Луна не виновата

Связь рвется, мясорубкой проворачивая внутренности. Кита просыпается от собственного крика. Лицо влажное, но он даже не замечает, что плачет. Внутри все горит, грудь давит с такой силой, что едва получается вдохнуть. Он бьет себя кулаком в районе сердца, стараясь снять спазм. Связь всегда рвется болезненно, но никогда — настолько. Случилось что-то действительно страшное. И Кита точно знает, с кем. Он встает с футона, игнорируя хриплое, спертое дыхание, бешено бьющееся сердце и подгибающиеся ноги. Он должен идти. Он еще может помочь. Надевает кимоно, криво завязывая оби и, сунув ноги в гета, выходит в ночь. Тропинка, ведущая от храма вглубь леса, теряется в тумане. Он стелется по земле, обнимает толстые стволы вековых деревьев. За плотными облаками, сковавшими небо, не видно ни звезд, ни луны. Но Кита знает, что луна — красная. Опасное для них время. Он останавливается и оборачивается на храм. Он тоже тонет в тумане, тонет в темноте. Древнее дерево кажется совсем черным, цветные узоры на крыше не рассмотреть. Кита окидывает взглядом главный зал под покатой крышей и два одноэтажных крыла — в одном из них он и живет. Но храм мирно спит, окутанный ночью и тишиной. Кита думает, что все должно быть иначе. Должен вспыхнуть огонь в фонарях и лампах на веранде, должен подняться горестный вой, стены должны содрогнуться, потревоженная земля — разойтись пропастью. Но ничего не происходит. И болезненный огонь, и пропасть — только у Киты внутри. Он отворачивается и бросается в лес, не разбирая дороги: ему и не надо, связь — та часть, что пока еще жива — приведет в нужное место. Таби моментально промокают, собирая росу с травы; хлесткие ветки пытаются поймать за длинные рукава кимоно или волосы, бьют по щекам, расчерчивая кожу красными полосами, но Кита только нетерпеливо отмахивается, вытирает с лица то ли слезы, то ли кровь, дергает одежды, не обращая внимания на треск ткани. Углубляется в чащу. Оборотни издревле живут в этом лесу, Кита, по их меркам, — совсем недавно. Оборотни защищают это место и людей от злых сил, Кита защищает их от них самих. Прежде всего, они животные, Кита — человек. Они подчиняются своим инстинктам, действуют неразумно, срываются, Кита забирает их эмоции себе, позволяя сохранять разум. Жрец нужен для равновесия. Кита никогда не думал, что станет им. Он, как и все, рос на рассказах об оборотнях, что живут стаями в местах, где завеса между мирами слишком тонка и злые силы могут проникнуть в мир людей. Как и все, боялся их встретить и одновременно — очень хотел. Он знал, что людям лучше не ходить в лес по ночам, знал, как сильно Красная луна влияет на животные инстинкты, делая оборотней во сто крат опаснее и для людей, и для самих себя. Им везло. В их деревне всегда было спокойно: жрец тщательно следил за стаей. Он иногда приходил, и это было праздником для мальчишек, которые собирались вокруг и просили новых и новых историй. Кита уже не помнит его имени, но помнит, как спокойно он держался, улыбался тихо и обводил детвору внимательным взглядом, порой задерживаясь на Ките. Кита не придавал тогда этому значения. Ему тоже были интересны истории, ему тоже был интересен этот мир — а кому нет? — но он и не думал, что станет его частью. Но стал. Уже больше двадцати лет минуло с тех пор, как Кита сменил того жреца. Поначалу Кита казался совсем слабым, но постепенно его сила раскрылась. — Ты станешь лучшей заменой, — говорил прошлый жрец, все так же тихо улыбаясь. Он казался стариком еще когда Ките было пять, теперь, когда Ките было пятнадцать, жрец казался совсем древним созданием. Оборотни сперва относились к Ките с подозрением, особенно совсем мелкие, с еще неокрепшим разумом, но уже с сильными животными инстинктами. Такими были и Мии. В первую встречу Ките показалось, что они одного возраста, позже он узнал, что оборотни растут иначе — медленнее, чем люди. Теперь Кита казался намного старше. Его это не пугало: знал, что все оборотни останутся и после него. Если не погибнут. Каждая потеря была ударом для стаи и для жреца. Для стаи — потому что численность их и так уменьшалась, все сложнее становилось защищать этот мир. Для жреца — потому что связь рвалась больно. Каждый оборотень занимал в сердце Киты определенное место — так действовал заключенный на крови контракт, так нужно было, чтобы Кита мог управлять их эмоциями, если было необходимо — воспоминаниями. Каждый оборотень, умирая, оставлял на своем месте дыру. Кита ощущал их, как нечто физическое, как нечто, что поглощало его изнутри, подтачивало потихоньку, секунда за секундой. Стая помогала пережить — Ките нужно было заботиться о них. Хотя многие оборотни благодаря долгой жизни повидали не одного жреца и даже какое-то время выживали без них, Кита всегда чувствовал огромную ответственность и думал, что без него не справятся. Ради этого и жил. Этот оборотень оставил после себя не дыру, этот — забрал с собой все нутро. Кита вспомнил, как Мий привели к нему, чтобы заключить контракт. — Он мне не нравится, — тут же заявил Ацуму, чем заслужил подзатыльник от Арана и мягкую улыбку Киты. Не все встречали жреца радостно, но мало кто так откровенно высказывал неприязнь. Но правила существовали, кажется, с сотворения этого мира. Никто — ни оборотни, ни люди — не стремились их нарушать. Осаму тогда казался намного спокойнее. В первую встречу он и вовсе прятался за Араном. Отец погиб незадолго до их рождения, мама — сразу после, так что Аран заменил им обоих родителей. Кита тоже хотел дать Миям столько всего, сколько только сможет. У него получилось. В итоге они подружились, стали близки, заботились друг о друге и доверяли все тайны. Вот только уберечь это не помогло. Кита останавливается и кричит, обращая зареванное лицо к небу. Лес отвечает тишиной. Легкие жжет, в боку колет, ноги от долгого бега подгибаются. Кита со всей силы бьет себя по щекам ладонями и бросается дальше. Луна за облаками не собирается покидать небо, солнце не спешит ее сменять. Туман никак не рассеивается, клубится между деревьями, делая лес еще темнее. — А ты можешь лишить оборотня любых эмоций? — спросил как-то Осаму. Он сидел на веранде, выросший, возмужавший, грыз принесенное людьми яблоко и выжидательно смотрел на Киту. — Да. — Кита кивнул. Злость, раздражение, горе могли вывести любого оборотня из себя, сорвать тормоза и привести к катастрофе. Человек тоже срывался, вот только тогда страдало немного людей, в случае с оборотнями — страдали города. Ходили легенды, что как-то оборотень, потеряв ребенка, напала на деревню и убила всех детей, которых только нашла. Остановить ее не смог никто, она сама оставила деревню, скрылась в лесу и больше никогда никому не попадалась. А как-то в Красную луну еще один оборотень сошел с ума и напал на город. Тогда люди вместе с другими оборотнями объединились, вот только остановить быстро все равно не вышло. — Даже любви? — Осаму смотрел перед собой, Кита — на него. — Да, — честно ответил Кита. — Но еще не приходилось. От проблем, связанных с любовью, происходили катастрофы не реже, чем от других чувств. Любовь, ненависть, злость и желание разрушать шли рука об руку, порой уничтожая все на своем пути. Чтобы держать себя в руках, оборотень не должен испытывать сильных эмоций, плохих или же хороших. В конечном итоге они все могут быть опасны. В стае Киты ничего такого не случалось. Он помогал справиться с болью потери, с гневом, с раздражением, но никогда — с чем-то хорошим. Просто не было нужды. Осаму легко спрыгнул с веранды. — Ты в кого-то влюбился? — не выдержал Кита. Осаму не ответил, обращаясь и скрываясь в лесу. В этом нет ничего плохого, в конце концов, все в стае в той или иной степени друг друга любят. Но нехорошее предчувствие поселилось внутри. Кита снова останавливается. Он не понимает, как далеко ушел от храма, в какой части леса находится. Ему кажется, что он бежит вечность, еще кажется, что не продвинулся ни на метр. Не стал ближе к конечной цели. Внутри уже не горит — тлеет. Бок разрывает болью, легкие все еще давит. Он чувствует, что выдыхается. Больше всего он боится не дойти просто потому, что его человеческих сил не хватит. Он вытер лицо ладонями и снова устремляется вперед. Уже медленнее, чтобы не свалиться раньше времени. В конце концов, он должен спасти хотя бы одну жизнь. — В любви ведь нет совершенно ничего плохого. Осаму снова заговорил об этом спустя несколько месяцев. Они с Китой гуляли по лесной чаще, над головами светило яркое летнее солнце: оно пробивалось даже сквозь густые ветви деревьев и слепило глаза. Кита непрестанно щурился, Осаму смотрел себе под ноги. Он то и дело пинал попадающиеся на пути камешки или откидывал с дороги ветви. Кита посмотрел на него: на лбу залегла морщина, будто он напряженно о чем-то думал, руки сложены за спиной. В позе, в движениях за привычной уже глазу животной грацией считывалась скованность. — Она может быть опасна, как и все чувства, — ответил Кита. Чем старше Мии становились, тем больше различий Кита в них замечал: хоть Ацуму и казался более вспыльчивым, первым в драку всегда лез Осаму. Ацуму был более открытым, с легкостью рассказывал Ките обо всем, даже о том, что Кита не очень хотел знать, Осаму же был более замкнут, часто недоговаривал. — Но она ведь прекрасна, — настаивал Осаму. — Вы разве никогда не любили? Вопрос неприятно кольнул. Кита любил. Любил Осаму, Ацуму и всех в их стае, его спрашивали явно не об этом. Жрецы никогда не заводили собственные семьи. Это было слишком опасно. Стая была их единственной семьей. Киту всегда это устраивало, но сейчас он почувствовал, будто и правда отказался от чего-то важного. — Я люблю тебя, — со смешком ответил Кита, стараясь сгладить неловкость, разбить напряженную тишину. — И Ацуму тоже, — быстро добавил он, когда заметил, как внимательно Осаму на него уставился. — Это не то, — фыркнул Осаму, как показалось, разочарованно. Он открыл рот, но тут же захлопнул его и снова устремился вперед, отпинывая с тропинки небольшие камни. — В кого ты влюбился? — снова попытался Кита, но Осаму так ничего и не ответил, а когда Кита попытался прикоснуться — отпрянул и скрылся в лесу. Осаму перестал приходить. Все оборотни хотя бы раз в месяц приходили к Ките — это было необходимо, чтобы снять накопившийся эмоциональный груз. Чаще всего приходили именно перед Красной луной, чтобы спокойно и мирно пережить это время. Но не Осаму. Он не появлялся ни до нее, ни после, и даже Ацуму не знал, почему. Только пожимал плечами на вопрос: «Где твой брат?» Неприятное чувство внутри разрасталось. У оборотней не было своих домов, они жили в лесу, спали, кто где хотел, часто в разных местах. Или не спали вовсе. Приходили в храм, часто — на несколько дней. Еще чаще неделями пропадали где-то. Кита привык к такой жизни, но теперь, когда ему надо было найти Осаму, это сильно мешало. Осаму сам нашел его. — Прекрати меня искать, — сказал он, нахмурившись. Кита остановился в нескольких шагах, рассматривая его внимательно, Осаму стоял, привалившись плечом к дереву, руки скрещены на груди, между сведенных бровей залегла складка. — Я просто хочу помочь, — начал Кита, делая совсем маленький шаг вперед. Глупо было думать, что это останется незамеченным. — Не приближайся, — предостерег его Осаму. — Я не позволю лишить меня самого прекрасного, что со мной только случалось. — В кого ты влюбился? — в который раз спросил Кита. — Это касается только нас двоих. Я признаюсь, и будь что будет. В этом не было ничего плохого, но беспокойство затопило Киту изнутри с новой силой. Осаму выглядел слишком напряженным, слишком нервным. Кита впервые пожалел, что не умеет читать мысли, что не умеет избавлять от лишних эмоций на расстоянии. — Я за тебя переживаю. — Не стоит, — улыбнулся Осаму. — Что бы ни случилось, все будет хорошо. — Давай я помогу тебе. — Кита сделал еще один шаг вперед. — Мне не нужна помощь, — отрезал Осаму и скрылся в лесу так быстро, что Кита не успел больше ничего сказать. Первым Кита замечает Ацуму. И не хочет смотреть ни на что больше. — Кита-сан… — сдавленно выдыхает Ацуму и бросается к нему, но через пару шагов оседает на землю, протягивает руки вперед. Кита подбегает, падает на колени, подхватывая Ацуму. Тот цепляется за плечи, сжимает в руках ткань. Вместо человеческих пальцев у него мохнатые лапы, рукава с легкостью рвутся под нажимом когтей. Кита не представляет, сколько сил ему понадобилось, чтобы не обратиться, чтобы удержать себя в руках. — Я… я не хотел.. — выдыхает Ацуму, рыдая и зарываясь лицом в кимоно Киты. — Он признался мне, мне… У Киты глаза жжет то ли от слез, то ли от пота. Сердце сдавливает в новой слой. Он чувствует всю ту боль, что чувствует Ацуму, и она в сотни раз хуже его собственной. — Я подумал, что он пошутил, понимаешь? — Ацуму не говорит — воет, прерываясь на каждом слове. Кита хочет что-то сказать, поддержать, сделать хоть что-нибудь, но собственное горло свело спазмом. Да и что можно сказать — Кита не представляет. Он только и может, что прижимать Ацуму к себе, гладить по волосам и спине, дожидаясь момента, когда сможет облегчить его боль. — Я посмеялся, сказал, что он… мерзкий… — Ацуму задохнулся, — мерзкий… — повторил он, снова переживая тот диалог и с новой силой осознавая, к чему все это привело. — Как обычно, Кита-сан, мы ведь всегда… Всегда… Кита понимал, они постоянно ссорились, никогда не следили за языком, часто ругали друг друга последними словами. Это было привычно. Это и стало катастрофой. — А он… Он… Я не думал, что он серьезно… Если бы я понял, если бы… — Ацуму зарыдал с новой силой. С новой силой вцепился Ките в плечи. Под ногтями страдала не только ткань, но и кожа. Но Ките было все равно. Он все еще не хотел смотреть по сторонам. Ему хватило окровавленных лап. — Он сошел с ума, потерял контроль… Кита не хотел это слушать, но понимал, что должен знать. — Пытался сбежать в город, а потом… напал на меня… Ацуму закричал, пригибаясь к земле. Кита не дал ему совсем упасть. — Я просто пытался защититься. Просто… он не слышал… вообще не слышал меня… Слезы по лицу Киты текли не переставая. Ему казалось, что он совсем не дышит. Казалось, что он умрет прямо здесь, где-то рядом с телом Осаму, на которое он все еще не мог смотреть и вряд ли когда-то сможет. Он был бы даже не против. Но бросить Ацуму он тоже не мог. Для этого и прибежал сюда — предотвратить еще одну катастрофу. Кто знает, сколько еще Ацуму мог бы сдержать звериную сущность. — Все будет хорошо, — прошептал Кита банальную фразу, но он и правда мог сделать так, что все у Ацуму будет хорошо. Им надо вернуться в храм, смыть кровь, сменить одежды. — Пойдем, — сказал Кита, не уверенный, что Ацуму за рыданиями вообще его расслышал. Он может облегчить его боль прямо сейчас — забрать ее себе. Здесь этого будет мало. Ему никогда не приходилось забирать чужие воспоминания — просто не было нужды. Он очень хотел, чтобы и не приходилось. Судьба распорядилась иначе. — Пойдем, — повторил Кита, когда Ацуму расслабился и рыдания стихли. Поднялся с влажной земли, утягивая Ацуму за собой. Тот подчинился, пока еще нетвердо вставая на ноги и следуя за Китой. — Кита-сан… — тихо позвал Ацуму, — что случилось? — Он с удивлением рассматривал свои руки в грязи и крови. — Ничего страшного. Кита силился улыбнуться, но пока еще не вышло. Ацуму выглядел растерянно, хмурился, будто силился вспомнить, но вопросов больше не задавал. Немного позже он забудет все полностью и будет жить дальше, будто ничего не произошло — Кита об этом позаботится. И как бы ни было больно, Кита понял, что свои воспоминания он стереть не хотел бы — кто-то ведь должен помнить. Когда они, так и не сказав друг другу ни слова, подошли к храму, начало светать. — Еще одна Красная луна ушла, — сказал Ацуму, глядя в светлеющее небо. — Да, — кивнул Кита. Теперь она стала для него еще страшнее.