***
До сих пор Томми считал, что он очень даже уравновешенный человек, вполне способный держать себя в руках. Для выброса негативной энергии в особо тяжёлые моменты жизни у него всегда был ринг или спортзал, и он успешно с этим справлялся. Сейчас он лежит на скамье тренажёра, и у него потихоньку начинает дёргаться глаз. Да что же это такое? За что ему всё это? Ему ведь всего двадцать восемь — когда он успел так основательно подпортить себе карму? Мальчишка — Нил — стоит прямо над ним, прихлёбывает воду из бутылки и восторженно таращится на Томми, будто перед ним какое-то античное божество. Томми проводит ладонями по лицу и садится, внаглую отбирает у Нила бутылку, делает глоток, остальное льёт себе на загривок. — П…привет. Не ожидал тебя тут увидеть, — заикаясь, начинает Нил. — Неужели, — фыркает Томми. — Я вот тоже, прикинь. Какого чёрта ты тут забыл? — Вообще-то, я уже давно сюда хожу. У меня абонемент на год. Томми осматривает Нила с ног до головы и усмехается. Тщедушный и тощий, с острыми коленками, проступающими даже через штаны, в узенькой, видавшей виды футболке и широких трениках не по размеру. Больше смахивает на картинку с рекламного баннера: «Приходите к нам, и мы поможем вам победить булимию». — Щедрый клиент попался? — хмыкает Томми и, поставив бутылку Нила на пол, снова ложится на скамью. — Груз подкинешь? Нил пугливо озирается по сторонам и накидывает пару блинов на штангу с обеих сторон. — Я работаю, между прочим. Не только таким образом, как ты думаешь, — обиженно шипит он и отходит в сторону. — У меня есть постоянная работа. — Я ничего не думаю, — кряхтит Томми, отфыркиваясь от проступившего над верхней губой пота. Мощные бицепсы напрягаются при каждом движении, натягиваются жилы, проступают, как тугие канаты, напряжённые вены. Ему самому кажется, что он весь, как натянутая струна, и как бы он не пытался убедить себя в том, что это связано только лишь с физической нагрузкой, у него не выходит ни хрена. Блять, и это вот совсем ни разу не нормально, и точно не добавляет Томми присутствия духа. К тому же, ещё и этот мелкий продолжает стоять и пялиться на него так, что Томми уже каким-то непостижимым образом чувствует, как внутри него всё скручивается в тугую пружину. Да заебись вообще! Здорово, ничего не скажешь. Ещё не хватало тут стояка словить на какого-то сопливого щенка. Ему-то восемнадцать есть хотя бы? Сука, и он МАЛЬЧИШКА! Когда же Томми успел докатиться до такого? Ведь и в мыслях до этого не было ни разу? Или было? — Эй, ты не хочешь уже делом заняться? — нервно рявкает Томми в сторону залипшего Нила. Будет совсем прекрасно, если кто-то, ко всему прочему, застукает малолетнего хастлера, пускающего на него слюни. Охренеть, не пиар, а просто мечта. Томми садится и легонько пинает бутылку с остатками воды. Та катится Нилу под ноги, и он тут же трясёт головой, моргает несколько раз прежде, чем оторвать уже наконец взгляд не то от татуировок на плечах Томми, не то от напряжённых бицепсов. Нервозно сглатывает. — С чего посоветуешь начать? Гантели, беговая дорожка? — спрашивает Нил осипшим голосом. — Ты же вроде сказал, что давно тут занимаешься, — Томми вздёргивает бровь. — Или на тренера денег не хватило? М? Нил обиженно поджимает губы, и Томми понимает, что попал в точку. И, вот же хрень какая, он ведь на самом деле не хотел его обидеть. Что теперь делать? Извиняться? Или спустить всё на тормозах? Последнее точно не в его стиле, в душе Томми всё ещё морпех и не привык убегать от трудностей. Даже если у этих трудностей смешно торчащие уши, взъерошенная шевелюра и ямочки на щеках, которых, кстати сказать, прямо сейчас и близко нет. Потому что ямочки появляются, когда Нил начинает улыбаться, а сейчас он точно не улыбается. Только пыхтит, раздувая ноздри, как маленький злобный ёжик. — Хватай массажный ролик, нужно сперва разогреть мышцы, — ворчит Томми и кивает в сторону стойки со спортивным инвентарём. — Сюда его тащи. Покажу, как правильно. Нил преображается мгновенно. У него вообще удивительная способность в пару секунд сменять на лице бесконечное множество эмоций. Как ни странно, но Томми замечает и это. Заметил ещё в тот день, неделю назад, в своей квартире. Когда… Так, стоп. Надо уже как-то взять себя в руки и думать строго в заданном направлении. К примеру, сейчас Томми собственноручно — или собственноязычно, скорее — подписался помочь пацану с тренировкой, поэтому, делать нечего, придётся помогать. Томи показывает Нилу, как разогреть массажёром каждую группу мышц по отдельности. Пока Нил остаётся в положении стоя, всё просто прекрасно. Томми чувствует себя даже немного гордым. Нет, ну правда. Кто ещё, если не он, помог бы мальчишке просто так, безо всякой там корысти? А вот Томми — да. И может, за это даже когда-то ему воздастся свыше, кто знает. Нил ведь, если так присмотреться, парень вроде неплохой. Просто запутался, хлебнул в жизни говна и теперь вот карабкается как может. Кто Томми такой, чтобы за что-то его осуждать? Всё очень быстро меняется, когда Нил ложится на коврик, чтобы растянуть мышцы пресса роликовым тренажёром. — Так правильно? — беззастенчиво справляется он, встав на четвереньки и прогнувшись в пояснице. Томми на секунду подвисает, уставившись на задницу Нила. — Эй, чувак, ты здесь? — Да, правильно. Теперь давай вперёд. Только медленно, иначе мышцы потянешь. Потом растяжка ног, и можешь приступать к кардио. Начинай с беговой дорожки. Последние слова он говорит уже через плечо. Пора валить отсюда подальше, потому что упругая задница мелкого хастлера — это совсем не то, что должно привлекать столь пристальное внимание настоящего мужика. Коим Томми всё ж таки смеет себя считать и очень не хотел бы убедиться в обратном ещё раз. Хватило и одного, и пускай останется всё как есть. — С растяжкой-то потом поможешь? — игриво бросает Нил ему в спину. Томми стискивает зубы и настороженно озирается. Хорошо, что сегодня здесь совсем мало народу, иначе кому-то точно грозила бы серьёзная экзекуция за его не в меру длинный и болтливый язык. И очень умелый, стоит заметить. Или не стоит… Блять, ну разумеется, не стоит. Томми вообще не стоит думать о языке Нила ни в каком ключе. Но он вот какого-то хуя думает, причём, гораздо чаще, чем следовало бы. Он думает о нём вот уже больше недели, и с этим определённо нужно что-то делать, потому что мысли, как говорится, материальны. В случае с Томми как минимум они приводят к воспоминаниям, — как визуальным, так и тактильным — а воспоминания, на минуточку, влекут за собой вполне определённую реакцию тела. — Помогу, — произносит он прежде, чем успевает захлопнуть рот. Матерь божья! Да что он вообще несёт?! Зато Нил снова сияет; его улыбкой уже можно осветить небольшой город. Томми рычит себе под нос, собирается надеть перчатки, но потом откидывает их в сторону. Хватит на сегодня и одних бинтов. Ну, сейчас кому-то достанется. Мешок Кегля стоически сносит сокрушающие удары кулаками и даже несколько размашистых пинков. Нил периодически подвисает. Томми видит это периферическим зрением. Нет, он вовсе не подглядывает за мальчишкой. Нафига он ему сдался? Это всего лишь такой сугубо профессиональный навык — не упускать из виду противника. Соперник из Нила, конечно же, так себе. Томми запросто мог бы переломить двумя пальцами эту тоненькую, хрупкую шею. Разумеется, он не станет этого делать. И совсем не потому, что вдруг неожиданно проникся какими-то чувствами к этому невозможному пацану, боже упаси. Просто он не ощущает со стороны Нила никакой угрозы. Конечно же, нет. Даже угрозы по отношению к своему гордому званию истинного натурала. Тем более! Помощь Нилу с растяжкой едва не заканчивается для Томми дрочкой в туалетной кабинке, но он отважно, совсем по-морпеховски, переживает этот сложный момент, периодически мысленно давая себе подзатыльников. Хотя, если хорошенько пораскинуть мозгами, одними подзатыльниками тут уже явно не обойтись. Такими темпами и по яйцам зарядить не грех. Время, лично отведённое Томми самому себе на тренажёры, давно истекло, но он какого-то хрена продолжает торчать в спортзале и подсказывать Нилу, какой тренажёр ему лучше выбрать, с каких нагрузок начать. Под конец тренировки Томми уже на полном серьёзе готов придушить Нила. Или удавиться сам, что было бы гораздо логичнее в сложившейся ситуации. Мальчишка-то, как раз, на редкость послушен. Мужественно сносит все тяготы и выполняет команды Томми, как дрессированный пудель, мать его. Хотя какой уж там пудель. Скорее, молодой, грациозный доберман. Даже взгляд у Нила такой — тяжёлый и жёсткий, совсем не мальчишечий. И черти так и выскакивают из этих тёмных глаз. В душевой Томми изо всех сил старается на него не пялиться, однако это оказывается сложнее, чем он мог себе представить. И даже коротких, вороватых взглядов ему хватает для того, чтобы заметить на теле пацана несколько красноречивых засосов и синяков. Пару раз они встречаются взглядами, и — вот же сука! — Томми чувствует, как у него пылают щёки. И яйца поджимаются. Да заебца вообще! Для полного счастья не хватало ещё покраснеть тут перед этим щенком и растечься, как какая-то голодная девица на выданье. Томми абсолютно и совершенно это не нравится. Зато его члену, похоже, напротив — поебать на когнитивный диссонанс, раздирающий Томми изнутри. На каждый случайный взгляд, на каждую мысль о Ниле, которые, блять, категорически не желают покидать его больную голову, этот паскудный предатель радостно дёргается, как хвостик у домашнего пёсика при виде обожаемого хозяина. Хорошо ещё, что Томми удаётся оставаться повёрнутым спиной к Нилу, иначе бы… — Знаешь, в стояке нет ничего постыдного. Зря ты так краснеешь, — слышит Томми у себя из-за спины и едва не давится собственным языком, когда Нил подходит к нему и выключает душ. — Я мог бы помочь с этим. Зал уже пуст, а дверь я запер изнутри, — хрипло произносит Нил. Томми чувствует напряжённым затылком чужое горячее дыхание. Оно обжигает похлеще кипятка. По мокрой спине от задницы до самого затылка бегут мурашки, каждая мышца в теле натягивается и, кажется, никогда уже не расслабится. Во всяком случае, точно не тогда, когда Нил гладит его бёдра ладонями, медленно, но верно пробираясь вперёд, туда, где всё давно огнём горит. Блять, да что ж за херня такая? Резко развернувшись, Томми хватает Нила за горло. Смотрит сначала ему в глаза, будто ищет в них хоть какое-то более-менее разумное объяснение всей этой нездоровой хуйне, которая с ним сейчас творится. Потом его взгляд опускается ниже. Нос Нила идеально прямой, почти аристократической формы. Не чета несколько раз переломанному шнобелю Томми. Ноздри широко раздуваются от нехватки воздуха и возбуждения. О, да. Томми прекрасно чувствует, как возбуждён Нил. Хотя бы потому, как однозначно чужая эрекция прямо сейчас упирается в его собственный живот. Рот Нила приоткрыт, он ловит им короткие вздохи, то и дело облизывая пересыхающие губы. Губы мальчишки совсем не такие пухлые, как у самого Томми. Можно даже сказать — почти тонкие, но по-детски припухшие и с необычным изгибом. Томми ещё помнит, как выглядел этот рот после того как… — Вообще-то, я целоваться не люблю, — шепчет Нил, смотрит на рот Томми и поглаживает ладонью предплечье руки, всё ещё сжимающей его горло. — Но с тобой… очень хотелось бы. Твои губы… — Обойдёшься, — грубо рычит Томми и, отпустив горло мальчишки, настойчиво давит ему на плечи. И да, Нил явно не из тех, кого нужно долго упрашивать. И это очень даже здорово, потому что, если он не отсосёт Томми прямо сейчас же, то ещё через пару секунд Томми просто позорно кончит от дикого перманентного напряжения, которое не покидает его вот уже… Да чего себе-то врать — с того самого утра и не покидает. И если Томми сейчас скажет, что ни разу не дрочил, вспоминая язык Нила, вылизывающий его член — это будет самым наглым враньём на свете. И ничего, что после ему каждый раз хочется убиться о стену. Это тоже вполне нормально, учитывая тот факт, что в течение двадцати восьми лет Томми искренне считал себя натуралом до мозга костей. Нил становится — нет, скорее, падает — на колени, и возбуждённый член Томми тут же оказывается плотно сжат чужими длинными пальцами у самого основания. Горячий и влажный язык слизывает проступившую каплю предэякулята, и Томми кажется, что его яйца сейчас просто возьмут и лопнут. Он сам не замечает, как начинает глухо рычать и толкаться бёдрами навстречу ласкающей руке и языку. Нил смотрит на него снизу вверх, и Томми почти уверен, что если ещё раз поймает этот взгляд, то всё закончится, так и не начавшись. Поэтому он предусмотрительно закрывает глаза и упирается в стену одной рукой, чтобы удержаться хоть как-то на совершенно ватных ногах. Грешным делом проскальзывает очумелая мысль, что, может, лучше стоило снова притащить мальчишку в свою квартиру. Но Томми тут же отмахивается от неё, как от надоедливой мухи, и зарывается пальцами свободной руки в мокрые волосы у Нила на затылке. Этот минет, определённо, даёт предыдущему все сто очков вперёд, и Томми, наверняка, даже огорчился бы по этому поводу, если бы не бросил последние силы на то, чтобы не скулить, как жалкая бездомная псина, пока Нил самозабвенно отсасывает ему, заглатывая член Томми до самого горла, ласкает уздечку кончиком языка. И ведь на самом деле тут действительно есть повод для огорчения, потому что теперь уже два лучших в его жизни минета числятся на счету одного-единственного мелкого хастлера, будь он, сучонок, неладен. Когда Томми кончает, он прокусывает себе губу до крови и, чуть успев отдышаться, едва не кончает снова, потому что понимает — Нил умудрился спустить, даже ни разу к себе не притронувшись. В этом можно быть уверенным на сто процентов, потому что одна рука пацана всё ещё судорожно сжимает поджавшиеся яйца Томми, а вторая ласково поглаживает его левую ягодицу. — Эй, слышишь, яйца отпусти, — требует Томми, стараясь не звучать слишком грубо. Не сказать, что у него это так уж хорошо получается. Что, в сущности, и неудивительно. А вот Нил, похоже, не против грубости. Он поднимается на ноги, но по-прежнему продолжает сжимать пальцами мошонку Томми, будто она уже превратилась в его неоспоримую собственность. — А если не отпущу, то что? — спрашивает Нил, обводя пальцем свободной руки татуировку на груди Томми. Глаза у мальчишки совершенно шальные. Похоже, он совсем не осознаёт весь уровень угрозы своему драгоценному и, кажется, весьма хрупкому тельцу. Томми судорожно вздыхает и снова сжимает пальцы у Нила на горле. Тонкая смуглая кожа под ними чувствуется слишком… Слишком нежной, слишком бархатистой, слишком трепетно бьётся под чувствительными подушечками голубоватая жилка. Блять, ведь стоит совсем немного сжать и… — Хочешь проверить, щеночек? — шипит Томми в самый рот Нила. Между их губами остаются считанные миллиметры. И это совсем уж никуда не годится. Потому что, когда Нил умудряется лизнуть губы Томми, тому тут же будто простреливает яйца и член одновременно. И, вот ведь, сука — ну какого чёрта? Вид старого засоса на шее у мальчишки, к счастью, охлаждает распалённого Томми сродни ведру ледяной воды. Нил реагирует мгновенно на перемену во взгляде, будто уже каким-то непостижимым образом научился читать его, как открытую книгу. Убирает от Томми обе руки и прижимает их к стене, раскрыв ладони наружу. — Ну же, большой мальчик, не злись, — немного испуганно лепечет Нил. — Я просто… А, ладно, забей. Видишь, я тебя не трогаю. Спокойно. — Никогда больше не лезь ко мне… со всем этим… — чуть менее злобно, чем самому хотелось, рычит Томми и отступает назад. Тут же наматывает на бёдра спасительное полотенце. Так, на всякий случай. Мало ли, что ещё стукнет в эту глупую озабоченную башку. — Окей, — понуро тянет Нил. Они вместе выходят из душевых и начинают одеваться. Томми уже почти привычно старается слишком явно не разглядывать Нила. Едва ли это у него получается. Мальчишка будто превратился в какую-то ловушку для его взгляда. И теперь Томми ясно видит, что Нил не столько тощий, как он сначала его себе представлял, сколько стройный и утончённый. Узкие джинсы как влитые сидят на подтянутой заднице, тонкая хлопковая рубашка не оставляет совершенно никакого простора воображению Томми. Не то чтобы он серьёзно чего-то ещё не успел разглядеть под ней. Томми отводит взгляд и невесело усмехается сам себе, завязывая шнурки на кроссовках. Это ж надо было так вляпаться. Нет, ну правда. Мало того, что запал на парня, — блять, на сопливого, нахального мальчишку — к тому же, ещё и на хастлера. Да заебись просто, как здорово. Это там, случайно, не Рой Орбисон где-то запел? Нет, решительно, нужно скорее прекращать всю эту нездоровую еботню. — Томми, дай мне свой номер, а? — на удивление робко вдруг просит Нил. Ну вот вам, пожалуйста. Охуенно, что тут сказать. Теперь он ещё и телефон у него клянчит. А потом что? В спортзал к нему заявится? Да с него и тренажёрного больше, чем достаточно. Не хватало ещё, чтобы кто-то из клуба их вместе лицезрел. Мало ли, какой славой пользуется этот пацан среди его окружения. Может, Томми вообще не единственный, кто вот так феерично влип в это гомосячье дерьмо. Томми достаёт из кармана толстовки зубочистку и, разорвав индивидуальную упаковку, нервозно суёт деревяшку в рот. — Дай свой мобильник, — без лишних раздумий требует он. И, блять, — что? Да вот то. Почему нет? Это всего лишь номер телефона. НЕ кольцо с преклонённым коленом, не свидетельство о браке, даже не ключи от квартиры. Просто номер и всё. Нил восторженно таращится на Томми и протягивает ему старый потрёпанный телефон. Томми забивает свой номер. Мальчишка тут же выхватывает из его рук мобильник, как будто Томми вот-вот передумает. Вполне возможно, именно так он в этот момент и выглядит, потому что — сомнения, на самом деле, их слишком много. — Ну-ка, улыбнись, — просит Нил и направляет на Томми камеру. Делает один-единственный снимок и пару секунд что-то печатает на экране. — Вот, смотри, — показывает Томми новый контакт. — Большой мальчик? — Томми смеётся. — Оригинально. И много их там у тебя? Нил тут же сникает. — Нет, не много. Они прощаются с администратором. У того такой вид, будто ещё совсем немного, и он ворвался бы в раздевалку и вымел оттуда метлой двух припозднившихся посетителей. — Тебя подвезти? — спрашивает Томми, сугубо из вежливости, разумеется. Нил краснеет кончиками ушей. Томми видит это даже в тусклом свете уличного освещения. — Я живу в одном квартале отсюда. Но всё равно, спасибо за предложение. — Окей. Тогда увидимся, — как можно более небрежно роняет Томми, передвигая зубочистку в другой уголок рта. — Да. Увидимся. Они расходятся в противоположные стороны, но Томми вдруг останавливается. — Эй, Нил, — окликает он пацана. Тот сразу оборачивается через плечо. — Я что-нибудь должен тебе? Ну, за… это. Твою мать! Ну что за долбоёб? Ведь со времён детского сада детей учат: сначала думай, потом говори. Очевидно, Томми во время этих уроков отпросился на горшок, либо страдал ушными пробками. Кажется, мама ему когда-то рассказывала о такой неприятности, постигшей его после плаванья в школьном бассейне без резиновой шапочки. У Нила такое лицо, будто он только что получил оплеуху, причём, совершенно незаслуженно. — Блять, ну и придурок же ты, Томми, — хрипло выдавливает он и, спрятав руки в карманы лёгкой ветровки, быстро сворачивает за ближайший угол. Томми за ним не идёт. Да и с чего бы ему? Что такого нового и обидного он сказал? Нил ведь не скрывал от Томми, чем подрабатывает время от времени. Не то чтобы Томми в чём-то его осуждал. Кто он такой, чтобы судить людей за то, каким способом они выживают. Вот только от чего тогда ему так погано на душе, кто бы ещё объяснил? Нил предсказуемо не звонит и не пишет Томми. Ни в этот вечер, ни в следующие… семь или восемь. И столько же дней не появляется в тренажёрном. Разумеется, Томми не считает. С хуя ли? И почему-то всю неделю даже ни разу не дрочит. Просто Томми не слишком увлекается порно, нормальной бабы у него не было, кажется, уже лет сто. А дрочить на светлый образ маленького хастлера Нила вдруг становится совсем не так оглушительно здорово, как прежде. Потому что перед внутренним взором всё ещё стоят эти колючие, прищуренные глаза и изломанные домиком брови.***
Томми развалился на диване с бутылкой пива в руке. С шестой, если уж совсем честно. Остальные пять неприступным бастионом громоздятся на полу рядом с его ногами. Там же коварными ночными минами валяются острые жестяные пробки. Он сидит и смотрит телек. И нет, это не какой-нибудь крутой боевик, и даже не запись очередного боя, и он не листает бесцельно спортивные каналы, как делает обычно в минуты безмятежного безделья. Томми смотрит сопливую мелодраму, и если бы рядом сейчас оказался Джерри, наверняка б отправил его к психотерапевту. По мнению менеджера — и единственного друга Томми — лучше предотвратить, пресечь на корню, чем потом долго и нудно лечить. Предупреждён, значит, вооружён. Томми помнит, как ощущается затяжная депрессия. До сих пор, а прошло уже больше двух лет, он чувствует это кисловато-горькое послевкусие, и прямо сейчас его не запить даже десятью галлонами пива. И, вот же сука, причина всему этому дерьму настолько убогая, что хочется выть от отчаянья. Вчера они знатно разругались с Джерри. Этот сучий ублюдок вскользь пизданул, что Томми выглядит так, будто втрескался по уши и теперь страдает от неразделённой любви. Ну совсем у чувака иногда тормоза отказывают, честное слово. Инстинкт самосохранения? Не-а, не слышали. Томми хотелось размазать паршивца по стене и украсить её парочкой чьих-то явно давно лишних зубов. Разумеется, он этого не сделал. Просто схватил Джерри за шкирку и выволок его за дверь. Предсказуемо молча. Томми в последнюю неделю вообще стал не слишком-то многословным. Но Джерри вот так просто не проймёшь. Спустя пару минут Томми получил текстовое сообщение, по количеству знаков больше тянущее на отчёт психиатра в истории болезни пациента, страдающего реактивным психозом. Из сей электронно-печатной простыни Томми извлёк для себя следующее: ему необходимо срочно привести себя в порядок, расслабиться, развлечься, может, даже пробухать пару дней не просыхая, чтобы выдернуть себя наконец из состояния агрессивно-пассивного овоща. Томми, если честно, в душе не ебёт, как выглядит агрессивно-пассивный овощ, но уж в чём-чём, а в наблюдательности Андерсену не откажешь. За это он и любит приятеля Джерри. Поэтому прямо сейчас Томми сидит и следует одному из его скользких советов. Хотя и гложут его смутные сомнения по поводу того, что три упаковки пива и «Красотка» с Джулией — это именно то, что ему так нужно для встряски. Вот для того, чтобы хорошенько вздрючить его адекватность, всё это дерьмо как нельзя кстати. Очень подходит. Он выключает фильм на моменте, когда Гир заходит в ресторан и пускает слюни на преобразившуюся красавицу Робертс. Томми брезгливо кривится и, запив пивом оскомину, направляется к шкафу. Выуживает оттуда первые попавшиеся джинсы, которые ещё могут лежать, а не стоять где-нибудь в углу без посторонней помощи. Вслед за джинсами находится чистая футболка. Как исключительный законопослушник Томми едет в клуб на такси. Фейс-контроллер в дверях встречает его едва ли не ковровой дорожкой, усыпанной лепестками роз. По крайней мере, сияет этот чувак так, что Томми серьёзно слепит глаза от того, как отражается в его золотой фиксе отблеск от неоновой вывески. — Давненько тебя не было, приятель, — заявляет чувак таким тоном, будто Томми реально тут завсегдатай, и дружески хлопает его по плечу. Томми собирает в кулак всю свою изрядно раздроченную выдержку и милосердно оставляет в целости все четыре конечности горе-вышибалы. Администратор клуба несётся навстречу Томми, пробираясь через толпу. Его улыбка ничуть не менее бесящая, чем у фейс-контроллера, у которого, кажется, слишком длинный язык и дохуя времени, чтобы пользоваться сотовым на рабочем месте. Ведь явно это он, скотина, настучал админу, что в их клуб пожаловал Томми Конлон. — Добрый вечер. Рады снова видеть вас в нашем клубе, — приторно расшаркивается админ. — Могу я предложить вам вип-зону? Или предпочитаете остаться в общем зале? Есть свободные столики, специально для особых клиентов. — Останусь в зале, — сухо и коротко буркает Томми. Ну честное слово, бесит. Какого чёрта он вообще припёрся именно сюда? Среднестатистический Нью-Йоркский клуб с претензией на французский ресторан в лучших традициях Прованса. Хотя, если честно, Томми сомневается, что в его присутствии в любом другом клубе было бы по-другому. Слишком мало времени прошло после последнего чемпионского боя в Нью-Йорке. Он сидит в блаженном одиночестве на «почётном» месте, удобно развалившись на диване, — почти как дома — и методично пытается надраться. Почти начинает получаться. Томми приятно расслаблен. Вот только бы ещё эти курицы от него отъебались. Только успевает отгавкиваться. Ну, й-оп твою мать, у него что, на лбу написано: «ищу сучку для развлечений»? Или, может, там светится надпись: «хронический недоёб»? Последнее, конечно же, верно, однако… Отогнав очередную платиновую Барби, Томми ловит себя на том, что напряжённо всматривается в толпу. Проклятое клубное освещение мешает сфокусировать поплывший взгляд, и Томми кажется, что от всех этих попыток он только сильнее хмелеет. В итоге Нил появляется ниоткуда. Будто бы всё это время он прятался за диваном Томми, и наконец что-то сподвигло его вылезти из укрытия. Томми бесится, злится просто жутко от блядских бабочек в животе, но ни хуя не может с собой поделать. Похоже, слабоумие действительно его настигло, и совершенно очевидно, что оно стремительно прогрессирует. Не потрудившись обойти, мальчишка ловко перепрыгивает через низкую спинку бежевого дивана — во всяком случае, Томми кажется, что он бежевый, в этом дебильном освещении хрен разберёшь — и нахально разваливается рядом с Томми. Расставляет при этом ноги так, что коленом как бы между прочим касается колена Томми. На Ниле надета кипенно-белая муслиновая рубашка и тёмные джинсы свободного кроя. Рубашка светится в неоновом безобразии сиреневым цветом и отчётливо просвечивает тёмные соски. Томми изо всех сил старается не залипать. И так уже слишком очевидно, кого именно он тут ждал с таким нетерпением. Самое странное, что наводит Томми на всяческие размышления — на глазах у Нила солнечные очки. Стёкла не чёрные, на самом деле, они почти прозрачные, какого-то неопределённого цвета — блядский неон. — Привет, — начинает Томми, потому что Нил, похоже, и вовсе не собирается говорить. Только доливает в свою банку с кока-колой вискарь из бутылки Томми и отворачивается, смотрит на танц-пол. — Всё хотел спросить, тебе восемнадцать-то хоть есть? — продолжает нарочито расслабленно говорить Томми. Нил оборачивается, и Томми указывает глазами на банку колы. — А то, может, мне уже пора идти, признаваться в растлении малолетних? Нил как-то уж слишком болезненно кривится и ставит банку на стол перед собой. — Скоро исполнится двадцать один, — нехотя отвечает он и снова отворачивается. — Где пропадал? — снова закидывает удочку Томми. — Неделя прошла. Думал, ты позвонишь. — Восемь дней. — М? — Прошло восемь дней. И где ты видел, чтобы проститутки сами названивали клиентам? — резко рявкает Нил, на этот раз не оборачиваясь. — Ты же сам попросил мой номер. И я тебе его дал, — напоминает Томми, изо всех сил стараясь не злиться ещё сильнее, потому как это может быть чревато. Чревато для целостности конечностей и лиц окружающих. Вон тот тип у стойки, который стоит и нагло пялится прямо на Нила, уже серьёзно претендует на роль снаряда для отработки ударов. — Я думал, что мы могли бы просто пообщаться как приятели, — Нил снова поворачивается и смотрит на Томми в упор. — Очевидно, что я ошибся. Томми раздражает, что он не может смотреть в глаза Нилу напрямую. Мало того, что тут это идиотское освещение, в котором все выглядят, как отбраковка из дешёвого ужастика про вампиров, так ещё и эти блядские очки отсвечивают и жутко мешают. Томми тянет руку и пытается их снять, но Нил сразу же резко дёргает головой. Томми хмурится и подозрительно щурит глаза. Вот это уже совсем интересно. И какого ебучего хрена он там прячет под этими своими сраными фарами? — Эй, а ну, не дёргайся, — рычит он, видимо, слишком угрожающе, потому что мальчишка сразу понуро тушуется и всё-таки позволяет Томми снять с себя очки. — Что это? — спрашивает Томми, стараясь как можно тише скрипеть зубами от накатившей злости, и тычет пальцем в ссадину и синяк под правым глазом у Нила. — Ай, блять, ну больно же! — дёргается Нил и, выхватив очки у Томми, возвращает их обратно на переносицу. — Так ты ответишь? — Наткнулся ночью на вешалку в коридоре. — А может, на чей-то кулак? — уточняет Томми, недобро скривив губы. Нил поднимает глаза и смотрит на Томми так, будто у того на голове вдруг образовался шутовской колпак. Потом горько ухмыляется. — Таких, как я, не бьют кулаками, — выплёвывает он. — Странно, что ты не знаешь. Томми берёт со стола стакан и опрокидывает его залпом. Потом поднимается с дивана, хватает Нила за узкое запястье и тянет за собой. — Эй… Блять, чувак, ты что? — пырхается пацан. — Куда ты… — Я заплачу. Пойдём, — обрывает Томми. С переменным успехом они пробиваются сквозь битком набитый танц-пол. Томми тащит Нила чуть ли не волоком. Тот, разумеется, не упирается, не хватало ещё привлечь к ним обоим лишнее внимание. Нил, по мнению Томми, может быть каким угодно, но он точно не дурак. Наконец они пробираются к запасному выходу. Там тоже стоит охранник. Томми стоит только раз кивнуть, и тяжёлая железная дверь распахивается перед ними как по мановению волшебной палочки. Всё-таки, иногда хорошо быть знаменитостью. По крайней мере, в определённых кругах. Он тянет Нила в сторону от фонаря ночного освещения. Останавливается почти за пределами тусклого света и толкает его к стене. Только теперь отчётливо видит, что мальчишка перепуган насмерть. Того и гляди, в обморок хлопнется. Сука, да что же это? Он совсем не на такое рассчитывал. — Эй, спокойно, слышишь? — ворчит Томми, стараясь звучать на самом деле спокойно. Ещё бы каменный стояк в штанах не отбирал и без того скудное кровоснабжение от поплывшего напрочь мозга. — Я тебя не трону, успокойся, — продолжает он и приподнимает тремя пальцами безвольно повисшую голову Нила, взявшись за подбородок. — Просто отсоси, а? Неделю терпел, сил нет. — Восемь дней, — бубнит тихонько Нил и, отпихнув руку Томми от своего лица, покладисто опускается на колени. Швыряет при этом в сторону пресловутые очки. Блять! Охуеть можно, как же хорошо! Томми прислоняется спиной к стене и загнанно дышит. Он даже умудрился не заметить, когда это они с Нилом успели поменяться местами. Мягкие губы плотно обхватывают текущий член, бархатный, влажный язык щекочет напряжённую головку, прижимается к уздечке, и Томми каждый раз от этого жалобно всхлипывает. Длинные и на редкость нежные пальчики поддерживают почти распухшие от похоти яйца. Томми жадно запускает пальцы в густой каштановый беспорядок на затылке у мальчишки, но ни к чему не принуждает, просто поглаживает легонько и наслаждается дополнительным тактильным контактом. От каждого поступательного движения члена внутри чужого горячего рта Томми простреливает вдоль позвоночника, поясницу ломит и ноют яйца, член почти болезненно дёргается и пульсирует. Это какой-то пиздец, честное слово. Но Томми на самом деле никогда ещё не было так оглушительно хорошо. Хотя нет, было пару раз, причём, известно, с кем именно. — Нил… Нил, я сейчас… чёрт, Нил.! Мальчишка продолжает двигаться настойчиво и послушно всё сглатывает, пока Томми кончает ему в рот, всеми силами стараясь не подвывать на весь переулок. Ему бы немного отдышаться и прийти в себя, но вот проблема — по лихорадочно блестящим глазам Нила Томми видит, что тому сейчас совсем несладко. Определённо парню нужно помочь. И почему бы Томми этого не сделать? Он ведь не какая-то равнодушная и чёрствая тварь. Почему-то ему так дико, до саднящей боли в затылке, не хочется быть для Нила просто клиентом. — Иди сюда, — шепчет он, поднимая Нила за плечи. Поменявшись с ним местами, Томми прислоняет его к стене и быстрым движением расстёгивает чужие джинсы. — Тебе… не обязательно… — пытается слабо возразить Нил. — Заглохни, — огрызается Томми и сжимает огромной ладонью возбуждённый и влажный от предэякулята член. Обводит подушечкой большого пальца скользкую головку, как обычно делает со своим собственным стояком. Нил прерывисто вздыхает и крепко зажмуривается. — Эй, щеночек… Так не пойдёт. На меня смотри, — коварно улыбаясь, хрипит Томми, но Нил только крепче сжимает веки и судорожно мотает головой. — Нил, открой глаза, иначе я всё прекращу и просто посмотрю, как ты поможешь себе сам. Очевидно, что такой расклад Нила не устраивает от слова совсем, потому на это заявление Томми он тут же широко раскрывает глаза. Томми криво ухмыляется и начинает двигать ладонью на возбуждённом члене мальчишки. Нил тихонько поскуливает, потом начинает прерывисто стонать, и Томми неожиданно понимает, что его ведёт безбожно от этих стонов и этого затуманенного тёмного взгляда. — Ну, же, щеночек, давай, не сдерживайся. Вижу же, что хочется тебе немного пошуметь. — Бля… бля… Томми, силь…нее, ох-х… бля-а-а… Крепко вцепившись в плечи Томми, Нил выгибается так, что чуть не прикладывается затылком о стену позади себя, и горячо выплёскивается Томми в ладонь. То ли от облегчения после разрядки, то ли ещё от чего — Томми уже ни черта не понимает — пацан вдруг начинает реветь. Томми наспех вытирает руку о стену, потом, плюнув на всё, о собственные джинсы и, быстро застегнув ширинку Нила, притягивает его к себе. — Тш-ш-ш… Тише, мальчик, ну. Всё хорошо, — шепчет он лохматой тёмной макушке и широко поглаживает Нила по спине. Заебись. Теперь ему придётся нянчиться с подростковыми рефлексиями. Просто прекрасно! Это как раз то, что нужно Томми. Да он вообще охуеть — какой чудесный психолог. Просто страсть, какой замечательный! Вот только почему-то ему совсем не хочется сейчас никуда отпускать этого мелкого, тоненького мальчишку. Становится прохладно. Влажный ветерок обдувает со стороны улицы, неприятно пробирается под одежду. Кажется, даже понемногу начинает срываться мелкий дождь. Томми покрывается промозглыми мурашками, а Нил в его руках вздрагивает и неуютно ёжится. — Нил, — окликает Томми. — М-м, — мычит Нил ключице Томми и громко шмыгает носом. — Поехали ко мне? Правда, я сегодня без машины. Придётся взять такси. Нил молчит, только весь напрягается, становясь на ощупь как каменная статуя. Томми ласково проводит ладонью по взлохмаченным волосам. — С одним условием, — вдруг выдаёт Нил. Отстраняется от Томми, но руки с его плеч не убирает. Томми вопросительно вскидывает бровь. — Если ещё раз предложишь мне деньги, я уйду. И больше не приближусь к тебе на милю. — Думаешь, ты сможешь? — ляпает Томми и приходится покрепче схватить Нила за талию, потому что тот начинает лихорадочно вырываться. И лучше бы Нилу было не поднимать сейчас эту скользкую тему, потому что Томми снова чувствует, как злость ядовитой змеёй вползает во внутренности и тесно сворачивается где-то области чревного сплетения. — Знаешь, малыш, у меня есть другое предложение: я буду платить тебе, сколько скажешь, а ты будешь трахаться только со мной. Как тебе такой расклад, щеночек, м? Томми недобро кривится и смотрит Нилу в глаза, ожидая реакции. Мальчишка молчит, только плотнее сжимает губы и сопит, раздувая ноздри. Его щёки и уши раскраснелись, это заметно даже в тусклом свете фонаря. Дождь продолжает накрапывать всё сильнее и уже переходит в липкую, промозглую морось. Она быстро пропитывает одежду, которая тут же превращается во вторую кожу и противно прилипает к телу, крадётся за шиворот, пробираясь под майку. Тонкая рубашка Нила становится совсем прозрачной, и теперь Томми отчётливо видит под ней тёмные, затвердевшие от холода соски. И почему-то вдруг так дико хочется приникнуть ртом к каждому по очереди, прикусить эти маленькие горошины зубами. Он уверен на сто процентов, что это место у Нила очень чувствительно, и Томми непременно услышит в ответ благодарный сладкий стон, к которому он уже успел проникнуться такой раздражающе идиотской слабостью. — Ну так, как, Нил? Годится такое предложение? — гневно шипит Томми, приблизившись к пылающему лицу Нила до считанных миллиметров. — Отпусти, — цедит Нил сквозь стучащие от холода и нервного напряжения зубы. — Сначала ответь мне. — Отвечу, как только ты уберёшь от меня свои граблины. Отфыркнувшись от стекающих по лицу холодных капель, Томми разжимает руки и позволяет Нилу отступить на шаг. В кармане джинсов, кажется, уже не в первый раз начинает вибрировать мобильник. Нил медленно пятится назад, нервно откидывая промокшие волосы со лба. От воды они начинают забавно завиваться, превращаясь в волнистые локоны. Мальчишка на взводе и кажется, будто вот-вот он сорвётся с места и побежит. Томми даже не уверен, сможет ли найти в себе силы, — или мужество — чтобы догнать его. Охуенное завершение долгожданного вечера, ничего не скажешь. — Думаешь, я не знаю, кто ты такой? Томми Конлон, звезда ММА! UFC на тебя молятся, скоро иконы писать начнут и скульптуры возводить. Пацан плюётся словами, как ядом, продолжает пятиться. Томми понимающе ухмыляется. Знает он, значит. Ну-ну. — Нет, ты не угадал, — Нил правильно понимает выражение лица Томми и болезненно хмурится. — Я узнал только после тренажёрного зала. Случайно наткнулся по телеку на запись твоего боя. И знаешь что? Я чуть не кончил, пока смотрел. Всю неделю потом дрочил на тебя. И это хреново, Томми. Очень хреново. Потому что… блять, да, западать на клиентов… — это же пиздец полный! А я запал на тебя. Ещё в тот первый вечер, хотя и взял тогда с тебя предоплату. Пытался сохранить всё в профессиональных рамках. Нил проводит ладонями по мокрому лицу и начинает смеяться, горько и надрывно. Несмотря на внешнюю хрупкость и юность этого мальчишки, Томми сейчас кажется, что он видит перед собой взрослого, циничного и глубоко поломанного мужика. — Нил, подойди ко мне, — немного смягчившись, требует — просит — он и протягивает руку вверх ладонью. Мальчишка смотрит на предложенную ладонь, как на жуткого огромного паука, и снова пятится назад. Томми явственно ощущает, как внутри у него все потроха больно скручиваются морскими узлами. И это просто какая-то грёбаная задница, потому что — неужели правда? Неужели, сука, он — Томми — на самом деле так влип? Втрескался по самые помидоры, как какой-то сопливый пацан, так ещё и в кого? В мелкого хастлера, которого и видел-то три раза, включая сегодняшний. И видеть снова эти брови домиком и блестящие злые глаза… Пиздец, да почему ж ему так хуёво? — Не бери в голову, Томми, — зло хмыкает Нил. — Лучше бери в рот. Не понравится — выплюнешь. … и бегом несётся к двери, которая хлопает за ним с тяжёлым лязганьем. Томми кажется, что прямо перед его носом закрылась дверь в его прежнюю жизнь. Вот вам, блять, и «Красотка». А ведь он так и не досмотрел, чем же закончился фильм.***
Протискиваться через пьяную, разгорячённую толпу, когда ты промокший насквозь — то ещё удовольствие. Но Томми пропускает мимо ушей все проклятия и витиеватую матерщину, так опрометчиво звучащую в его адрес со всех сторон. В кармане снова вибрирует мобильник. Томми дёргается — надо же, какая живучая паскудина, до сих пор даже не отключился. А ведь вся одежда Томми, включая трусы, — хоть выжимай. Помнится, однажды свалился он по пьянке в бассейн в одном четырёхзвёздочном отеле. Кажется, это было в Дубае. — Томми, сука, какого лысого? Где ты посеял свой мобильник? Почему не отвечаешь? — орёт телефонная трубка. — Дже-ерри, — фальшиво радостно тянет Томми, лихорадочно озираясь по сторонам. — Уже соскучился, братишка? Нила на первый взгляд нигде не видно, и у Томми понуро опускаются плечи. Очаровательно. Теперь он похож на жалкую бездомную шавку, брошенную под дождём злыми и подлыми хозяевами. — Мне совсем не нравится твой настрой в последнее время, — снова вещает телефонная трубка. — Где ты? Я час в квартиру звонил. — Я в клубе. Ты знаешь, в каком. Ты далеко? — Нет. Уже почти у своего дома. Чудно. Джерри живёт в паре кварталов. Собственно, когда Томми вечером вызывал такси, в какой-то момент было даже подумал — а не заявиться ли ему к душевному другу с повинной. По-видимому, стоило так и сделать. — Приезжай, — коротко отвечает Томми и сбрасывает вызов. Конечно же, Джерри приедет. Это ведь Джерри — лапонька и зайка, когда Томми его слушается везде и во всём. И когда Томми очень хуёво. В последний раз осмотревшись, он потихоньку движется в сторону выхода, но его взгляд на секунду цепляется за похабно сосущуюся пару парней у барной стойки. В одном из которых Томми безошибочно узнаёт своего — да, сука, своего и никак иначе — мелкого, тщедушного щенка. Оказаться у стойки за пару секунд — легко. Схватить за шиворот незнакомого сучьего выблядка, который посмел посягнуть на чужое — да как нехуй делать! — Оу, братишка, какого хуя, прости, ты… делаешь? — жалобно пищит выблядок и до смешного громко крякает, когда Томми хорошенько встряхивает его в воздухе, как безвольную тряпичную куклу. — Мальчик сегодня занят, — бесцветным тоном сообщает Томми, отшвырнув ублюдка подальше от обалдевшего и перепуганного Нила. Томми смотрит на мальчишку и ухмыляется. Страшно тебе, щеночек? Вот и правильно. — Эй! Я ему уже вперёд заплатил. Пускай вернёт, — хнычет настырный засранец. Томми залезает в задний карман и достаёт бумажник. — Держи. С процентами, за моральный ущерб, — швыряет в физиономию чуваку несколько наполовину промокших, смятых купюр. — Далеко собрался, сладкий? — рычит Томми вслед Нилу, который, очевидно, решил воспользоваться небольшой заминкой в виде передачи денежных средств и под шумок улизнуть. Томми хватает его за тонкое плечо и волокёт к выходу из клуба, где почти нос к носу сталкивается с Джерри. Точнее сказать, втыкается собственной физиономией в чужую крепкую грудь. Андерсен, каланча грёбаная, ростом удался на славу. Выше Томми почти на голову. — Томми, что здесь… — Потом объясню. Машина твоя где? — Прямо у входа. — Томми, отпусти. Я домой поеду, правда, — хнычет Нил и пытается вырваться. Томми презрительно фыркает. Не на Нила, а на то, как сам он, должно быть, жалко выглядит в глазах мальчишки, что тот даже готов пообещать ему не отправляться на панель, а ехать домой. — Ротик завали, щеночек. Дай большим дядям поговорить, — шикает Томми, теперь уже на Нила, и поворачивается к Джерри. — Домой подбросишь? Джерри обходит машину и открывает пассажирскую и заднюю двери ярко-синего понтового Мустанга. — Само собой, подброшу. Нахуя я, по-твоему, приехал? — качает головой и садится за руль, с несчастным видом наблюдая за тем, как насквозь мокрые Томми и Нил влезают в дорогой кожаный салон. — Климат включи. Замёрз, пиздец просто, — просит Томми, ссутулившись на пассажирском сиденье. — Дай куртку. Блять, да не ссы, я тебе лично новую куплю. Джерри обречённо возводит взгляд к потолку, но куртку всё равно снимает. Томми оборачивается к Нилу. — Держи, трясёшься весь. Ещё заболеешь, — хмуро, но почти ласково бубнит он. Нил смотрит на него, как Ленин на буржуазию, но куртку всё равно принимает. Учитывая размеры Джерри и Нила, пацану удаётся укрыться ей до самого носа. Томми косит взгляд, наблюдая за действиями Нила, и ухмыляется. Джерри недоумённо приподнимает обе брови, но благоразумно помалкивает, не задавая лишних вопросов. Ну просто сокровище, а не менеджер. И где только таких делают? Спустя минут десять молчаливого движения по ночному Нью-Йорку на выпендрёжной тачке, ревущей, как сотня пьяных чертей, Томми снова оборачивается и видит, что Нил уже благополучно дрыхнет на заднем сиденье. Либо на самом деле устал, либо эмоциональный фон у мальчишки как у ежа. Томми со своими приступами гнева такому здоровому сну стоит только молча позавидовать. — Кто он? — коротко, но вполне ясно интересуется наконец Джерри. — Просто пацан, — отвечает Томми, рассеянно тыча пальцем в экран мобильного. — Его зовут Нил. — Это я слышал. И вижу, что он пацан, а не девчонка. Кто он для тебя? — Правду хочешь? — Томми поворачивает голову и пристально смотрит на профиль Джерри. Только сейчас, спустя два года, замечает, что у Андерсена до смешного курносый нос. — Я не знаю. Не представляю вообще, как вляпался во всё это, — опустив голову между колен, Томми с шумом выдыхает. — Меня теперь из клуба попрут? — спрашивает он у коврика под ногами голосом приговорённого к эшафоту. Сперва кажется, что Джерри молчит и вообще никак не реагирует, но когда Томми поднимает голову, то видит, что засранец ржёт. — И что тебя так веселит, могу я узнать? — интересуется Томми и на всякий случай добавляет: — Ты ведь тоже окажешься в заднице, братишка, если… — Брат, ты совсем ничем не интересуешься, кроме того, как бы кулаками помахать? — перебивает его Джерри. Томми недовольно фыркает. Глядите-ка, знаток, блять, нашёлся, всего и вся. — Эти кулаки, на минуточку, приносят нехуёвые бабки, помнишь? — ворчит он. — И тебе, между прочим, тоже. Где бы ты был без них? Так и ездил бы до сих пор на своём ведре с болтами. Джерри добродушно улыбается и похлопывает Томми по предплечью. — Ты знаешь, Томми, я нисколько не принижаю твоих достоинств и заслуг, но ты правда фееричный болван. Просто поверь мне. — Тогда обоснуй. Потому что я ни черта не понимаю твоих прозрачных намёков. — Клуб UFC уже пару лет открыто поддерживает движение ЛГБТ. Ты что, не знал? Ты даже сам туда процент со своих побед отстёгиваешь, просто никогда не паришься, куда идут твои бабки. Томми чувствует, что краснеет как маков цвет, и вжимается в сиденье, уменьшившись, наверняка, вдове. Все эти ебучие откровения точно не для него. Однако от новости, услышанной из уст услужливого зайки-Андерсена, становится всё же немного легче дышать. Ещё бы разобраться с маленьким, ершистым недоразумением, которое так знатно потрепало ему сегодня нервишки, а теперь безмятежно сопит на заднем сиденье.***
До квартиры Томми приходится тащить Нила на руках. Мальчишка категорически не желает просыпаться, хнычет и возится, бормочет что-то бессвязное, но глаза не открывает. По-видимому, Томми всё-таки поспешил с выводами насчёт его эмоционального фона. Очень похоже, что у парня что-то типа нервного срыва. И это просто пиздец, как замечательно. Томми же, блять, только ради этого и живёт. Малолетний хастлер, страдающий от психо-эмоциональной перегрузки — именно то, о чём он всегда мечтал. Будто бы ему своего собственного дерьма было недостаточно. Вот теперь придётся разгребать ещё и чужое. И, по всему, там, наверняка, его окажется целый вагон. Джерри — милейший человечек — помогает Томми подняться, открывает дверь квартиры и даже оказывает посильное содействие в том, чтобы избавить Нила от мокрой одежды. До определённого момента, разумеется. Нил продолжает мирно сопеть и никак не реагирует на разоблачение своего бренного тельца, и это, наверное, к лучшему. От чего-то Томми прямо сейчас чувствует, что не готов ни к сексу, ни, боже упаси, к задушевным беседам. В данный момент ему хочется только одного: просто лечь в постель и уснуть. И потерять память, сука… хотя бы частично. Томми никогда не считал себя ревнивым долбоёбом с с комплексами Отелло, но… Когда с пассивным стриптизом Нила покончено, Томми предлагает Джерри чего-нибудь выпить. Исключительно из вежливости. Этот вечер здорово его потрепал. Джерри — Томми уже говорил, что он зайка и лапочка? Кажется, да, — так же вежливо отклоняет предложение по очевидным причинам. — Выглядишь хреново, — констатирует он уже в дверях. — Чувствую себя так же, — криво усмехается Томми. Джерри мнётся с ноги на ногу, будто хочет что-то сказать, но не уверен, с чего бы ему начать. Томми думает только о том, как бы поскорее донести свою помятую тушку до постели. Вовсе не потому, что там, под его одеялом, сейчас мило похрапывает Нил. Может, Томми и вовсе увалится на диван. Он просто устал до полного отупения и хочет уже наконец вплотную пообщаться с любимой подушкой. — Томми, ты не подумай, я не пытаюсь лезть туда, куда не следует, но… — Андерсен нервно теребит ключи, но смотрит прямо в глаза. Это его личная фишка, и… чёрт, Томми за два года так и не определился, нравится ему это или нет. — Слушай, братишка, ты уверен, что овчинка стоит выделки? — Шутишь? — Томми едва сдерживается, чтобы не сорваться в истерический смех. — Ни в чём я не уверен. Я был пьяный в хлам, когда притащил его домой первый раз. Не представляю даже, что там шарахнуло мне в голову. Блять, или в яйца. Ни черта, кроме утра, не помню. Через неделю я позволил ему отсосать у себя в тренажёрке, а сегодня вот… тоже… — Оу, чёрт, вот только попрошу без этих подробностей. — Я говорю о том, что сам в полном ахуе, Джерри. Не понимаю, что за дерьмо со мной творится. Я ведь и в клуб сегодня попёрся только в надежде найти его. Как считаешь, это нормально? Джерри добродушно посмеивается и похлопывает Томми по плечу. — Ну, хоть туфельку не пришлось ему примерять, — фыркает он сквозь смех. Томми приподнимает брови, хуй что вообще соображая. Кажется, у него серьёзные проблемы с восприятием всяческих метафор и эвфемизмов. Джерри качает головой и вздыхает, очевидно, понимая, что не стоит зря сотрясать воздух. — Не бери в голову, это я так… В общем, ты ложись отдыхай, а то выглядишь, — он обводит беглым взглядом фигуру Томми и снова качает головой, — бля, честно, в гроб краше кладут. Так что, — снова хлопает Томми по плечу — у того потихоньку начинает подёргиваться глаз, — давай бегом в койку. Утром позвоню. — Даже не вздумай. Я телефоны отключу, — ворчит Томми, широко зевнув. — Тогда приеду, — ржёт Андерсен, — тут уж сам уже выбирай, что лучше. И, слышь, братец… кхм… Ты там это… с мальчиком поосторожнее. Уж больно он тщедушным выглядит, — тут Джерри опускает глаза и многозначительно поигрывает бровями, кивая в сторону паха Томми, за что тут же получает крутой разворот за плечи и увесистого пинка под зад. — Спокойной ночи, спасибо, — громко говорит Томми закрытой двери и, шоркая неподъёмными ногами, возвращается в гостиную, где тут же грузным мешком падает на диван. Сон неожиданно — ожидаемо — не идёт. Стоит голове Томми соприкоснуться с подушкой, как — тада-ам! — да здравствует тысяча и одна мысль. Не сказать, чтобы он всерьёз сейчас надеялся на что-то другое. Кризис сексуальной самоидентификации в двадцать восемь лет — это вам не ёбаные шуточки. Тут и до психоза недалеко. Спустя время — хрен его знает, сколько он так провалялся — Томми открывает глаза и шарит под подушкой в поисках пульта. «Красотка» по-прежнему остаётся в режиме ожидания. Охуенно. Как раз то, что нужно. Если уж окончательно уронить свой моральный дух, то хотя бы сделать это, не залезая на стену от скуки. Под конец мелодрамы Томми теряется в желаниях — сгрызть журнальный столик или начать сморкаться розовыми соплями. А ещё ему кажется, что если он сию же минуту не отправится в спальню на собственных ногах, то этот невозможный сопящий в его постели магнит притянет его туда вместе с диваном. Ну на хрен. Заебало всё. С обречённым стоном Томми поднимается и, выключив телек, топает в комнату, где спит Нил. На пару минут подвисает в тягостных раздумьях. Или просто подвисает, без всяких мыслей. Потому что, — блять! — сложно обозвать мыслительным процессом ту нездоровую кашу, что варится сейчас под его больной черепушкой. Нил распластался на простынях в позе звезды. За то время, что Томми провёл на диване, досматривая самый идиотский фильм в своей жизни, пацан умудрился подгрести под себя обе подушки и скинуть одеяло на пол, и теперь лежит тут и сверкает своей умопомрачительной задницей. Прекрасно! Томми не может разобраться, чего ему больше хочется — оттрахать паршивца спящим без всякого предупреждения или выйти на балкон и шагнуть с двенадцатого этажа навстречу свободе. Обе перспективы видятся ему одинаково привлекательными. Освободившись от домашних штанов, Томми осторожно вытягивает из-под Нила одну подушку и ложится на самый край постели. Ёбнуться можно. Такими темпами он вообще переместится на коврик в прихожую. Натянув на них обоих одеяло, он выключает ночник и пытается уснуть. Если бы это ещё было так просто. Он уже и припомнить не может, когда в последний раз, будучи в относительно здравом рассудке, с кем-то делил постель всю ночь. А с парнем и вовсе никогда не делил. Соседние спальники в походных палатках не в счёт. Он изо всех сил старается не ёрзать и лежать тихо. Нил, напротив, начинает вертеться, как уж на сковороде, в итоге подбираясь всё ближе под бок Томми. Мальчишка холодный, как лягушонок. Касается его ног ледяными пятками, и Томми тут же напрягается, почти не дышит, стараясь справиться с коварно накатившей паникой. Блять, даже смешно, на самом деле. Когда это он, интересно, успел превратиться в такую нежную фиалку? — Или выгони меня прямо сейчас, или прекрати уже шарахаться и обними. Я замёрз, — вдруг недовольно бубнит в подушку Нил. Томми от неожиданности и такой фееричной наглости чуть не подскакивает на постели. Только в последний момент всё же удаётся сдержаться и сохранить хотя бы жалкие крохи того, что когда-то — ещё пару недель назад — было поводом для самоуважения. — Могу согреть другим способом, если, конечно, хочешь, — выдаёт сам по себе рот Томми прежде, чем он успевает откусить свой грёбаный язык. — Хочу, — тихо отзывается Нил. — Только сначала дай мне немного воды и соль. — Зачем это? Томми приподнимается на локте и шлёпает рукой позади себя, включая ночник на прикроватной тумбочке. Нил садится на постели, всё ещё кутаясь в одеяло и нахохлившись, как замёрзшая птичка. — Линзы нужно снять, — поясняет он. — Наверняка у тебя нигде не завалялась бутылочка раствора и контейнеры, — язвительно усмехается мальчишка. — Проблемы со зрением? — Нет. Просто не люблю свой цвет. Но придётся снять, глаза устали. — Покажи, — требует Томми. Нил понуро отводит взгляд. — Эй, слышишь, — Томми тянется рукой к его лицу и убирает пальцем с высокого лба спутанные тёмные волосы, — мне всё равно, какого цвета у тебя глаза. Просто хочу посмотреть. Можно? Нил не отвечает, только шумно выдыхает. Томми начинает терять терпение. Ну что, в самом деле, за детский сад? — Нил. — Да, хорошо, я слышу, — дёргается мальчишка и ловко вытаскивает обе линзы из глаз, аккуратно пристроив их на тыльную сторону ладони. У Нила яркие тёмно-синие глаза. Томми чувствует, как от этого сапфирового взгляда по всему телу пробегает беспорядочная дрожь, и кровь стремительно приливает в самые интимные места. Точнее сказать, в одно место и вполне конкретное. И сам Томми, и его член в охуительном восторге от синих глаз Нила. — Они тебе больше не пригодятся, — говорит Томми, сгребает обе линзы и стряхивает их на пол. Нил, на удивление, реагирует спокойно. — Ладно. Как скажешь, — пожимает он плечами и придвигается по постели к Томми. Так близко, что кажется, воздух между ними начинает искрить и становится плотным, как густой кисель. Нил смотрит в упор, и у Томми внутри всё сводит будто какой-то судорогой. И это точно какое-то сумасшествие, потому что Томми сам тянется за поцелуем. Терпеть и сопротивляться больше нет никаких сил, да и желания, чего уж там. Хуже, чем уже есть, точно не будет. — Эй, подожди, — вдруг останавливает его Нил, положив на грудь Томми ещё прохладную ладонь. — Я должен кое-что сказать. — Ты девственник? — ухмыляется Томми возбуждённо и, притянув Нила к себе за талию, прижимается губами к плавному изгибу между его плечом и шеей. — Не смешно, — огрызается Нил, послушно откинув голову и подставляя шею под поцелуи. — Но отчасти… В общем… Я никогда ещё… Ох, чёрт… Не занимался этим просто вот так… по желанию. — Серьёзно? — хрипит Томми и заглядывает в глаза Нилу. И видит — мальчишка точно не врёт. Боже! Да за что ж ему всё это? По всему телу проползает нетерпеливая истома, и внутри всё затопляет такой нестерпимой нежностью, что впору заскулить или подвывать начать. — Иди ко мне, — шепчет Томми и притягивает Нила к себе на колени. — Будем исправлять это досадное упущение, — и касается губами чужого трепетно приоткрытого рта. Губы Нила мягкие и гладкие, и в то же время жёсткие. Совсем не такие, как у девчонок. Требовательный и горячий язык врывается в рот Томми, ласкает и вылизывает чувствительное нёбо. Нил сорванно стонет, прижимается телом к телу, скинув с себя одеяло. Дрожит, когда Томми широко проводит ладонью вдоль стройной спины снизу вверх, зарывается пальцами в мягкие волосы на затылке. Томми кажется, что, несмотря ни на что, ему знаком вкус этого поцелуя. Он точно целовал Нила раньше, хотя и припоминает это весьма смутно. — Мы ведь уже целовались? В тот вечер, — спрашивает он просто так, для справки, оторвавшись от губ Нила и заглядывая в затуманенные желанием сапфировые глаза. — Всю дорогу в такси, — неохотно поясняет Нил и начинает покрывать мелкими невесомыми поцелуями шею Томми, прикусывая легонько и посылая волны мурашек по затылку, спине, чёрт — всему телу. Томми теряется в ощущениях. Его ещё никогда вот так не целовали. Так, чтобы казалось, будто ещё немного, и мозг взорвётся от отчаянного желания ещё большей близости, ещё большего контакта. Хочется касаться Нила везде, целовать везде, трогать и гладить эту бархатистую, смуглую кожу, оставлять на ней свои метки, чтобы этот паршивец смотрел на себя в зеркало и каждый раз помнил, кому он теперь принадлежит. И член стоит так, что давно бы уже выскочил из низких боксёров, если бы на нём прямо сейчас не сидела чья-то упругая, охуительная задница. Томми рычит и теснее прижимается распалённым пахом к подтянутым ягодицам Нила, и видит, что того уже ведёт ничуть не меньше, чем его самого. — Ты ведь скажешь мне, что делать? Не хочу снова сделать больно, — тихо проговаривает Томми, уткнувшись носом в выступающую ключицу Нила. Прихватывает зубами кожу и тут же зализывает языком. — Я привык, когда больно. Так что, не так уж и страшно, если… — Эй, забудь о том, к чему ты там привык. Томми чувствует, как снова начинает злиться. Ну что за поганец? Неужели нельзя быть хоть чуточку покладистей? — Смазка у тебя есть? — спрашивает Нил, отстраняется и ласково гладит Томми по коротко стриженому затылку, мгновенно успокаивая злость. Томми молча тянется к тумбочке рядом с кроватью, достаёт едва начатый тюбик с прозрачным лубрикантом. Нил многозначительно играет бровями. — Что? — смущается Томми, тут же вспомнив, сколько смазки извёл, пока дрочил, вспоминая их первое утро с Нилом. Наверное, даже будучи подростком, столько не рукоблудил, честное слово. — Ничего, — тихо смеётся Нил и сползает с его коленей. Томми едва удаётся подавить разочарованный вздох от потери такого необходимого контакта. — Я могу сам подготовиться. Могу даже… ну, в ванную пойти, если… — Блять, щеночек, — закатывает глаза Томми, — я двадцать восемь лет считал себя натуралом, а теперь вот уже две недели сплю и вижу, как ты мне отсасываешь. Думаешь, что-то другое теперь меня напугает? Или что ты там ещё себе успел придумать? — Нил смешно краснеет ушами, щеками и даже шеей, и смущённо помалкивает. — Просто говори, если что-то будет не так, окей? — Хорошо, — отвечает Нил и ложится на живот. Томми судорожно вздыхает и жадно проводит сухой ладонью по круглой ягодице, сжимает пальцами. С ума сойти, он только от этого вида, кажется, может кончить. — Нет, перевернись, — решительно командует он. Нил вопросительно смотрит из-за плеча, приподняв голову. — Мне нужно видеть твоё лицо. Иначе, как я пойму, если что-то не так сделаю? Готовит он Нила долго и основательно. И, кажется, оба от этой подготовки уже очень скоро полезут на стену от возбуждения. Боксёры приходится снять сразу, резинка больно упирается и давит на колом стоящий член. К тому же, уже основательно успела пропитаться предэякулятом. Член Нила течёт ничуть не меньше, даже ещё сильнее, по понятным причинам, оставляя на животе блестящие, скользкие следы. Каждый раз, как Томми погружает пальцы в его тело, его крыша всё сильнее съезжает набекрень. Нил стонет так сладко, вскидывается, отзываясь на движения пальцев Томми, нетерпеливо насаживается на них, когда Томми слишком осторожничает. Это так охуенно. Всё это, всё, что сейчас происходит в его спальне, в его постели с этим тоненьким мальчишкой, сексуальным до чертей. Сука, ещё две недели назад Томми голову открутил бы тому придурку, который вздумал бы пиздануть, что он — Томми Конлон — будет вот так безбожно дуреть от вида собственных пальцев, скользящих в заднице какого-то парня. Это же просто уму непостижимо! Но вот оно. Так и есть. И Томми уже кажется, что вся кровь из его организма отхлынула от остальных органов и сосредоточилась в паху, и мозг, должно быть, стёк туда же. Потому что… Блять, потому что в задницу Нила сейчас свободно входит целых три пальца, и Томми уже готов умолять его наконец позволить заменить их членом. Терпеть эту сладкую агонию больше нет никаких сил. От гипервентиляции лёгких начинает кружиться голова, и перед глазами всё плывёт. — Бля… бля… не могу больше, — хнычет Нил, в очередной раз вскинувшись бёрдами. — Так хочу тебя. Натягивай уже презик, сил нет терпеть. — А можно… ну… без него? — нерешительно спрашивает Томми и, кажется, сам краснеет, как какая-то девственница. Пиздец, с ума сойти! — Хочу тебя чувствовать… — тихо поясняет он. Нил садится на постели и смотрит на Томми, как на настоящее божество. Щёки его пылают так, что даже страшно прикоснуться. Всё тело мальчишки горит, как раскалённая печка, хоть фитили об него зажигай. — Вообще-то, я проверяюсь каждый месяц. Так что, ты можешь быть спокоен… — Спокоен? — нервно хмыкает Томми. — Думаешь, я рядом с тобой могу?.. — Томми… — стонет Нил и тут же виснет у него на шее, впиваясь поцелуем в жаждущий рот. Сжимает пальцами текущий член Томми, так крепко, что у Томми под веками мелькают звёзды. Томми рычит в поцелуй. Да он что, издевается, засранец? Очевидно, что да. Потому что Нил, отлипнув от Томми, открывает тюбик со смазкой и нарочито медленно размазывает лубрикант по напряжённому, пульсирующему члену Томми. — Сиди так, — наконец говорит он и забирается к Томми на колени. Осторожно опускается на стоящий член. Томми неожиданно понимает, что речевой аппарат отказал напрочь. Внутри Нил горячий и гладкий и такой удивительно, охуенно тесный. И Томми рад бы сейчас сказать, как ему хорошо, но он не может. Всё, что он в состоянии делать, это стонать на пару с Нилом, когда тот начинает покачивать задом, насаживаясь всё глубже, пока не принимает Томми целиком. Томми задыхается и пару секунд придерживает Нила, вцепившись пальцами в упругие ягодицы. Не позволяет ему двигаться, ждёт, пока немного отхлынет быстро подступающий оргазм. Нил обнимает Томми за шею, осыпает поцелуями лицо, неуклюже попадая губами куда придётся. И судя по тому, что лицо Томми тут же становится мокрым, мальчишка заливается слезами. Ну точно щеночек, маленький и такой ещё глупый. — Двигайся, малыш, — хрипло выдавливает Томми. — Не могу… сейчас… я сейчас кончу. Томми, чёрт.! — Тогда, покричи для меня… сладкий, — шепчет Томми и, приподняв Нила за задницу, начинает вбиваться в податливое тело так, как только позволяет их положение. Плотно зажатый между двумя животами член дёргается, и Томми чувствует, как он пульсирует, выталкивая горячую сперму. Нил орёт так громко, что слышит, наверняка, весь чёртов спящий Бруклин. Вот и здорово. То, что нужно. Томми спускает следом, и у него ощущение, что он кончает всем телом, каждой его клеткой. Его скручивает в таком невероятно ярком оргазме, что приходится вцепиться зубами в первое, что под них попадается. В итоге, у Нила прокушено плечо, а Томми судорожно воет, не разжимая зубов, и кончая как из какого-то, мать его, пожарного шланга. — Прости… прости. Очень больно? — беспокойно шепчет он и начинает широко зализывать повреждённую кожу у Нила на плече. — Большего кайфа в жизни не испытывал, — признаётся Нил, громко шмыгнув носом, и прячет лицо, уткнувшись Томми в шею. — Маленький извращенец, — задушенно смеётся тот. — Чего тогда ревёшь? Нил не отвечает, только продолжает посапывать. Томми чувствует, как обмякший член выскальзывает из натруженной задницы Нила, и начинает вытекать его собственная сперма. Определённо им обоим не помешает душ. — Держись крепче, пойдём мыться, — командует Томми. Нил ржёт сквозь слёзы и намертво вцепляется руками в его шею, а ногами обхватывает поясницу на манер мелкого, гуттаперчевого гиббона. Томми увесисто шлёпает по голому мальчишечьему заду, и тот мстительно кусает его за шею. Снова смеётся. Ну слава богу, катарсис, вроде бы, миновал, и то хорошо.***
— Можно вопрос? — спрашивает Томми. Они валяются в постели, раскрасневшиеся после горячего душа. Нил лежит головой у Томми на плече, тот лениво мотает на палец тёмную прядь влажных волос мальчишки и смотрит в потолок. — Валяй, — полусонно отзывается Нил. — Ты всегда был… ну, ммм… — Томми не успевает подобрать слово, как его тут же перебивают. — Педиком? — беззастенчиво уточняет Нил. — Ну, вообще-то, я хотел сказать «по мальчикам», но если тебе так больше нравится, то… — Сколько себя помню. — А как ты… — Докатился до такого дерьма, как сейчас? — снова влезает мальчишка. — Блять, ты хоть раз позволишь мне сформулировать мысль самостоятельно? Или тебе рот чем-нибудь заткнуть, — шипит Томми и раздражённо сжимает локтем чужую тоненькую шею. — Чем-нибудь? Есть какие-то мысли на этот счёт? Ай! Всё, всё, молчу. Томми, блять, больно же! — ноет Нил, когда его больно кусают за ухо. — Ну вот, теперь оно три дня красное будет, — снова хнычет он, прижавшись больным ухом к щеке Томми. — Сам напрашиваешься, щеночек. — Я не напрашиваюсь, а стараюсь облегчить тебе задачу. Ты вообще видел себя? У тебя вид такой, будто тебя к расстрелу приговорили. — Ещё бы. Мне, знаешь, нечасто приходится обсуждать с парнями такие вещи. — С парнем, которого ты только что трахнул, об этом не забыл? И оба раза ты сам меня к себе притащил, между прочим, — язвительно напоминает Нил. Томми шумно выдыхает и делает вид, что пытается встать с постели, но пацан тут же повисает на его руке. Наверняка в прошлой жизни Нил был клещом. — Ой, да ладно, ну… Лежи, блять, уже, обиженка. Если ты правда готов услышать, то я всё тебе расскажу. … Так что, готов? — Нет. Не готов, — снова вздыхает Томми, вдруг поняв, что, блять, точно нет. Не готов и, скорее всего, никогда не будет. — И не уверен, что когда-нибудь буду, — заканчивает он вслух. — Вот то-то же, — обиженно фыркает Нил. Томми уже ни хрена не понимает, что снова не так. И где, интересно, у этого парня, мать его, логика? Он что её, в детстве высморкал вместе с зелёными соплями? — Эй, не раздувай капюшон, слышишь, — ворчит Томми, потрепав Нила по макушке. — Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Нил приподнимается на локтях и смотрит на Томми в упор, сверля в его черепе дыру своими синими глазищами. Просто охуительно! И это они только второй раз переспали. Как для Томми, так даже, скорее, первый. — Ты уверен? Что оно тебе нужно? — спрашивает Нил. Томми опять не совсем понимает, о чём он. Было бы здорово, если бы он мог просто залезть в голову этому мелкому дуралею и навести там хотя бы мало-мальский порядок. Вот только из Томми сейчас очень хуёвый выйдет психолог. Ему бы своих собственных тараканов по койкам разогнать. — Ты о чём сейчас? — просто спрашивает он. Потому что его мыслительный процесс не в лучшем состоянии, а вербально он, к сожалению, общаться пока не научился. Должно быть, стоит начинать постигать это умение, и как можно скорее. — О том самом, — бурчит Нил и поворачивается спиной к Томми. — О том, что когда ты наиграешься, то просто забудешь всё это как дурной сон. Не думаю, что тебе стоит к чему-то там привыкать. — Ну, предположим, не такой уж и дурной, — хмыкает Томми. Вот честно, заебал уже этот говнюк со своими мрачными помыслами. Томми и своих хватает. Уткнув Нила в подушку носом, он залезает на него сверху и раздвигает коленом стройные ноги. Интересно, когда у него успел снова встать? Похоже, рядом с Нилом подобное состояние уже становится для Томми нормой. — Томми, блять, что ты… — пытается выяснить Нил и тут же захлёбывается стоном, когда член Томми начинает медленно, но настойчиво растягивать припухшую дырочку. — Ах-х… большой мальчик, ты меня… до смерти решил… затрахать? Томми на мгновение замирает, ловит ртом воздух, а глазами — разноцветные звёздочки. Даже после недавнего траха Нил для его немаленького члена слишком узенький. — Не знаю, что ещё… ты там обо мне думаешь, …щеночек, — хрипло говорит Томми, заглушая стоны Нила, — но до встречи с тобой… я даже не думал… что буду с таким наслаждением мужика… ебать. Так что, никуда я… тебя не отпущу. Если только… сам не сбежишь. — Сбегу? Совсем… придурок? Ты… себя видел вообще? Ты такой… — Какой? — Охуенный… ты. Я раньше о таких… даже мечтать боялся. Боже… чуть приподнимись. Ох-х… да-а… Я же… блять… втрескался по уши, как только… увидел тебя. Томми замолкает, продолжает двигаться. Не каждый день ему вот так признаются в любви, к тому же во время секса. Внутри Нила так горячо и охренительно, что Томми ведёт с каждым следующим глубоким толчком. Спустя минуту он уже во всю пялит мальчишку, протаскивая его по кровати вместе с простынёй и подушкой. Блять, вместе с кроватью. Как бы к соседям сквозь стену не вломиться посреди ночи. Прижимая Нила к матрасу, Томми размашисто въезжает в него, яйца шлёпают о чужие ягодицы, член его на выходе блестит остатками смазки и его собственной спермы. Томми кажется, что в его голове натянулась какая-то струна и вот-вот она порвётся. И тогда всё — прощайте, остатки адекватности, здравствуйте, белые больничные стены и добрые санитары в голубых костюмах. Нил под ним скулит и извивается, повторяя его имя, чёрт, снова ревёт. Ну что такое-то? — Эй… сладкий. Давай кончать, — выдыхает Томми и, приподняв задницу Нила, обхватывает ладонью колом стоящий, влажный член под его животом. Их обоих скручивает в оглушительном оргазме, комната наполняется протяжным воем Томми и воплем Нила. Так хорошо Томми не было ещё никогда. В который раз он уже так думает? И как же, всё-таки, заебись, что у него за стенкой молодые соседи. Томми падает Нилу на спину, тяжело дышит, не забывая, тем не менее, нежно выцеловывать его лохматый затылок. И он непременно признается своему мелкому в том, что он сам чувствует. Чуть позже. Как только сам окончательно разгребётся во всех этих розовых — ну, или голубых — единорожках.