Ведьмовской гримуар.Начало

Глава двенадцатая «Отрицание» «...All we do is, all we do is hide away. All we do is chase the day, All we do is play it safe, All we do is live inside a cage...»

/«...Мы только и делаем, что прячемся, Мы только и делаем, что гонимся за днём. Мы только и делаем, что не рискуем, Мы только и делаем, что живём в клетке...»/ Oh Wonder - All We Do

2 недели спустя POV Мелисандра Морозное декабрьское утро мерно кралось светом сквозь плотно задернутые шторы, тонкими щупальцами озноба проникало под пуховое одеяло, обжигая холодом голые ступни. Но мир, являющийся во снах, особенно таких пустых и темных, как в последнее время, был слишком прекрасен, чтобы вот так просто с ним прощаться. А потому, плотнее поджав под себя края теплого кокона, больше всего хотелось забыться ещё хоть на минутку, на пол часа, час. Но к тому, что все мои «хочется» с определенной регулярностью пропускаются через задний проход бытия, я уже почти привыкла, хоть и не смирилась. Даже когда дверь в мой временный обитель предательски скрипнула, надежду на пусть не доброе, но, по крайней мере, спокойное утро я все же не оставила. Сильнее обняла подушку, дабы исключить ее «внезапное» исчезновение и активировала закос под мебель. Ну а что? Я сплю! Крепко! Беспробудно! И нет, я не встану! Нет, никуда не пойду. Но опять таки не сработало и остатки сонной дрёмы были вышиблены одним махом, приземлившейся в аккурат на мою бедовую голову другой перьевой подушки. — Подъем, опоссум! Спортивный олимп заждался твою унылую задницу. «О, спорт — ты мир, а говнюк здесь безусловно вампир!» — подытожила мысленно и таки выбралась из своего одеяльного убежища, чтобы запустить подружку с четырьмя ушками в повторный полет. Но увы — единственное, что она успела настигнуть, это полотно уже закрывшейся двери. «Фу ты! Пакость какая» — продолжая мысленное негодование, вдогонку бросила ещё одно мягко-метательное средство, что так отчаянно фиксировала под своей головой. Толк конечно нулевой, но зато удалось немного выдохнуть бередящее грудную клетку раздражение. И с одной стороны, момент-то выеденного яйца не стоит — ну подумаешь, по-дружески прибил пыльным мешком, но вот когда на протяжении без малого 15-ти дней почти каждое утро начинается с какой-нибудь подобной дичи... Озверел бы наверно и любящий прикидываться трупом в любой не понятной ситуации опоссум. Кстати, было здесь еще отдельное место для злости на свое новое прозвище, что все активней за мной закреплялось. Да. Я, может быть, немного ему соответствовала, но все равно – этот гаденыш хоть видел, какие они мерзкие?! Лучше уж быть дохлым президентом, чем ЭТИМ! Ещё несколько секунд у меня ушло на то, чтобы в новом приступе ярости поколотить кулаками матрас, но безысходность всего момента таки была мною принята и подытожена необходимостью сохранить силы, что однозначно ещё пригодятся в спортзале. Хотя, конечно, название это слишком громкое для мест моих самых страшных пыток — так, небольшое количество спортивного инвентаря, что с любовью впихнули в гараж для совместного времяпровождения оного с инструментами, да покрышками. Передвижение свое в сторону ванной комнаты обозначила нарочито громким вколачиванием пяток в деревянную поверхность пола, дабы отбить у некоторых кровососущих желание прибегнуть к более изощренным способам моего пробуждения. Все чаянья на водные процедуры были уже привычно отложены на потом. Толку от оных в любом случае не было бы никакого — так или иначе, а смыть нежный запах своего геля для душа мне предстояло бы собственным потом. А посему, почистив зубы и обдав лицо студеной водой, вернулась в комнату и приступила ко впихиванию еще сонного тела в подходящую для дальнейших плановых экзекуций робу. Не иначе как оставленный Старбаксом комплект спортивной одежды я намеренно проигнорировала и предпочла ему все те же свои старенькие треники и водолазку — ибо, как говорил Збруев: «Дед морозом пришел — дед морозом и уйду отсюда»*. *  - Фраза из к/м «Бедная Саша, сказанная Владимиром Березкиным, роль которого сыграл Александр Збруев. Музыкальное сопровождение фрагмента :/deftones - digital bath/ Пожалеть же о подобном своем решении успела довольно быстро. Уже после небольшой разминки на допотопной беговой дорожке, вампирюка, что в лучших традициях отсиживался у окна на самодельном кресле из автомобильных шин, то и дело шкварча папиросами, внезапно окинул меня уж слишком прескипчивым взглядом. — Так не пойдет. Так будет не удобно, — заключил в конечном итоге и, подойдя ближе, парой резких движений оставил от моего одеяния рожки, да ножки, оборвав мешковатые штанины и рукава кофты. — Какого...!?- только и успела взвыть я, как парень, в прыжке уцепившись за балку, отвязал поднятую к потолку боксёрскую грушу. — Сегодня, как ты и просила, не будет приседаний, да отжиманий, — пояснил, пока я ошарашенно отслеживала полет очередной «подушки» в аккурат мимо моего носа. «Да, таким мешком он меня однозначно прибьет» — подметила мысленно, в слух же хотела продолжить возмущаться о том, что сие отнюдь не повод оставлять меня фактически голой. Но все доводы так и осели в гортани, ведь дальнейшее изложение пиявки полностью сводило все их на «нет». — Будем практиковать столь желанные тобой удары, а в них важна постановка тела, которую не получится отследить за балахоном, который ты сама предпочла спец-форме. «Вот это речь, (пожалуй, самая длинная тирада, что изрекли его губы за последние две недели) и не припишешь же ничего — сама дура!» — отозвался саркастичный мозгоед. И ведь таки — да. Та эластичная хреновина меня может быть и облегала бы, как авоська колбасу, но все же лучше, чем стоять считай почти голой. — Мне уже нетерпится посмотреть, на что ты способна сама, — губ Браоза коснулась едва уловимая усмешка, — Держи! — и в мою сторону полетела пара перчаток из плотной ткани. Словила их я, разумеется, довольно ловко — на полу, мысленно кляня себя и свой длинный язык. И вот дёрнуло же меня пару дней назад ляпнуть что-то о том, что в возможной схватке с недоброжелателем я едва ли смогу защититься количеством приседаний, сделанных за одну минуту. «Дважды дура!» — Приступай, — изрёк, видя замешательство, что поглотило меня с головой. Перчатки-то надеть — я надела, а вот на чёрную, блестящую в люминесцентном свете гаражной лампы, обивку груши смотрела не иначе как на инопланетную субстанцию. Старбакс же вернулся на свое исходное место и, умостив пятую точку на излюбленный насест, подкурил новую сигарету. Вариантов к действию было не много, а потому, сжав руки в кулаки и подойдя к чужеродному элементу, я принялась колотить тот, вкладывая в каждый удар новую отрицательную эмоцию, что успел зародить в моей душе вампирюка за все минувшие дни. И, как казалось лично мне, процесс шел отнюдь не плохо, вот только ключевым здесь было слово «казалось». Иллюзия собственного превосходства рухнула следом за парой обрывистых хлопков, что послышались позади. — Зрелище было бы занятным, если бы не было таким печальным, — отозвался напыщенный индюк, бычкуя недокурок, а уже в следующий момент стоял за моей спиной. При этом издевательски настолько близко, что плечами я ощущала тепло исходящее от его тела, не смотря на свое и без того разгоряченное состояние. Конечно, за ушедшее время, проведенное в дали от большого мира, фактически один на один со своим мучителем, я научилась контролировать эстрогеновые вспышки, и все неправильные реакции своего тела. Ведь, как говорил Архимед – дайте мне точку опоры, и я сдвину землю. Но вот для самоконтроля мне крайне важна была дистанция, что и являлась той самой точкой опоры — полтора метра для свободы. И сейчас именно она и была жестоко попрана, обволакивая тело и душу вязкой близостью желанного мужчины с ароматом мускатного ореха и сигаретного дыма. — Во-первых, так ты выбьешь себе палец, — начал, разжимая мою ладонь и освобождая отросток, именуемый большим, от гнета других четырех его собратьев. После же Браоз принялся поочередно сгибать мои пальцы, и тот самый придавленный страдалец опустился последним, гордо покрывая своих былых обидчиков. И если во время первой поправки мое и без того не ровное дыхание просто стало ещё более рваным, то, когда парень перешёл ко второму пункту, я и вовсе перестала потреблять кислород. Неспешно скользя вдоль предплечья, он степенно менял угол наклона моей руки, а коснувшись локтя, поднял его выше: — И плечи расслабь, — выдохнул в затылок, от чего лично мне захотелось ещё больше «отклячиться, да скукожиться, как старому рваному башмаку»* . Паре похлопывающих движений по спине может и удалось бы немного снять напряжённость, если бы этот извращуга не перешёл к следующему этапу своей инквизиции. * -  используется цитата из к/м «Служебный роман» Когда оголенных ног коснулись теплые пальцы, я наверно даже осязательно вздрогнула, ведь наивно полагала, что испарившееся тепло позади было следствием того, что Доминик отошёл назад, а на деле он просто присел, чтоб собственноручно исправить постановку ног, выдвигая одну чуть больше вперед, а другую выворачивая в сторону, каждым новым своим прикосновением кромсая в клочья мой шаткий внутренний мир. Сердце уже давно в разы ускорило свой ритм, отбивая чечётку под самой гортанью, а тело окунули в кипящий котел алогичных чувств. Каждое прикосновение проникало под кожу сотней тысяч электронных импульсов, больно стягивая внутренности в тугой узел. А когда Старбакс вновь вернулся в вертикальное положение, повторно даря коже тепло, что горячей волной разливалось вдоль позвоночника, и положил руку на талию, чтобы второй провести один четкий удар моей конечностью в покачивающуюся грушу — я уже думала и грезила совсем другим. Хотелось развернуться лицом к этому тренеру-садисту, хотелось зарыться пальцами в смолянистые волосы, хотелось вновь ощутить его губы на своих и, наконец, полноценно прочувствовать какой он — его поцелуй. Рука Браоза, что покоилась на талии, дрогнула и кажется даже немного сместилась выше, к быстро вздымающейся груди, даря очередную иллюзию того, что не только меня сейчас нещадно кроет от столь тесного контакта. Но это, как в прочем и всегда, было лишь ложным выдаванием желаемого за действительное. — На сегодня закончим, — резко отстраняясь, хрипло произнес парень, разрывая, выворачивая все внутри бульдозером своей отчуждённости. А дальше был хлопок двери и полная апатия, что активно подпитывалась чувством ненависти к долбанной пиявке и самой себе, выливаясь чередой вряд ли правильных, но отчаянных ударов. Груша хаотично подергивалась и грозила свалить меня отдачей, но я не переставала нещадно ее колотить, пока в конечном счете ту не разорвало — нет, отнюдь не от силы, с которой я ее колошматила, а от магии, что так же вырубила и белую лампу под потолком. Я же рухнула на пол, тяжело дыша и чувствуя, как скопившаяся в глазах влага степенно стекает в ушную раковину. Плачу? Почему плачу — понять не могла, так и продолжая отдаваться болезненности момента, наблюдая, как блестит в дневном свете, что дарило небольшое окно, высыпающийся из мерно покачивающихся ошметков груши песок. Этот сыпучий маятник стал для меня, пожалуй, единственным измерителем времени. Хотя было еще и сигналящее грозящим окоченением тело, что остывало и покрывалось мурашками от холода, который сочился сквозь старые оконные ставни, да гаражные ворота, тонкими иглами проникая под кожу. Потому ретировалась я, немного не дождавшись падения последней песчинки, выпихивая себя не только из «спортивного гаража», но и эмоционального вакуума, коим меня накрыло с головой. Откровенно говоря, в последнее время собственное душевное состояние, напрямую зависящее от определенных кровососущих личностей, меня довольно пугало. Все потому, что раньше я довольно четко отличала свои чувства от других, навязываемых все никак не проходящей кровной связью. С течением времени же эта, казалось бы, монументальная грань становилась все расплывчатей, все более призрачной. Мысли о том, где же во всей этой чувственной веренице настоящая я, не в первой полнили голову и стекали вместе с горячими потоками воды в канализационные просторы, пока я довольно спешно смывала с себя остатки утренней тренировки. Обсушивала тело полотенцем так же быстро, а столкнувшись с кучкой грязного белья у стиральной машины, венцом которой были остатки от моей спортивной формы, все же поняла, что истинные мои чувства в ненависти. «НЕНАВИЖУ!» — твердила, выбрасывая корону лохмотьев в мусорное ведро, а очередную окровавленную толстовку в недра стиральной машины. К слову, вот эти прибирательские манипуляции также можно было относить к одному из пунктов моей новой будничной жизни. Порой даже казалось, вампирюка намеренно гадит, в качестве устрашения – мол, не забывай, я и тебя могу сожрать. Ну да, с другой-то стороны: не грязные носки – и на том спасибо. Хотя, которая из зол была худшей – вопрос крайне неоднозначный. Ведь каждая такая кровавая тряпка говорила о том, что рядом со мной обитает не иначе как машина для истребления рода человеческого, а не просто типичный представитель противоположного пола для удовлетворения низменных потребностей бренного тела. — Ненавижу! — повторно заключила в слух, запуская режим стирки и возвращаясь мыслями к самому главному — нужно успеть поесть. Да, вся торопливость в моих действиях, и даже пренебрежение столь важным единением с «любимой», мать ее, стихией, была вызвана необходимостью опередить следующий пункт моего дневного расписания. По лестнице спускалась стремительно, переступая по несколько ступеней сразу, предвкушая свой сладкий союз с содержимым холодильника. Но птица обломинго была шустрее и уже неслась на всех порах, позвякивая чайной ложкой по тонким стенкам керамической чашки, и дыша мне в лицо травяным мятно-лавандовым чаем. «И вот что же это за жизнь-то такая?! Ни тебе нормально поспать, ни тебе спокойно поесть!» — негодовало защемленное эго, которому пел серенады мой несчастный желудок. — И вообще, фу такими быть!.. – подвела итог моему внутреннему эмоциональному всплеску та самая птица, нагло копошащаяся в недрах моей мыслительной коробки и попивающая травяную гадость, — Прости, ты просто слишком громко думаешь. — Когда же вы научите меня думать тише? – нехотя продвигаясь в сторону кухни, поинтересовалась я. — Как только ты научишься контролировать свою силу, дабы мне не пришлось объяснять хозяевам что-либо помимо взрывательного диво-дивного, которое приключилось с несчастной грушей, — с этими словами женщина подвинула в мою сторону вторую чашку с так называемым чаем. И кинув в него ложку меда, намеренно забрала орудие для «помешать», тонко так намекая, что если я хочу подсластить пилюлю, то придётся приложить усилия. Я же, спешно откинув мысли о том, что разорванный спортивный инвентарь — это лишь вершина айсберга, которую ей предстоит пояснять законным владельцам временно реквизированной жилплощади, переключилась на блестящую поверхность жидкости, наполняющей изящную пурпурную чашку. Главной задачей было навести шухера в этом сосуде, дабы размешать покоящийся на дне мед, и желательно так, чтоб после этого не отправить оный к остальным собратьям из прекрасного сервиза, уже обитающих в темном чреве мусорного ведра. И в отличии от всех своих предшественниц, эта попытка таки увенчалась успехом, а керамические черепки, павшие этой ночью жертвой храбрых, возрадовались величию своего брата и пожелали долгих-предолгих лет жизни императору всея чашек. Но отдаться целиком чувству гордости за свои великие достижения было не дано. И уже в следующий момент победную улыбку с лица стерло новым экспресс тестом, ознаменованным звякающим звуком «случайно» опрокинутой чашки. И я твердо могу сказать, что магия на кухне крайне незаменимая вещь – с ней можно однозначно смело бросить в утиль тряпки и чайные ложки.  — Хорошо, — сорвалась считай похвала с губ ведьмы, пока я «усаживала» разливающийся чай назад в белый насест емкости, – Полагаю, теперь мы можем перейти к следующей стихии, – отставив чашку в умывальник, Эстэль направилась в прихожую, и уже снимая с вешалки пальто добавила: — Я жду тебя в саду. Оденься потеплее.  — А поесть я могу? – отставляя пурпурного императора, не сделав и глотка, поинтересовалась я. Ответом мне стал лишь пронзительный черный взгляд, в котором читалось чисто гоговское «отоспитесь на природе» *, после чего женщина скрылась за полотном входной двери. * - подразумеваются слова Гоги - героя Алексея Баталова сказанные в к/м «Москва слезам не верит»