Путешествие по тропе воспоминаний (A Trip Down Memory Lane)

Если вы достаточно долго проработаете с упрямыми людьми, это обязательно скажется на вас. То же самое относится и к людям, с которыми вы прошли через трудности. Поэтому было вполне разумно, что трое мужчин, встретившихся на одной конкретной скамейке в Центральном парке, часами препирались и игриво оскорбляли друг друга. Прохожие бросали на них возмущенные взгляды каждый раз, когда они разражались смехом после высказывания дерзкой шутки. Они были, в некотором смысле, ориентирами — старшеклассники приветствовали их по дороге домой, некоторые останавливались, чтобы немного поговорить с ними; мужчины были рады поделиться своими историями о давно минувших днях. Матерям, которые возили своих детей в детских колясках, разрешалось изливать перед ними души, и, по крайней мере, раз в день один из мужчин успокаивал плачущего ребенка, корча рожи и укачивая его. Занятых деловых людей, которые почти бегом проходили мимо них в спешке добраться из одного места в другое, высмеивали самыми злобными подражаниями и комментариями, какие только можно себе представить, по крайней мере, до тех пор, пока они казались слишком серьезно относящимися к себе, чтобы поделиться с ними короткой улыбкой. Время от времени появляется кто-то, кто их узнает. В основном это — ветераны, такие же люди, как они, хотя, кажется, немного моложе. Выставка в округе Колумбия на несколько мгновений вернула их в центр внимания. Им пришлось покинуть свои дома и семьи для торжественного открытия, немногие оставшиеся, восхваляемые теми, кто никогда не узнает, что они приобрели, потеряли и снова приобрели. Их фотографии были в новостях, сначала их вербовочные фотографии, потом новые кадры, на которых трое девяностолетних перерезают красную ленточку, один из них с мокрыми глазами опирается на других. После этого появились вопросы от школьников, проходящих мимо их скамейки в солнечные дни. Большинство вопросов касаются войны, капитана и его героических подвигов, дети все еще боготворят его. Слишком сильно, сказали бы они, если бы их спросили. Черт, неужели им доставляет удовольствие портить идеальный образ Капитана в глазах других? Ни одна постыдная история не остается нетронутой, ни один глупый комментарий, ни одно несчастье не остается невысказанным. Они рассказывают старшеклассникам о том, как он краснел всякий раз, когда с ним флиртовала одна из французских официанток, и что он никогда не знал, как реагировать. Они говорят ученикам средней школы, что у Капитана Америки имелся рот, с которым не следует считаться, рот, достойный каждой полученной ими порции мыла. Они вспоминают все случаи, когда сержант угрожал смыть проклятия со его языка, и их глаза блестят. Они хвастаются перед детьми из детского сада и начальной школы тем, что Кэп нуждался в них так же сильно, как в своем щите. Некоторые родители также задают вопросы: связывался ли капитан Роджерс с ними после того, как проснулся? Они замолкают после этого вопроса, потому что нет, он этого не сделал. — Откуда ему знать, он, должно быть, считал, что все умерли, — говорит Монти. — Честно говоря, так оно и есть. Мы — те, кто слишком упрям, чтобы умереть. — Вы видели его в новостях, он вернулся ко всему боевым делам, — добавляет Дум-Дум, — ему нужно спасать миры и впечатлять других людей. Теперь, большую часть времени, его называют мистер Дуган. Его усы поседели, руки дрожат, но голос все еще низкий и рокочущий. Иногда он поет песни тоски и разлуки, и несколько человек останавливаются у его скамейки. Они слушают его, когда он поет. Это делает Мориту эмоциональным, его глаза светятся, когда он присоединяется, голос хриплый от старости, а после окончания песни его глаза все еще долго мерцают. А еще есть Монти, который ослеп после своего семидесятилетия. Тактик заставил Дугана и Мориту забрать его из дома престарелых, и его улыбка все еще блестящая и сияющая, когда он слышит, как они входят. Иногда младший сын Мориты привозит их в парк вместо того, чтобы ехать на метро. Он работает в Квинсе директором средней школы, но не упускает ни одной возможности увидеть, как его отца подкалывают его старые друзья. И они никогда не упускают ни единого шанса. Время, проведенное в парке, делает их счастливыми. Дум-Дум и Морита описывают Монти людей, указывая на то, что кажется им важным. Не каждому понравится, когда его окликает старик, восклицая, что он ходит с палкой в заднице. За исключением того, что Дум-Дум не говорит — задница. Но с другой стороны, им по девяносто, и Монти не только слеп, но и плохо слышит. Следовало бы быть посерьезнее, шутят они, но они похоронили своего Специалиста по разрушениям в девяностых годах. Иногда все, что защищает их от разгневанных пешеходов и бегунов, — это тот факт, что им девяносто, а на девяностолетних не нападают. С другой стороны, Дум-Думу может быть девяносто, и он ходит с тростью, но он все равно каждый день тренируется. «Кто знает, когда это может пригодиться», — говорит он. Когда это могло пригодиться, он находился в больнице. Когда Монти и Морита пришли в первый раз, он рассказал им, что его ограбили, слишком стесняясь признаться, что поскользнулся в ванной. Однако в своей больничной палате он смотрел новости по телевизору, и видел геликарриеры над Вашингтоном, Он слышал, что Гидра все эти годы еще существовала. Медсестрам пришлось дать ему успокоительное, потому что он видел, как упал Капитан, и, когда приехали Монти и Морита, плакал горячими, злыми слезами. Он продолжал повторять, что их Стив упал, как и его Баки, а его снова не было рядом, чтобы помочь. Он изо всех сил пытался дышать, легкие наполнялись торопливыми вздохами, от которых ему казалось, что он тонет. Опять же, говорил он, как и Стив. Последние Воющие коммандос сидели вместе и разговаривали, Морита заставлял своего сына снова и снова показывать им новостной репортаж на YouTube. Они смотрели, как падает Стив, и клялись навестить его, сказать ему, что они живы. Они так этого и не сделали, потому что это слишком сложно, новостной репортаж обманывал их, заставляя помнить вещи, которые никогда не происходили. Они откладывали компьютер и выключали телевизор, когда Морите приходилось сморгнуть слезы, потому что ему казалось, что он видит сержанта, смотрящего сверху вниз на Стива, падающего в Потомак. Нет, они не появились в Башне Мстителей или на базе, которую сын Говарда устроил где-то в сельской местности. Вместо этого они навестили свою девушку. Пегги большую часть времени их не помнит и плачет, если вспоминает, но Дум-Дум пел ей, а Монти сделал чашку чая именно так, как ей нравится. После этого они вернулись в Центральный парк и молча уселись на свою скамейку. Никто не мог понять, как справиться со слезами Пегги Картер, потому что она не может вспомнить. Вопросы снова начались, после того как Трискелион был полностью закрыт и объявлен в опасности разрушения. Вы когда-нибудь работали на Секретные службы или с ними? Вы видели кадры, на которых Кэп падает с этой штуки-геликарриера? Вы не знаете, с Мстителями все в порядке? А потом, когда все, казалось бы, вернулось в нормальное русло, они оплакивали свою девушку, дети снова спрашивали о войне, фотографировали трех мужчин на их скамейке или просили их отпасовать убежавший мяч. В какой-то момент Дум-Дум снова начал рассказывать о бегунах, придумывая истории для каждого человека, проходящего мимо, чтобы развлечь Монти, который иначе начинает задавать глупые вопросы. — Здесь бегает парень... Он пробежал мимо нас уже в пятый раз, однажды он просто рухнет замертво. Надо отдать ему должное, он вынослив. Одет в армейский свитер. — Тогда оставь его в покое, Дум-Дум, — пнул его Морита. — Он выглядит прилично. Хороший парень. Вероятно, просто избегает толп на улицах или паломничеств к лучшим местам для наблюдения за фейерверками. Молодой человек в шестой раз пробежал мимо них, теперь уже медленнее. Он скорее шел, чем бежал, весь в поту, потому что на улице достаточно жарко, чтобы сварить яйцо на крыше автомобиля. Морита поаплодировал приблизившемуся к ним парню. — Молодец, сынок, — его нетерпеливый взгляд последовал за спортсменом, когда тот направился забрать бутылку с водой, которую он оставил в редкой тени ближайшего дерева. — Ты не хочешь немного передохнуть? — Спасибо, сэр. Когда он подошел ближе, Дум-Дум расшифровал значок на его рубашке: — Параспасение, да? — Да, сэр, — парень улыбнулся и лениво откозырял, — но уже несколько лет, как в отставке. — Мы тоже, — пошутил Монти и подвинулся, чтобы освободить место для новичка. — Пожалуйста, не надо, я в порядке. — Сынок, ты только что устроил пробежку в такую жару — присядь. Молодой человек засмеялся, и понравился Дум-Думу из-за этого еще сильнее. У него явно есть чувство юмора, мало чем отличающееся от их собственного. Легко смеяться, теперь, когда они так много пережили, они смеются над мелкими деталями в общей картине больше, чем над сатирой, мудрыми шутками или остроумным юмором высшего общества, который понравился бы Пегги. Их смешит старик, настаивающий на том, чтобы было место, где посидеть более молодому, и к черту вежливость и условности. Вы учитесь наслаждаться всем, после того, как боролись за такую малость, как выживание. Кто-то, возможно, Гейб или Дернье, говорил, что все они просто слишком упрямы, чтобы умереть. Конечно, они оказались неправы, когда умер Барнс, а потом Роджерс ушел за ним. Однако, их капитан снова доказал их правоту, потому что, ей-Богу, нет человека упрямее Стивена Роджерса. Конечно, он должен был выжить. Теперь они считают своим долгом жить, когда никого, кроме них, не осталось. Дум-Дум вздохнул достаточно глубоко, чтобы заставить Монти обернуться. Иногда он радовался, что британец его не видит. Он знал, что снова плакал. Слава Богу за Мориту, который отвлек их молодого спутника, обсуждая с ним что-то из новостей. Дум-Дум вытер глаза. Он почувствовал, как на его руке сжалась ладонь Монти, успокаивая его. Когда он снова придет в себя, то сможет послушать, как Морита говорит о Европе. О войне. Конечно, у них не так уж много других тем для разговоров с незнакомыми людьми. — Могу я вас сфотографировать? — молодой человек приготовил телефон. — Извините, это, должно быть, странно. Я могу объяснить... — Это случается чаще, чем вы думаете, — ухмыльнулся Монти. — Люди думают, что мы — те, кем были давным-давно. — Это не... Я действительно… Это просто… У меня соревнование с одним моим приятелем. Мое кодовое имя в армии было несколько связано с птицей, и он все время присылает мне фотографии голубей, спрашивая, не являются ли они моими родственниками. Что привело к тому, что я отвечал фотографиями... пожилых людей. Он немного старше меня, это было бы глупо. Но опять же, ничто не может превзойти трех ветеранов Второй мировой войны, верно? Это вызвало у Дум-Дума смех. Он помнил, как Барнс указывал на любую случайную рыжую белку, на которую они натыкались, спрашивая, не стыдно ли ему вот так игнорировать свою бабушку, или не хочет ли он поговорить со своей сестрой. Дум-Дум каждый раз его хватал, пока Барнс не звал Капитана, чтобы тот пришел его спасать. Он улыбнулся, чувствуя, что воспоминания просто недоступны для него, чтобы их удержать. С каждым днем это происходило все чаще и чаще. — Блин, он взбесится. Он убьет меня, а его парень ему поможет, — молодой человек, кажется, спохватился мгновение спустя, настороженно посмотрев на стариков. Монти рассмеялся: — Он размышляет о том, являемся ли мы гомофобными козлами? — Определенно, — Морита похлопал молодого человека по плечу. — Не волнуйся, сынок. Мы настолько либеральны, насколько это возможно. Черт возьми, наш собственный командир был геем... Дум-Дум закатил глаза, он должен разрушить намек, прежде чем Морита сможет проболтаться, — Они считали себя скрытными… а мы узнали об этом через неделю. Мы, мы были рядовым, бригадиром[1], капралом, – но капитан и сержант думали, что они скрытничают. Они ускользали в лес всякий раз, когда мы не смотрели. В конце концов, мы им сказали. Никогда не видел, чтобы уши так краснели... Монти толкает его локтем, как они теперь привыкли передавать указания — Ваш командир и его помощник? — голос молодого человека прозвучал озадаченно. Прежде чем они успели хоть что-то ответить, заиграл телефон у него в руке. Мелодия звонка им была немного знакома, это была песня ледяной королевы — фильм, который так нравится правнучке Дум-Дума. Теперь все замерзло — раньше это было чем-то плохим, подумал Дум-Дум, вспоминая темные ночи без огня где-то в Европе. Молодой человек с ухмылкой ответил на звонок, но не произнес ни единого слова. С другого конца раздались крики, один или два голоса, слуховые аппараты Дум-Дума не слишком многое улавливают. Потом звонок резко оборвался. Их новый друг ничего не сказал и казался смущенным: — Он сказал мне оставаться на месте. Прямо здесь. И не давать вам уйти. Сказал что-то о том, что он и его парень придут сюда. Морита хохотнул. Они знали, что сейчас происходило. Кто-то был внимательнее его на уроках истории, узнал их на фотографии и направился за другой фотографией или автографом. — Приношу извинения за то, что он может сказать. У него на самом деле нет фильтра между мозгом и ртом, — сказал молодой человек. — Он, вероятно, убьет меня прямо здесь, у вас на глазах. — Иметь друзей без фильтра весело, — засмеялся Монти, — это забавно. Он взглянул на Дум-Дума, но тот снова отключился. Иногда это переносит его назад во времени, показывает ему болезненные, счастливые воспоминания. Он вспоминает Барнса, когда их отношения раскрылись. Они услышали достаточно, чтобы заставить их покраснеть, Дернье в течение недели, если не больше, притворялся, что не понимает по-английски после того, как Барнс начал подробно рассказывать о Роджерсе. К счастью для него, Барнс поверил ему из-за неудачи с обезвреживанием, которая случилась ранее. Все остальные из первых рук получили отчеты о Стиви в постели. — Это весело, пока он не слишком многим делится, — вздохнул парень. — В любом случае, поскольку мы, похоже, ждем двух сумасшедших... Ну, они могут быть быстрее, чем вы думаете. Его глаза сфокусировались на чем-то, расположенном позади скамьи: — Ну, поехали. Пронесся вихрь, что-то серебристо-металлическое промчалось мимо них и бросилось на молодого человека, который перестал улыбаться. Дум-Думу потребовалось мгновение, чтобы осознать происходящее, он обменялся взглядами с Моритой. Их глаза и разумы уже не так быстры, как раньше, но их было достаточно, чтобы заметить металлическую руку вновь прибывшего. — Срань господня, — выдохнул Морита, широко распахнув глаза. — Монти, я собираюсь сказать кое-что, во что ты не поверишь, и тебе не разрешается бить меня за это, хорошо? Он откашлялся. На мгновение Дум-Думу показалось, что у того перехватило от волнения дыхание. — Монти, Барнс жив и, по-видимому, здоров. В настоящее время он душит нашего молодого бегуна своей металлической рукой. Конечно, Монти ударил его, Дум-Думу хотелось разделить его чувства, но что-то его удержало. Вместо этого он сосредоточился на двух мужчинах, борющихся в нескольких шагах от них. — Я, черт возьми, считаю переходом границы фотографирование людей, отдаленно похожих на Воющих, Сэм Уилсон! Какого хрена ты это сделал? Мы собирались разрезать торт, и Стиву пришлось отвернуться! Ты, мать твою, заставил его плакать. У Дум-Дума закружилась голова. Ему больше девяноста лет, и ему чудится, воспоминания и реальность накладываются друг на друга перед его глазами, заставляя его верить в призраков. Сержант, Баки Барнс, выглядящий немного старше, чем в тот день, когда он упал с поезда, пытаясь поймать монстра, ставившего над ним эксперименты, стоял прямо перед ним. У него волосы стали длиннее, до плеч, подбородок заострился, и у него действительно металлическая рука. — Ты тоже его видишь, Морита? — прохрипел он, сжимая руку Монти. — Будь я проклят, но я думаю, что он настоящий! Монти втянул воздух: — Ты хочешь сказать, что мне не послышалось? Я имею в виду, что никто не звучит так мило, как грампластинка сержанта, но это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Есть только один способ это выяснить, — произнес Дум-Дум и потянулся за своей тростью. — Эй, сержант! Оставь этого парня в покое! Он попытался встать, но колени не захотели держать его вес. Через несколько секунд мужчина, похожий на Барнса, оказался рядом и помог ему подняться, сомкнув пальцы вокруг его руки. Дум-Дум не потерял времени даром, как только ясно увидел его лицо. Это он, без сомнения. Он притянул Барнса к себе, заметив, что сейчас стал ниже его ростом, согнутый и постаревший за то время, что провел без них. Он почувствовал в горле рыдание, наклонился к Барнсу и уцепился за его рубашку, чувствуя доказательство его существования под своими дрожащими пальцами. — Ты, зараза, живой? Как? — Морита подвел руки Монти, чтобы пощупать лицо Барнса. Барнс удивленно вскинул глаза, когда осторожные пальцы стали исследовать его черты, посмотрел в невидящие глаза британца и наклонился к прикосновению. Это — отпечаток жеста, который они впервые испытали во время войны. Дум-Дум помнит, как они сгрудились вокруг лагерного костра где-то во Франции. Баки после лаборатории Золы страдал от ночных кошмаров, и все они уверяли его в своем присутствии и компании. Было много прикосновений и поддержки друг друга. — Это ты, — срывающимся голосом прошептал Монти. — Сержант... — Баки, — его голос был мягче, чем когда-либо. — Теперь я — просто Баки. — Ну, Баки, — съязвил Дум-Дум, — ты определенно такой же уродливый, как и всегда. — Семьдесят лет во льду не так уж многое могут улучшить. Это не пластическая хирургия, Дуган, — прервал их счастливое воссоединение другой голос, — по крайней мере, мне так говорили. На мгновение Дум-Дум поверил, что он умер и попал на небеса. Баки улыбнулся ему с оттенком грусти в глазах, печали от того, что они столько пропустили, но потом отступил на несколько шагов и был встречен крепкими объятиями. Они были теснее, чем любое объятие, которым могли бы одарить старики. Никто не может вот так обнять сержанта — Дум-Дум решил мысленно называть его по званию, — потому что он стоял, ярко сияя в лучах полуденного солнца, такой же высокий и широкоплечий, как и всегда. Капитан Стив Роджерс тоже не изменился, подумал Дум-Дум и вытер глаза. Вот они оба стояли перед тремя старыми солдатами, их старыми приятелями, залитые солнечным светом. Монти и Морита тоже обняли его, они начали задавать вопросы, потому что им нужно знать все. Это кажется чрезмерным, обстоятельства выживания Баки, подробности того, как и почему, нуждаются в тщательном обсуждении, а они ведут себя так, словно у них заканчивается время. Дум-Дум видит, что бегун стоит рядом, довольно улыбаясь. — Итак, кто же ты? — спросил он, кивнув в сторону ужасного памятника, который сын Говарда построил для своей команды. Каков отец, таков и сын. — Сокол, сэр, — ответил парень. — Я должен был вас узнать, если подумать, усы действительно вас выдают. Кстати, спасибо вам. Косвенно вы являетесь причиной прорыва. Барнс не покидал Башню с тех пор, как вернулся к Стиву. Фотография, которую я сделал и отправил ему, вывела его из летаргического состояния, Стив был единственным, кто мог до него достучаться. Дум-Дум взглянул туда, где Баки, казалось, обвился вокруг Стиву. Мужчина его роста выглядел почти хрупким в объятиях человека, которого он любил, — Дум-Дум нахмурился. — То, что с ним случилось, должно быть, было ужасным, — тихо сказал Морита. — Я только рад, что он снова нашел Капитана. Они действительно неразделимы. И вот тогда Дум-Дум вспомнил то, что Барнс кричал ранее, то, что вернулось к нему так отчетливо, что ему пришлось протиснуться мимо своих старых приятелей. Потому, что они договорились в ближайшее время покинуть парк, чтобы вернуться к Морите к ужину. Потому, что город — это ад, больше, чем обычно в этот день. Фейерверки, пикники и парады, вспоминает Дум-Дум. — Сегодня — твой день рождения, — выпалил он и всмотрелся в лицо Капитана. Того выдал румянец. Значит, Барнс был прав, они действительно праздновали там, в башне, когда Сокол их прервал. Это объяснило реакцию Барнса. Морита и Монти тоже это поняли. Их пребывание в парке 4 июля было прервано человеком, чей день рождения заставил их рассмеяться, когда они впервые о нем услышали. Капитан кивнул, по-прежнему молча. Он пытался сжаться рядом с Барнсом, но не преуспел. Дум-Дум вспомнил все это, словно открылись шлюзы. Он вспомнил, как пел во французских бистро, темных пабах в Англии, и как губная помада Пегги окрашивала кожу Стива. Днем раньше он сказал бы, что она поцеловала его, чтобы поздравить, теперь же он знал, что Барнс стащил ее помаду для пьесы, которую Воющие сыграли для своего капитана. Он вспомнил Барнса и Дернье в чулках и плохо сидящих юбках, и смех заклокотал у него в горле. Он хрипел, пытаясь успокоить своих друзей, которые, похоже, беспокоились о нем. Единственный способ дать им знать — это указать на Барнса и на его губы, имитируя движение нанесения красного пигмента. Стив сообразил первым, и его смех оказался достаточно сильным, чтобы согнуть его пополам. Он сжал плечо Дум-Дум, и они опустились обратно на скамейку, плача от радости, воя и указывая на Барнса, который казался слишком сбитым с толку, чтобы понять, что происходит. Им потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Как только они снова смогли дышать, они сели, обняв друг друга за плечи. Капитан ухмыльнулся Барнсу, который все еще не сообразил, но, кажется, испытал облегчение, увидев, что его парень почти вернулся к норме. — Спасибо, — Стив повернулся к Соколу. — Честно, Сэм. Это, должно быть, был лучший из всех возможных подарков на день рождения. Ты нашел наших с Баки самых старых друзей. Это... просто потрясающе. * * * К тому времени, когда в небе взрывается фейерверк, они оказываются в чудовище Старка, стоя перед окном вместе со всеми Мстителями, находящимися в ту ночь в стране. Сын Говарда кажется благоговеющим примерно на долю секунды, когда он действительно знакомится с людьми, которые сражались со Стивом во время войны, и которые впоследствии помогли его крестной матери и отцу, и задает им всем достаточно вопросов, чтобы заполнить целый день. Дум-Дум и Монти обещают ответить на все. Морита слишком занят, пытаясь дозвониться до сына, чтобы сообщить ему, где именно он проводит свой вечер. Час спустя трое стариков сидят на одном из удобных диванов. Ни один из них не смог бы подняться с него без посторонней помощи, но они охотно идут на риск. Напротив них, прижавшись друг к другу, сидят Капитан и его Баки. Они шепчут друг другу на ухо, расчесывают пальцами волосы, и в уголках рта сержанта прячется улыбка. Это — только начало, все они заявили друг другу, теперь они будут видеться регулярно. Они будут говорить, смаковать каждую минуту, которая у них еще есть. Хотя, сообщил им Монти, он намерен дожить до ста пятидесяти. — Слишком упрям, чтобы умереть, — пробормотал Баки и прижался к Стиву, его накормили праздничным тортом, и он кажется довольным. Он даже извинился перед Сэмом, Соколом, за то, что напал на него из-за того, что оказалось изображением настоящих Воющих коммандос. Так много случилось, им так много нужно обсудить. На самом деле произошло столько всего, что на самом деле никто об этом не говорит. Они просто не знают, с чего начать. У них будет достаточно времени, чтобы понять, с чего начать, подумал Дум-Дум, сделав первый шаг в будущее, где оставшиеся Воющие коммандос воссоединятся со своими лидерами, а Нью-Йорк будет праздновать. Баки все еще цеплялся за Стива, они держались за руки, переплетя пальцы, и все же он протянул другую, металлическую, руку Монти, который с готовностью оперся на нее, когда они, в конце концов, оказались на одном диване, делясь воспоминаниями о дне рождения более семидесяти лет назад. Дум-Дум улыбнулся. Мстители слушали истории об украденном алкоголе («Одолженном», — настаивал Монти), самодельных подарках и расписках поверх дополнительного одеяла долгими зимними ночами. В ту ночь у них появились новые воспоминания, с настоящим тортом, подарками и Стивом с Баки, которым не нужно прятаться. Дум-Дум снова вытер глаза. Каким-то образом все вышло идеально.