акасуну до упора. Невесомо поцеловал в губы, но так горячо. Багровые волосы щекотали лоб, а пальцы подобрались за затылок, так было легче управлять движениями. Когда закончился воздух, они не делали шагов назад, только смотрели на выпавшее им счастье с капелькой непонимания, кто же любит сильней. — Я люблю тебя, — признались они одновременно, не смотря по сторонам. Ощущая будущее в своих руках, разъединились, продолжая убирать вещи по местам.