Это ты

Арагорн был уверен: с его спутником происходит что-то странное, и ровно так же он был уверен в том, что это нельзя оставлять без внимания. Но даже если бы он не был убежден, даже если бы всего одна незначительная деталь слабо указывала на верность его опасений, ему все равно не удалось бы унять тревогу внутри. Хотел он того или нет, но на нем отражалось все, что происходило с Леголасом. В какой-то степени все это происходило и с Арагорном тоже. Эльфы невероятно сильны, им неведомы обычные болезни – разве мог Арагорн не насторожиться, заметив, что его легконогий спутник выглядит будто бы ослабленным и не вполне здоровым? Впервые Арагорн заметил это, когда Братство устроило привал на лужайке у подножия Амон Хен. Леголас будто обессилел от чего-то такого, что он был не в состоянии преодолеть. Арагорн привык видеть друга неустанным и бодрым – что же могло так сказаться на эльфе? Уж не колдовство ли это, не коварные замыслы Врага? Бесспорно, Леголасу тоже требовался отдых, однако прежде в нем почти невозможно было разглядеть отсутствие сил. В ту ночь у Амон Хен Арагорн спал неспокойно; не один раз ему снилось, будто он подходит к эльфу и спрашивает его о том, что произошло. Арагорну стоило бы сосредоточиться совсем на других вопросах: что, если до отряда доберутся орки? И куда дальше решит двигаться Братство? Он не хуже других понимал, над какими задачами нужно думать в первую очередь, но вид Леголаса пробуждал в нем столько беспокойства, что даже мыслям о судьбе отряда пришлось хорошенько потесниться в его голове. Что ж, не в нашей воле решать, какие вещи приобретут или, напротив, потеряют для нас значимость, думал он. Более никто в Братстве не замечал, что эльф порой выглядит нездоровым, – так, во всяком случае, казалось Арагорну. Но возможно, дело было в том, что никто из отряда не наблюдал за Леголасом так увлеченно и так часто, как сам Арагорн; никто не проявлял к нему столь сильного интереса. Он давно уже выделял Леголаса среди остальных, и, к счастью, пока ему удавалось никак не обнаруживать это. И пусть до прибытия к Парт Гален Арагорн не видел в эльфе явных признаков усталости – для того, чтобы в душе повисло темное облако тревоги, ему хватило и одного-единственного наблюдения. Теперь же, когда Арагорн снова заметил в эльфе нечто тому несвойственное, волнение заметно усилилось. Лучам солнца теперь еще сложнее было пробиваться сквозь толщу повисшего внутри облака. Братства больше не существовало; Арагорн, Гимли и Леголас двигались по следам орков, унесших двух хоббитов. Во время одной из остановок на передышку Арагорн понял: с эльфом снова что-то не так. Стоило ли задавать ему вопросы? Если бы Леголас ощущал надвигающуюся опасность, он не стал бы молчать и Арагорн узнал бы обо всем первым. Или нет? Терзали Арагорна и другие вопросы: разве могло ощущение опасности, даже самой серьезной, отнять у Леголаса хотя бы часть его сил, разве оно не заставило бы эльфа стать еще более собранным, более сильным? Вопросов было много, а ответить на них, пожалуй, мог только сам Леголас, и потому Арагорну оставалось лишь поговорить с другом напрямую. Эльф, человек и гном не могли позволить себе долгие передышки: они и без того сильно отставали от орков, и Арагорн решил более не медлить. Леголас стоял на траве, вглядываясь в небо, и Арагорн отметил, что при этом эльф сам был стройным и гибким, точно тянущийся к выси стебелек. Подойдя к нему, Арагорн тихим голосом задал ему вопрос и оттого будто бы перенесся в свои недавние сновидения: – Что происходит, Леголас? Эльф настороженно повернул к нему голову: – О чем ты говоришь? Сейчас Арагорн видел перед собой прежнего Леголаса, но что-то подсказывало ему, что эльф приложил немало усилий для того, чтобы его движения и голос вновь обрели твердость. – Я говорю о том, что вижу, как время от времени тебя будто покидают всякие силы, – по-прежнему тихо отозвался Арагорн. – И еще о том, что мне не приходилось видеть подобного ранее. – Но мне все еще непонятны твои слова. – Эльф, замерев, настороженно глядел в одну точку. – Разве ты не помнишь, как совсем недавно я сам просил тебя и Гимли двигаться быстрее? Да, на камнях у меня поубавилось сил, но как только перед нами предстали луга Рохана, я сразу почувствовал себя отдохнувшим. – Я говорю не о том, что ты устал бежать по камням, – мягко, но настойчиво продолжал Арагорн. – Я видел в тебе то, что… совсем на тебя не похоже. Я видел это только что, Леголас. – Думал о Боромире, должно быть… – не слишком уверенно проговорил эльф и рассеянно поглядел куда-то в траву. – Всего сутки прошли с тех пор, как мы вверили его тело Великой Реке. Арагорн испытал чувство вины за то, насколько огромную часть его мыслей занимал Леголас, но даже это чувство не смогло удержать его от вопросов, впоследствии показавшихся ему абсолютно неуместными и дикими. Он ступил к эльфу ближе и заглянул ему в лицо: – У Амон Хен ты тоже думал о Боромире? – Голос Арагорна теперь звучал еще тише, но при этом был более напористым. – И мысли о нем лишили тебя сил несмотря на то, что он был еще жив? – Чего ты хочешь от меня, Арагорн? – удивленно и не без возмущения проговорил эльф, слегка отпрянув. – Я не знаю, что ты там заприметил, но разве это хоть раз помешало нам в наших поисках? Арагорн вздохнул, бесцельно озираясь по сторонам. Этот эльф был слишком горд и слишком упрям; он не мог так просто заявить о том, что с его самочувствием не все в порядке, пусть силы и покидали его лишь время от времени. Арагорн решил оставить Леголаса – еще и потому, что вопросы эльфа заставили его вспомнить о том, насколько многого он, Арагорн, хотел. Хотел так, что порой все остальное – как бы тягостно ни было это признавать – занимало его куда меньше. Но ведь в данный момент Арагорн более всего остального желал лишь узнать, что за недоброе колдовство преследует его неутомимого прежде спутника. И незачем ему было укорять себя: поиски хоббитов важны, но разве не столь же важно то, что происходит с другим его товарищем? И какой же нелепой казалась вся эта ситуация, когда из-за страха быть непонятым он даже не мог показать, насколько ему это важно. Отойдя на несколько шагов, он остановился, а затем вернулся туда, где все еще стоял Леголас, и посмотрел на него – заботливо и немного печально. – Я за тебя беспокоюсь, – сказал Арагорн с нежностью, которую не мог и не хотел контролировать, а затем улыбнулся. – Ну совсем никогда не чувствующий усталости эльф. Леголас попытался сдержать улыбку, но все-таки не смог этого сделать и улыбнулся тоже – одновременно гордо и смущенно. Возможно, он даже рассмеялся бы, если бы вдруг где-то позади не раздался голос Гимли: – Может, вы, двое, наконец, перестанете болтать в уединении и приметесь за более важное дело? Полурослики, как вы помните, все еще нуждаются в нашей помощи – стало быть, пришло время вновь становиться гончими, друзья! Человек и эльф поспешили к гному, чтобы продолжить свою сумасшедшую погоню по неохватной степи, и Арагорн отметил, что сейчас Леголас выглядел так, словно усталость действительно была неведома ему.

***

В вечернем полумраке заметно похолодало; путники поднялись на зеленый склон и там же решили устроить ночлег. Арагорн, пронизываемый северным ветром со снежных вершин, смотрел на Леголаса и думал: «Легко ли теперь ему будет справиться с этим холодом?» Если б он только мог помочь Леголасу… Если б только мог вернуть ему его силы! Но Леголас упорно не желал открываться Арагорну – неужели человек и в самом деле ничего не мог сделать для эльфа? Тогда что же могло? Кто мог?.. В чем бы ни было дело, думал Арагорн, поддержка как минимум не стала бы лишней, она не причинила бы дополнительного вреда. Чья поддержка принесла бы Леголасу облегчение? Думать об этом было непросто – даже притом, что речь шла о выздоровлении эльфа. Еще сложнее было задуматься об этом всерьез, дать этим мыслям право надолго задержаться в голове и начать искать ответ не ради размышлений, а ради действий – словно в здравом уме отказаться от собственного шанса и преподнести его кому-то другому. Но был ли у Арагорна хоть какой-нибудь шанс? И если однажды помощь уже оказалась отвергнутой, насколько эгоистичным было бы пытаться предлагать ее снова? В своих мыслях Арагорн как бы говорил эльфу: «Вот он я, тот, кто готов сосредоточиться на твоих проблемах и забыть собственные, тот, кто готов положить все силы на твое исцеление, и неважно, какую цену придется за это заплатить, а ты даешь мне понять, что я для тебя совершенно бесполезен?» Кто же небесполезен?.. Чтобы помочь Леголасу, Арагорн готов был в одиночку сразиться со всем миром, со всем населяющим этот мир злом – видимым и незримым, – но что значила для эльфа эта готовность? Даже всего перед одним ободряющим словом того, в ком Леголас нуждался по-настоящему, она была ничем. Едва заметной пылью. И никого нельзя было в этом винить. Нет, его мысли, должно быть, уже уплывали совсем не в ту сторону. С чего он взял, что существует некто, чья помощь или поддержка непременно вернула бы Леголаса в его прежнее состояние? Намного ближе к истине была мысль, что Леголас не нуждался ни в чьей поддержке, что он собирался справиться со всеми трудностями сам: такова была его сущность, и, наверное, Арагорну стоило позволить ему сделать это, ни во что более не вмешиваясь. И все же до чего трудно было пойти на такое – кажется, еще ничьи проблемы не волновали Арагорна сильнее, а о собственных он позабыл уже давно.

***

Арагорн проснулся среди ночи – он уже не мог определить, каким по счету за последние несколько часов было это пробуждение, – и сразу подумал о Леголасе, который так и не прилег, кажется, даже на минуту. Арагорн сам это видел: Леголас или прохаживался туда-сюда, или просто стоял, замерев; а иногда до Арагорна доносилось тихое эльфийское пение, от которого в небе вспыхивали звезды. Созерцание звезд для Леголаса было лучшим отдыхом – как и аромат зеленых трав. Арагорн поднялся и направился к нему – он не стал удерживать себя от этого, ибо слишком неотступным было чувство, будто эльфа в этом мире становилось все меньше. Леголас обернулся прежде, чем Арагорн приблизился к нему. – Я все время думаю о тебе, – начал Арагорн, но тут же осознал, что слова прозвучали двусмысленно и что этим они могли только сильнее оттолкнуть от него эльфа. – О том, что с тобой происходит… Ведь мы друзья, Леголас. – Не о чем здесь думать, Арагорн, – тихо, но твердо отозвался эльф. – Тебе не мешало бы спросить об этом Гимли, когда тот проснется, и ты услышишь от него то же самое. – Но мне не нужно чье-то мнение, чтобы быть уверенным в том, что я вижу! – Хоть упорство эльфа и рождало в душе Арагорна досадную безысходность, он старался говорить так мягко, как только мог. Уже более сурово он добавил: – Гимли, видно, не замечает и половины того, что вижу я. – Что же ты видишь? – Легкой поступью Леголас неожиданно шагнул к Арагорну, приподняв голову и устремив на него гордый взгляд принца. Давай, покажи, что во мне так сильно тебя волнует и приводит все твои мысли в беспорядок, говорил этот взгляд, сопровождаемый не то хитрой, не то надменной улыбкой. – Рассвет еще не наступил, а обессиленный эльф уже готов продолжать погоню. Оттого, что Леголас неожиданно оказался ближе, пусть даже всего на шаг, Арагорн растерялся так, как не имел права теряться ни один опытный и храбрый воитель. Он был способен держаться стойко в самых нестерпимых и пугающих ситуациях, но терял сосредоточенность почти всякий раз, когда Леголас приближался к нему, и его выдержка при этом больше напоминала воск, расплавленный под огнем свечи. – Мы уже говорили об этом, – пробормотал он, не зная, куда направить свой взгляд. – Это случается с тобой время от времени. Иногда ты выглядишь… не совсем здоровым. Я полагал, что дело может быть в близкой, но еще не ощущаемой никем, кроме тебя, опасности. В недобрых замыслах Врага. Арагорн, пожалуй, был уже уверен в том, что вовсе не близящаяся опасность заставляет эльфа терять силы, – во всяком случае, не такая опасность, которая могла бы коснуться и остальных путников тоже; ему лишь нужно было сделать так, чтобы этот разговор не прекратился, едва начавшись. Он был уверен, но это не меняло абсолютно ничего: тревог внутри не становилось меньше, темное облако неотвратимо тяжелело, и Арагорн по-прежнему готов был взять на себя любую боль, если бы только это избавило от боли эльфа. – Опасность всегда была где-то рядом, Арагорн, – задумчиво проговорил Леголас, осматриваясь в темном пространстве. – Но я понимаю, о чем ты. Поблизости нет такой опасности, о которой я должен был бы сообщить тебе, но не сделал этого. Арагорн молчал, сосредоточенно и безотрывно глядя на Леголаса, ожидая того, что тот будет говорить ему дальше, и в данный момент ничего более для него не существовало. Окинув взглядом ночное небо, Леголас как будто озвучил недавние мысли Арагорна: – Такой, которая затронула бы тебя и Гимли. Тебе не нужно ни о чем волноваться. – Что значит – «тебя и Гимли»? – немедленно отозвался Арагорн. Он почувствовал, как сердце его забилось быстрее, как внутри, точно густой дым, расползлось негодование и стало с ним единым целым. Пусть он и сам недавно думал об этом, но теперь дело уже не ограничивалось мыслями, теперь свой ход сделали слова самого Леголаса, и они начали свивать вокруг Арагорна новую действительность, которая ранила и возмущала, точно скверные вещи сбывались, не имея на то никакого права. – А что будет с тобой, Леголас? По-твоему, я все это время трясся за собственную шкуру? Эти мгновенья были непростыми для Арагорна: ни одно из испытываемых им сейчас чувств он не мог преодолеть с легкостью, однако беспокойство за эльфа вновь и вновь брало верх над любыми другими его ощущениями – даже самыми тягостными. Пусть Леголас думает о нем так, как ему это угодно, пусть даже у него в голове есть вещи и похуже озвученных – не время разбираться с причинами подобного мнения; сейчас важным было лишь то, что за странная опасность по все еще неведомым Арагорну причинам могла обойти стороной всех, но только не Леголаса. Теперь Арагорн сам ступил к эльфу ближе и посмотрел на него едва ли не умоляюще: – Я ведь только и думаю о том, как бы с тобой ничего не случилось. Леголас молча смотрел на него, и было во взгляде эльфа нечто такое, от чего Арагорн вдруг вспомнил об Арвен и о том, что все это время ему следовало бы думать о ней много больше, и эти мысли заставили его опустить глаза, а внутри у него все потяжелело. Наконец, эльф сказал: – Не волнуйся за меня, Арагорн. Если мне понадобится помощь, я найду, у кого ее получить. – А как же я, Леголас? – Арагорн поднял на него глаза, чувствуя, что этот разговор уже перешел черту, за которой все может быть только еще хуже, однако прекратить его он не мог. В такие моменты останавливаться и отступать особенно невыносимо, думалось ему не раз. – Я всегда считал, что мы друзья, но… выходит, я считал так зря? – Выходит, зря, Арагорн, – отозвался эльф, и Арагорн опешил настолько, что более не смог вымолвить ни слова. Недоуменно глядя на Леголаса, он лишь развел руками, и они вопрошающе замерли в воздухе, обнаруживая его чувства лучше всяких слов. Наконец, Арагорн произнес: – Да в чем я перед тобой провинился? Он готов был примириться с тем, что у него не было шансов, с тем, что Леголас упорно не желал открываться ему, и даже с тем, что эльф, вероятно, был о нем худшего мнения, чем это можно было себе представить… Но он отказывался верить в то, что Леголас не считал его даже своим другом. Потерять дружбу Леголаса – значит потерять все, что эльф мог ему дать. Но теперь… теперь Арагорн уже не знал, была ли когда-нибудь вообще между ними дружба. – Меньше было бы боли, запусти ты в меня стрелу, – произнес Арагорн, и даже эти слова, пусть в них и слышалось осознание жуткого, прозвучали совершенно беззлобно, все еще дружественно, как будто Арагорн просто не мог найти в себе сил или не был способен разговаривать с эльфом иначе – настолько он дорожил этими отношениями. Не дождавшись ответа, Арагорн медленно побрел прочь; захваченный мыслями, он даже не понимал, куда движется. Но внезапно возникший в голове вопрос – Арагорн сам только что задал его эльфу – заставил его остановиться. «Выходит, я считал так зря?» Ведь это и было объяснением всему! Он получил неожиданный – в самом плохом смысле – ответ и был потрясен этим, но он совсем не подумал о том, насколько жесток и несправедлив был сам вопрос. Или… или, объясняя все таким образом, он просто пытается уйти от неприглядной реальности, сделать одолевавшие его сейчас чувства менее болезненными? Убедить самого себя в том, что Леголас хотя бы отчасти воспринимает его так, как он того желает? На самом же деле – это гораздо больше походило на правду – Арагорн просто переусердствовал со своей заботой, и именно по этой причине эльф закрылся от него еще сильнее. И вода неугодна для почвы, если выливать ее слишком стремительно и в таком количестве, которое эта почва не может, не успевает впитать. Леголас, вероятно, давно уже понял, что за мысли изо дня в день приставляют клинок к шее Арагорна, порой не давая ему даже вздохнуть. Это были мысли, которые никогда не должны приходить в голову друзьям. И именно это понимание – так сейчас казалось Арагорну – заставило эльфа дать ответ, который он никогда не дал бы при других обстоятельствах. Это нельзя было так оставить, и Арагорн поспешил обратно к эльфу; ему нужно было быть там, ему нужно было прояснить хоть что-то, и пусть он даже не знал, что он будет говорить Леголасу, – какая-то слепая неудержимость вела его назад. Впрочем, подбирать слова ему так и не пришлось: эльфа уже не было на прежнем месте.

***

Когда трое путников, все так же отыскивая следы, забрели в лес Фангорн, Арагорну показалось, что внутри него что-то переменилось, – пусть пока эти изменения и не были слишком велики. Если эльф так хотел, чтобы его оставили в покое, пожалуй, именно это Арагорну и следовало сделать. Ему казалось, что сейчас он к этому готов. Сосредоточенность на погоне не только отвлекала, но и – как бы странно ни было сознавать подобное – придавала сил. Мысли о хоббитах, схваченных орками, были тяжелы, но в то же время они приносили Арагорну своеобразный отдых от других его мыслей. Или же все эти перемены были вызваны лишь тем, что недавно услышанные (и такие неприятные) слова все еще не выходили у него из головы? Досада, впрочем, в какой-то степени тоже способна придавать сил. Как бы там ни было, ему стоило постараться удержать эту готовность. Все нормально, мысленно говорил он сам себе, шагая по ворохам сухих листьев. Между ним и Леголасом все наверняка будет как прежде – ну или почти как прежде; по крайней мере, каких-то существенных изменений ему вряд ли стоило опасаться. Леголас, вероятно, не придавал большого значения их отношениям уже давно, а то и вовсе с самого начала – но разве это хоть раз каким-то образом помешало отряду в решении насущных задач? Что еще нужно? Разве за все время проделанного пути Арагорн хоть однажды засомневался в том, что Леголас, как и остальные члены Братства, в самой непростой ситуации подставит ему свое плечо? Это гораздо важнее нежелания открыться; и пусть эта готовность выручить в трудную минуту была связана лишь с их обшей целью, с обстоятельствами, которые сложились так, что им довелось вместе проделывать этот путь… Да и сейчас, продолжая гнаться по следам, они оба ведут себя так, будто ничего не случилось, и Гимли – Арагорн был в этом уверен – ни разу не заметил между человеком и эльфом даже намека на недосказанность или напряжение. Дело было лишь в отношении ко всему этому самого Арагорна, и ему следовало раз и навсегда перестать зацикливаться на дурных ощущениях. Разве мало у него было других хлопот? Эльф был горд, а что насчет его собственной гордости? Долго ли он будет расхаживать по ней, прямо как по этой опавшей листве? Если Леголасу так не нужна его помощь, он не станет ее навязывать. И пожалуй, ничто более не заставит его бездумно и неудержимо броситься к эльфу; броситься к тому, кого подобная самозабвенность совершенно не интересует, – у Арагорна было предостаточно и других забот. Из размышлений Арагорна вырвали слова поравнявшегося с ним Гимли – до этого гном, как и Леголас, брел где-то позади. – Эльф там, за нами, немного отстает. – Гном повернул голову назад и в том же направлении махнул рукой. – Чудная вещь произошла, Арагорн! Можешь ты себе представить, чтобы эльф оступился на ровном месте и не сумел удержаться на ногах? Пожалуй, что не можешь, да и я бы не смог… Однако именно это я сейчас и наблюдал! Арагорн уже несся назад, ничего вокруг не замечая, а потому Гимли оставалось только прокричать ему вслед: – Да там все в порядке, Арагорн!.. С эльфом, на первый взгляд, действительно все было в порядке, однако Арагорн подскочил к нему так, будто тот не шел своей обычной легкой походкой, а не имел сил даже подняться на ноги. – Что с тобой? Ты в порядке? – Взгляд Арагорна беспокойно пробежался по эльфу в поисках тех или иных неутешительных признаков – взгляд, который старательно ищет, но так опасается найти. – Скажи мне… прошу. Леголас молча смотрел на него, и Арагорн осторожно смахнул пальцем соринку с его щеки, убрал из его волос запутавшийся в них опавший лист, а затем смял этот лист в руке и бросил на землю. – С чем ты борешься, Леголас? – спросил он, внимательно глядя эльфу в глаза и надеясь услышать хоть какие-нибудь слова. Леголас по-прежнему не желал отвечать, и рука Арагорна вновь зачем-то потянулась к эльфу, потянулась совершенно безотчетно, но тот вдруг схватил человека за запястье, не давая этой руке достичь цели, никому еще не ведомой. Да, теперь Леголас уже останавливал его в буквальном смысле, и сверкающие глаза эльфа при этом вонзались в Арагорна, точно смертоносные наконечники стрел. Противясь любой заботе, он не позволял и дотрагиваться до себя. Когда Леголас ослабил хватку, Арагорн осторожно высвободил руку, устало вздохнул, поражаясь эльфийскому упрямству, а затем приблизился к нему так близко, что их губы едва не соприкоснулись. – Иди рядом со мной и будь все время у меня на виду, – решительно приказал он. – Иначе мне придется взять тебя за руку, если тебе это так нравится, упрямый эльф. После этих слов он резко отступил от Леголаса и, убедившись, что тот не собирается от него отставать, бросился догонять уже ушедшего далеко вперед гнома.

***

После того как путники, к своему удивлению, повстречали в лесу Гэндальфа и узнали от него, что хоббиты уже в безопасности, вместе с ним они направились в Эдорас – столицу охваченного теперь войной Рохана. Когда отряд остановился, чтобы устроить короткую ночевку, Арагорн улегся на траву и, устремив взгляд в небо, вновь задумался о Леголасе. Были ли ночи, когда он не думал о нем? «Тебе ничего не светит, странник, совсем ничего, а ты представляешь, как эльф уже говорит, что позволит тебе сделать все, что ты захочешь». От того, насколько это было абсурдным, хотелось смеяться, но как же захватывали и очаровывали подобные мысли; всего одно мгновение – и смех от осознания абсолютной неисполнимости желаемого уже превращался в глупую улыбку, порожденную упоительными мечтами и такими безрассудными надеждами. Арагорну хотелось столь многого, что кое в чем из этого он боялся признаться даже себе самому. Впрочем, не в том было дело, чего именно он хотел; жажда даже самого малого была столь велика, что иногда все виделось ему вполне, вполне достижимым… Может быть, достичь цели иногда помогает именно это безрассудство, когда кажется, что нет никаких серьезных оснований полагать, будто что-то помешает нам на нашем пути, когда мы абсолютно воодушевленно спрашиваем себя: «Почему нет?» Может быть, не нужно проводить долгие часы и дни за раздумьями о том, насколько тяжело или легко будет справиться с преградами на пути, а затем искать подходящие решения; может, нужно просто не видеть этих преград? Но даже видя их, следовало бы держать в голове мысль, что возможность бороться есть, пожалуй, у каждого. Даже если кажется, что шансов нет (и даже если их действительно нет), всегда остается возможность пытаться – кто или что может ее отнять? Никто не может сказать нам, что случится завтра или даже в следующую секунду. Иногда нам становится безразлично, наступит ли завтрашний день, но что, если он принесет нам то, чего мы так долго ждали? Тот, кто сегодня решительно отвергает, уже завтра может совсем иначе посмотреть на многие вещи. Именно эти мысли Арагорну и хотелось удерживать в голове. И перед тем как продолжить с отрядом путь в Эдорас, Арагорн, переполненный этими обнадеживающими мыслями, с которыми и на войну было двигаться почти легко, направился туда, где в эту ночь отдыхал Леголас. Эльфы спят, сложив руки на груди, а потому Арагорн весьма насторожился, увидев, что Леголас лежит на боку и... дрожит? Когда Арагорн подошел ближе, Леголас сразу же поспешил подняться на ноги, и вновь человеку показалось, что эльф прикладывает огромные усилия, чтобы возвратить движениям твердость. – Ты дрожишь? – Арагорн знал, что Леголас уйдет от этого вопроса, скажет что-то неясное или же совсем ничего не скажет, и он действительно промолчал, но во взгляде эльфа мелькнуло нечто похожее на отчаяние, и Арагорну несложно было догадаться, что внутри себя Леголас метался в муках, потому как не имел возможности взять происходящее под контроль. Взгляд эльфа словно бы говорил: «Ты уже увидел эту дрожь, и что мне теперь с этим сделать?» С этим ничего не нужно было делать, и Арагорн молча подошел к Леголасу, притянул его к себе и заключил в объятия. Утешительно гладя эльфа по голове и сознавая, что уже несколько секунд Леголас ничему этому не сопротивляется, Арагорн подумал, что не жалеет сейчас ни о чем из случившегося когда-либо, даже о самых тяжелых и мрачных вещах, ибо если бы не было всего прожитого, то не было бы и этих секунд. Когда, забывшись, он начал осторожно перебирать пальцами волосы эльфа, тот, наконец (наконец! Это слово явно было здесь лишним), предпринял попытки высвободиться, но они были слабы, и Арагорн не стал выпускать его из объятий, а лишь слегка отстранился; теперь он мог смотреть Леголасу в глаза и их лица находились в непозволительной близости друг от друга. – Что ты делаешь, Арагорн?.. – В недоумении и замешательстве Леголас слегка опустил голову, пряча взгляд. Арагорн знал, что вот-вот он будет вынужден отпустить Леголаса, но если существовала возможность продлить эти объятия хотя бы на одно мгновение, ничто не могло заставить его от нее отказаться, ибо каждая секунда этой близости была для него сейчас важнее всего, чем он только мог дорожить. Не зная, что еще сказать или сделать, чтобы эльф не ушел слишком быстро, Арагорн, улыбаясь, проговорил: – Недавно я видел, как в небе вспыхивали звезды, пока ты что-то напевал. – Арагорн… – Леголас смутился, кажется, еще сильнее. Эльф по-прежнему находился в объятиях человека, и Арагорн забыл обо всем, что происходило в мире; вряд ли он сейчас вообще был способен собрать свои мысли воедино и додуматься до чего-нибудь толкового. Гэндальф не спал этой ночью, да и Гимли, возможно, был уже на ногах, но какое это имело значение? – Почему ты это делаешь? – вдруг спросил Леголас и снова попытался высвободиться, и теперь его попытки были уже не так слабы, как прежде. – Почему ты… меня обнимаешь? Этих вопросов Арагорн совсем не ожидал. Прекрасно зная ответ, он не знал, что ответить. Что сказать, чтобы ничего не испортить и не запутать еще сильнее? Казалось, даже действия не могли причинить вреда больше, чем слова. Сказанное не оставляет пути назад. Этот путь был нужен Арагорну – но лишь для того, чтобы не потерять Леголаса окончательно. – Прости. – Арагорн разомкнул объятия и отступил на шаг. – Ты дрожал, и я подумал, что тебе, должно быть, холодно, что ты… плохо себя чувствуешь. Казалось, эти слова были самыми правильными сейчас, они не несли в себе никакой лжи, но все же они прозвучали нескладно, будто бы невпопад… ибо скрывалось за ними гораздо большее. И вдруг Арагорна пробрал страх. Больше всего ему сейчас хотелось броситься к Леголасу и сжать его в объятиях крепче прежнего, потому как снова его настигло чувство, будто эльф ускользает из этого мира и будто с помощью своих объятий, неистовых и вместе с тем полных нежности, он может его каким-то образом в этом мире удержать. – Я думаю, пришло время мне ответить на твои вопросы, – сказал Леголас, и внутри у Арагорна похолодело. – Рассказать о том, что ты так хотел знать. Да, он хотел знать. Он так хотел знать, что сломал всю голову, а теперь испытывал жуткий страх от одних только слов Леголаса об этом разговоре. Слова эльфа сейчас казались ему нереальными. – Ты ведь помнишь, что жизнь у эльфов может быть отнята не только в бою? – спросил Леголас. – Что они могут умереть еще и от глубокой печали? – Помню, и что? – быстро проговорил Арагорн, и его собственные слова пронеслись мимо него. Все внутри него замерло от тревожного ожидания, страшного ожидания, в нем как будто уже начало рушиться что-то; ему показалось, что он не сможет пережить ни страх, который испытывает, ни ответ, который вот-вот услышит. Арагорн не дышал, ибо даже это не могло быть важнее сейчас. – Арагорн, мое сердце принадлежит тому, с кем я не могу быть. Вот почему ты замечал за мной все это. Я пытаюсь справиться со своей тоской и все еще надеюсь, что мне это удастся, но силы неизбежно покидают меня. Кажется, Арагорн боялся услышать именно это. Как теперь он сможет помочь Леголасу? Эти слова убили его, а он был вынужден стоять здесь и пытаться вести себя так, будто он все еще жив, будто ему не стало безразлично, наступит ли новый день, который не принесет ему ничего, кроме боли. – Я готов помочь тебе всем, чем только смогу, – наконец удалось выговорить ему. – Я никогда не перестану считать тебя своим другом, даже если ты будешь считать иначе, даже если не захочешь знать меня. И я… я верю, что с моей помощью или без, но ты одолеешь этот недуг. – Я благодарен тебе. – Леголас даже не смотрел на Арагорна. Готовность человека помочь ничего не меняла для эльфа. Леголас, должно быть, не желал его помощи; кажется, теперь он даже не хотел, чтобы Арагорн просто стоял рядом. Порой, если помощь приходит не оттуда, откуда мы ее так жаждем получить, она вызывает лишь раздражение. Удивительно, как легко разрушаются надежды. И если чувства имеют перевес над разумом, это далеко не всегда заставляет пылко и увлеченно двигаться вперед, не принимая трудности всерьез. Иногда это уводит надежды во мрак. Любящий обречен испытывать слишком много. Еще недавно Арагорн размышлял о возможности бороться – возможности, которая, казалось бы, есть у каждого, но… одних лишь слов Леголаса о том, что его сердце несвободно, хватило, чтобы все обнадеживающие мысли разом отошли в небытие. Знать, что твой возлюбленный желает отдать свое сердце кому-то другому, – без сомнений, одна из самых мучительных вещей на свете. О том, что Леголас еще и медленно угасал от своей любви, – об этом Арагорн не мог даже думать. Пусть он хоть каждый день видит его в чужих объятиях – лишь бы только эльф продолжал жить, лишь бы только к нему вернулись силы. – Кто это? – спросил Арагорн, и облако заплакало внутри. Оно больше не могло удерживать в себе капли воды, но это не было освобождением: прежде чем облако уйдет, Арагорна затопит дождем. – О нет, не нужно, не отвечай. Это даже не мое дело. Мне незачем знать… И боль повела Арагорна прочь. Туда, где Гэндальф и Гимли уже ожидали человека и эльфа, чтобы отправиться в путь, или же Арагорн шел совсем в другую сторону – он этого не знал и это его не беспокоило. Предстоящая дорога теперь казалась невыносимой. Что, если совсем скоро ему останется только вспоминать об эльфе, глядя на звезды в ночном небе? Он хотел, чтобы все это оказалось сном. Сердце сжалось, когда Арагорн вспомнил, как уже не раз он возвращался к Леголасу, но тогда эльф словно бы принадлежал ему чуточку больше, чем сейчас. Сейчас возвращаться было особенно бессмысленно. Леголас не ждал его помощи. Точнее, он ждал помощи не от него. Выходит, все же существовал тот, кто мог вернуть эльфу его силы, вернуть его к жизни, тот, кто и был для него всей этой жизнью; но кто же это, кто? – Это ты, – произнес Леголас, но Арагорн не услышал его слов.