По следу водопада

       Штаты действовали на него так же, как налоговые декларации: хотелось закрыть глаза и пожелать о том, чтобы они исчезли. К несчастью, это никогда не работало. Даже у таких мастеров своего дела, как Ллевелин Лоррейн.        Пусть он и был мастером отнюдь не исчезновений — он чаще искал пропавшее, чем прятал то, что не стоило находить. И всё же, всё же...        Штаты были железной занозой в его боку. Непогашенным долгом. Родиной кофе, на которой очень немногие умели его как следует варить. И сонными городками, где вечно происходила всякая чертовщина.        Даже за несколько кварталов от водопада шум его оглушал — пришлось забежать в ближайший круглосуточный магазинчик, такой маленький, что самое место ему было бы у заправки. Сонный продавец, огромный и тёмный, напоминающий об ирландских скалах и битве с великанами, проводил Ллевелина незаинтересованным взглядом. Были свои плюсы в том, чтобы начинать работу до восхода солнца — и дело не только в дымке тумана, которая работала порой лучше всяких плащей.        Но когда детектив выложил на прилавок найденный на дальних полках свёрток, продавец встрепенулся. Прищурился. Поправил бейджик. Внимательно посмотрел на Ллевелиновские уши — как иначе? Прохрипел:        — Прохладно сегодня, да?        Каждая его «о» была такой протяжной, что Ллевелин тут же заключил: Бруклин. Жил в крошечной квартирке где-то под рельсами метро у Брайтон-бич, каждое утро просыпался от звуков русской попсы из соседнего окна, пристрастился к крупному сахару и Балтике 9. Работал в видеопрокате. Втайне любил артхаус. Последние два пункта легко определялись по заношенной, наверняка любимой футболке. Впрочем, может, это подарок, и артхаус любила его подружка. Друг. Родственник... Укатил на север однажды ночью, никому не сказав, и теперь в его взгляде — вечное «хоть бы никто меня здесь не нашёл». Что хотя бы лучше, чем «почему, почему меня никто ещё не нашёл».        — Пожалуй, — сухо пробормотал Ллорейн, отсчитывая незнакомые бумажки и прерывая поток мыслей. Не стоит отвлекаться на первого встречного. Не стоит вообще отвлекаться. Потому он здесь так рано.        Продавец ловко отсчитал сдачу, почти не звякнув мелочью о кассовый аппарат — может, что-то толкал на улице? Привык исполнять руками трюки, чтобы быстро спрятать заначку, завидев патрульных, от этой жизни и сбежал. Или просто любит фокусы. Что оставил он там, в шуме нью-йоркского метро и прибоя..? Детектив покачал головой. Не сейчас. Не сегодня. Да и вообще никогда.       Ушные затычки были бы слишком радикальной мерой — Ллевелин должен был услышать чужие шаги. Выбирать не приходилось, и теперь к его пошитому на заказ костюму, начищенным туфлям и кашемировому шарфу прибавилась ещё одна часть гардероба. Часть, к которой он совершенно не был готов, когда соглашался выехать из Вашингтона на охоту.        Ллевелин прикрыл глаза и как наяву увидел Дворовую процессию в расшитых камзолах и всадников Дикой Охоты, перекидывающихся насмешливыми фразами и похвальбой. Когда человечество познакомило их с железом, пыл Охоты поумерился, а с тех пор, как на дверях домов появились подковы.... Изо рта почти непроизвольно вырвался вздох — то ли сожаления по тому времени, когда у мира ещё не было границ, то ли радости от того, что ему больше никогда не придётся надевать расшитый камзол. По крайней мере, выбранный не им самим.        Полёт в Вашингтон сбил его внутренние часы, и теперь, ранним утром, когда Ниагара Фолз ещё толком не начал просыпаться, и единственным звуком в этой части города был грохот водопада, Ллевелину казалось, что солнце должно было вот-вот выкатиться из-за облаков и упасть за горизонт, прямо в ревущий котлован на границе двух государств. Государств людей, которые не понимали, что не стоит разделять такие громкие вещи, как Ниагарский водопад. Пусть даже иллюзорной границей.        Если бы у него был дом, скажем, в Гламоргане, и его вдруг вздумали делить между собой парочка соседних графств, Ллевелин бы тоже не сидел сложа руки. Лучшим решением в таком случае был бы переезд... но дома фэйри нагуливали себе за сотни лет небывалый характер. Они были местом силы и местом для передышек. Территорией, свободной от железной руки цивилизации.        Сколько металлического хлама лежало сейчас под струями Ниагарского водопада? Сколько паромов рисовало на нём печати, изо дня в день, в течение... скольких уже лет? Сколько голосов, плач которых чувствительные уши Ллевелина улавливали даже за пару кварталов от реки, видели железо последним в своей жизни? Такое не заесть парочкой утонувших туристов.        А ещё эта легенда о Деве туманов... Ллевелин читал о ней и потому решил пропустить фильм, который крутили тут же, на берегу, в небольшом зале в парке. Если бы Дева туманов существовала, она была бы очень зла. И становилась бы только злее год за годом, пока наконец не смогла бы разорвать печати и...        И что?        Детектив Ллевелин Лоррейн должен был найти ответ именно на этот вопрос. Потому что несмотря на то, что Ниагарский водопад продолжал шуметь, над котлованом не висела радуга и не вился туман. Вода исчезла, обнажив дно, а вместе с ним то, на что никто не хотел смотреть. Кроме Ллевелина, конечно.        Может, некоторые туристы — даже из здешних, штатских — и думали, что можно повернуть волшебный вентиль и перекрыть водопад на ночь. Они бы и бровью не повели, придя сюда утром и обнаружив, что тонны воды... просто исчезли, но оставили после себя звук.        Ллевелину приходилось идти по разным следам. Охотиться на людей и нелюдей. Но на водопад он охотился впервые.

***

       Койот привык к тому, что по его следу ходили. Как иначе, если твои лапы оставляли первые во Вселенной следы, белые от звёздной пыли и тёмные от хаоса?        За ним ходили те, кто жаждал перехитрить его — кто не захочет называться Плутом, который обманул самого первого Плута? За ним ходили, пытаясь вернуть истории, которые Койот рассказывал так, как они того не хотели — вопреки слухам, ему не принадлежали все истории на свете, но отдавать их просто так ему не хотелось.        Кто-то бегал за ним, силясь поймать через него Смерть — неблагодарное занятие, потому что ничто и никогда не заставит Койота рассказать о Волке хоть что-нибудь, кроме того, что известно каждому. Ему хватило и первого раза. О Сове Койот и сам знал не так уж и много: с теми, кто проводил столько времени в небесах, он предпочитал общаться поменьше. Когда он в последний раз наведался к Звёздам и вздумал с ними потанцевать, те оторвали ему руку. Случайно, конечно, и по его собственной глупости... но он всё равно предпочитал чувствовать под лапами твёрдую землю —даже под кипенно-белой, доставшейся ему от звёзд взамен оторванной.        Койот привык к тому, что по его следу ходили. Но сейчас он чувствовал каждый чужой шаг... и не слышал его. Не слышал, как ни прислушивался.        Может, разумнее было всё-таки перейти мост в Канаду, где алкогольные законы были более разумны, жизнь насыщеннее, а берег ярче. Но ноги Койота привели его в «Denny’s» через дорогу от туристического парка, а кто он такой, чтобы отказывать своим ногам? И тем более своему желудку, который тут же громко потребовал настоящий американский завтрак — эти ужасные, непонятно из чего наверченные сосиски, которые Койот просто обожал, резиновую яичницу-глазунью, подгоревшие ломтики бекона и блины. Безо всякого кленового сиропа. Нет, всё-таки, Канаду стоило пока оставить в покое.        Кафе встретило его готовящейся к пересменке официанткой, которая была одновременно и ночным менеджером, и ночной уборщицей — она сунула ему в руки пластиковое, в жирных пятнах, меню и буркнула:        — Кофе?        После кофе от Холли из книжного магазинчика на границе со всем на свете весь остальной кофе превратился для Койота во что-то неполноценное, но он кивнул и расплылся в улыбке.        Официантка медленно отплыла к стойке и начала расправлять фильтры, чтобы заварить утреннюю порцию кофе, с кофеином и без. Она явно надеялась скинуть это на сменщицу, но Койот пришёл рано и спутал все её планы. «Denny’s» был, к сожалению, круглосуточным заведением неподалёку от большой границы, а значит — местом, полным силы.        Неудивительно, что Койота настигли именно здесь.        Он сунул пальцы в волосы, совершенно забыв, что ранее пытался увязать их в тонкую косичку — они имели привычку расти, и теперь ему приходилось чаще трясти головой и постоянно воровать резинки... свои он терял так же легко, как сердце при виде прекрасных незнакомок и незнакомцев.        С косичкой можно было попрощаться, но резинку Койот удержал и свернул её вокруг прядей, узлом улёгшихся возле шеи. Стало щекотно.        Охотник опустился напротив него с таким изяществом и таким достоинством, что Койот чуть не поперхнулся воздухом. Если бы ему успели принести кофе, то роскошный костюм, который стоил, по виду, куда больше, чем любая из историй в кармане Койота, уже расцвёл бы тёмными пятнами... Ах, так вот почему он ничего не слышал... у выходцев из Старого Света своя древняя магия, к которой сложно привыкнуть. Её завезли и сюда ещё несколько веков назад, но она разбавилась, превратилась из трясины в лёгкое болотце, и Койот... забыл. Забыл, что нужно держать ухо востро. Особенно, когда ничего не слышишь.        Незнакомец походил на бледную, но плотную тень — тот ещё набор оксюморонов.        От взгляда его Койоту хотелось выпрямиться, положить руки перед собой и перестать уже ёрзать, кому говорят. И ещё почему-то выть. Койот никогда не выл без причины. Даже если ему не нравился его кофе.        — Классный шарф, — протявкал Койот — некоторые разговоры стоило начинать с комплиментов. Особенно разговоры с охотниками. Охотниками. С большой буквы. Потому что Старый Свет, и эти их традиции, всё такое.        — Спасибо, — немного удивлённо — Койот любил замечать крошечные вещи, — отозвался охотник и добавил. — Это подарок.        Похоже, последние слова удивили даже его — он не собирался об этом говорить... Койот усмехнулся в принесённую чашку. Или собирался. Никогда не угадаешь с этими застёгнутыми на все пуговицы франтами. Или это тоже трюк, игра света, дым и зеркала, чтобы загнать Койота в границы первых попавшихся предположений? Но он ведь всё равно не был детективом, почему...        Оу.        Охотник им был.        В голове Койота возник и тут же пропал образ Шерлока Холмса в его на самом деле несуществующей шляпе. Эту мысль высказывать не стоило. Мало ли, как сильно кусается этот охотник.        — Классный подарок, — легко согласился Койот. — Кого благодарить?        — Алигьери, — как ни в чём ни бывало ответил охотник, и Койот фыркнул прямо в кофе, к счастью, заляпав только собственную рубашку. Что ж, она ему и так почти уже разонравилась.        Спрашивать о том, тот ли самый это Алигьери, тоже не хотелось. Во-первых, потому что, очевидно, не тот же самый. Во-вторых, потому что у Койота появилось смутное чувство, что он бы поладил с тем, кто назвался в честь Данте и дарил франтам такие классные кашемировые шарфы. А в-третьих, потому что если это всё-таки тот самый Алигьери, Койот не хотел бы приближаться к этим старосветским делишкам даже на ширину океана.        Он вдруг отчётливо представил, как охотник протягивает ему белоснежный платок, поднял взгляд и облегчённо выдохнул, когда это оказалось не так.        — Я — Брэдли, — Койот поводил плечами и раззявисто зевнул. Когда он в последний раз спал? Может быть, уже слишком давно? Может, стоило свернуться калачиком прямо здесь, на диванчике у стола, и тогда охотник проявит вежливость и уйдёт? Брэдли не мог похвастаться хорошими планами отхода. Впрочем, он ведь даже знал, зачем его искали.        — Ллевелин Лоррейн, — представился Охотник, и Брэдли со стуком захлопнул пасть.        Обладателю такого серьёзного имени не стоило показывать свои внутренности. Но поздно, поздно...        — Ллевелин, — Койот попробовал имя на вкус. — Лоррейн.        Оно прокатывалось по нёбу когда-то колким лесом, смягчённым... чем-то. Не застревало в зубах, несмотря даже на лишние согласные. Брэдли почти пожалел, что его собственные имена такой элегантностью не отличались. Все они.        — Классное имя, — Брэдли снова показал клыки. Судя по немного натянутой улыбке и тому, как подёргивалось левое веко детективного охотника, ему очень хотелось закатить глаза. Интересно, что мешало? Привычка из-за общения с куда более страшными монстрами, чем Койот?        Охотник открыл было рот, но не успел ничего сказать — возле столика возникла официантка с подносом, полным настоящего американского завтрака. Она быстренько перетащила тарелки на стол и одну из них поставила перед детективом.        Тот странно поводил бровями и напомнил Койоту Сову. Что ж, этот вряд ли носит в своём клюве смерть... хотя бы потому, что клюва у него нет. Впрочем, кто знает, что там у него под языком...        Официантка исчезла за стойкой, попутно снимая передник — её сменщица, наконец, объявилась. Значит, время около шести.        Койот не стал ждать очевидного вопроса.        — Французские тосты с клубникой тут просто нереальные, — Койот принялся высвобождать из салфетки вилку. — То есть, достаточно реальные, чтобы их съесть.        Брэдли бросил взгляд на упомянутые тосты — клубничный джем был такого же цвета, как пушистые наушники детектива Ллевелина Лоррейна. Об этой маленькой детали он тоже предпочёл умолчать. Да и не зря же этот Ллевелин детектив — наверняка, и сам заметил.        А вот Брэдли не нужно было быть сыщиком, чтобы догадаться: под розовым мехом скрывались чуть заострённые уши, которые не очень жаловали грохот водопада, и ещё более не очень — голоса тех, кто был навеки к нему привязан. Границы в таких местах очень уж истончались. Койот к этой какофонии почти привык — он исходил Штаты вдоль и поперёк, и Ниагара Фолс был не самым громким городом в этой необъятной стране.        Но всё же странно, что голоса сегодня такие... громкие...        Брэдли сделал могучий глоток и замер.        Водопад.        Вилка звякнула о тарелку, и Койот начал шарить по своим карманам. Ллевелин Лоррейн же принялся спокойно разматывать шарф и пододвинул к себе тосты, словно в самом деле собрался завтракать.        Пальцы правой руки — белоснежной, от Звёзд — наткнулись на водопад в заднем кармане джинсов.        Брэдли выругался. Выругался на таком древнем языке, что не думал, что его поймут, но брови Ллевелина слегка взлетели вверх.        — Водопад... — потерянно выпало изо рта Койота вместе с тихим рыком.        — Да, — Лоррейн приподнял вилку на свет, а потом достал белый платок (прямиком из воображения Брэдли) и принялся протирать им столовые приборы. — Водопад.        Брэдли пулей вылетел из «Denny’s» и ринулся к краю парка. Значит, пропажу заметили? Конечно, пропажу заметили, Брэдли, Магуаро, Плут из Плутов... раз тут сидит детектив с чёртовых британских островов, от которого пахнет ниагарскими туманами, и дном, и проклятым железом, которое усыпало это самое дно. Как он туда спустился? Нет, стойте, как нашёл Койотовы следы? И как умудрился держать лицо, пока Брэдли отвешивал комплименты его шарфу?        Кто-нибудь его убьёт. Если повезёт, это сделает Волк, но этому не бывать, потому что Смерть пацифична и не открывает без надобности рот. Если не повезёт, через пару часов Койота найдёт Туманная Дева, а уж ей под холодные руки лучше никогда не попадаться... Может, стоит попробовать уговорить детектива провести его через европейскую границу? А что, посмотрит достопримечательности, все эти Стоунхенджы, Бигбены, может, даже поговорит с Вороном в Тауэре, кажется, он упоминал, что там удобно прятаться, и кормят неплохо...        Водопад выпал из его лап с тихим плеском. Граница заколебалась, и голоса вздохнули с облегчением. Где-то в «Denny’s» детектив Ллевелин Лоррейн стащил с головы меховые наушники и отрезал кусочек французского тоста.        Брэдли проводил взглядом засиявшую над ревущими потоками воды радугу и взвесил свои варианты.        Недоеденный завтрак был весомым аргументом.        — Знаешь, зачем я это сделал? — Койот плюхнулся обратно на диванчик, всем своим видом показывая, что ничего такого особенного и не произошло.        Детектив пробормотал что-то отдалённо похожее на «Я наверняка об этом пожалею, но...», а потом повысил голос:        — ...зачем же?        Брэдли оскалился и просиял.        — Потому что мне сказали, что я не смогу.        Фэйри вздохнул, и улыбка Брэдли стала ещё шире — во вздохе этом сосредоточилось столько эмоций, что впору было позавидовать. Все они что ли там на островах были такими сдержанными — на первый взгляд — и такими экспрессивными, если приглядеться?        Ллевелин Лоррейн не ответил — сосредоточился на своём французском тосте, и Брэдли мог его понять. Ради здешнего тоста — у Джамала золотые руки! — даже Койот готов был помолчать.        Они вышли из «Denny’s» через полчаса — утренняя официантка заваривала кофе получше, Лоррейн предположил, что она просто умеет слушать кофейных духов, и оказался, конечно, прав — на залитую солнцем улицу, над которой теперь совсем обычно шумел водопад. Что об этом напишут в газетах? Скорее всего, то же, что писали или рассказывали про каждую выходку Койота: помутнение рассудков, выброс химикатов на ближайшем заводе, авария на электростанции и опасные магнитные волны, или любую другую теорию заговора. О проказе попросту забудут — почти все, кому не стоило бы о ней помнить.        Ллевелин Лоррейн, которому пришлось перешагнуть из-за этой проказы океан, вряд ли её когда-нибудь забудет.        Детектив уже успел обернуть вокруг шеи всё ещё божественно классный кашемировый шарф. И надеть розовые наушники. Может, они ему просто нравились.        Койот шумно втянул воздух сквозь зубы. Извиняться он никогда не умел. Разве что...        — Ты ведь знаешь, что на тебя тоже идёт охота? — Брэдли перешёл на шёпот. Он больше не улыбался, но улыбка не исчезла совсем, просто спряталась где-то в уголках его рта.        Детектив не ответил, но Койот прочёл всё по его бледным глазам. Стоило попытаться...        — Что ж, тогда... — Брэдли растрепал отросшие волосы, чтобы поймать ими ветер, который навсегда запомнит его слова. — Буду должен.        Обещание гулом отдалось где-то в костях земли, в основании Аппалачских гор, и прокатилось по древнему хребту до самой Британи. Здесь тоже была своя древняя, неразбавленная магия, которую сложно понять туристам.        Койот всегда легко раздавал обещания, но не каждое из них он давал и самому себе тоже. Не каждое вплетал в дыхание своей земли.        Ллевелин коротко кивнул — вместо прощания — развернулся и направился куда-то в сторону автобусной остановки. По-английски. Ему предстоял долгий путь — с кучей остановок — до Нью-Йорка, потом толкотня и переносы рейсов в аэропорту, и потерянные часы полёта, которые временные пояса ему уже не вернут. Меньшее, что мог сделать Койот, — пошептаться со светофорами и пропускными пунктами, напомнить технологиям, что за ними вечный должок, и хоть как-то облегчить дорогу детектива домой.        Однажды и Койоту придётся по ней пройти.