БиДжин

      Всю свою жизнь Ким Сокджин был удобным для людей вокруг. Он был удобным сыном, который никогда не спорил и выполнял все дела, данные родителями. Он был вынужден быстро повзрослеть как раз для того, чтобы быть поддержкой для семьи. Он был удобным учеником, которого всегда в последнюю минуту можно отправить на какое-то мероприятие в школе, на который никто не пришел. Он был удобным другом, которому рассказывали все секреты, использовали его как стену, чтобы выговориться. К слову, в ответ он ничего не рассказывал, потому что его словам не придавали значения. Он был удобным для соседей — всегда помогал им по «силовым» делам, они всегда хвалили его и говорили родителям, что он — золото, а не ребенок. Он был удобным, когда пошел на свидание с дочерью подруги матери. Впервые он не был удобным, когда решил больше никогда не видеться с ней больше, сильно разозлив свою мать. Он был удобным снова, когда поступил на медицинский, чтобы пойти по стопам деда, стать ортопедом. Он не был удобным, когда на третьем курсе отчислился и пошел работать в магазин, становясь финансово независимым настолько, что переехал от семьи в небольшую халупку. Он не был удобным, когда игнорировал один единственный звонок в месяц от матери — всегда пятого числа; отец игнорировал его существование.       Однажды Ким Сокджину надоело быть удобным. И вышло так, что он надоел этим всему своему окружению настолько, что сейчас, оглядываясь вокруг себя он не видит восторженной толпы родственников и приятелей, настоящих друзей, а видит только одного человека — единственного друга, который поддержал его и остался на его стороне.       В двадцать два года, бессонными ночами на подработках и подготовительных курсах днём, Ким Сокджин поступил в университет на совершенно другую специальность, нежели той, на которой учился три года.       В двадцать два года Ким Сокджин, наконец, стал Ким Сокджином, а не «другом, сыном, партнёром».       С одним Сокджину повезло — с лучшим другом. Чон Хосок — талантливый танцор, стипендиат и действительно добрый, искренний человек, рос под боком у Сокджина, восхищая своей личностью с малых лет. Хосок всегда был будто взрослее, и несмотря на его привычный шутливый тон, он всегда держит себя начеку и в важный момент будет собран. Когда Сокджин ушел из дома с тысячью вон в кармане он растерялся, не знал, что делать, и стоял на улице в течении часа не двигаясь. Холодно, мокро, всюду незнакомцы — дрожащими пальцами набрал контакт друга, и дождь будто прекратился. Надежное и ясное: «Я сейчас буду» привело в чувство. Хосок заселил его в свою крошечную квартиру, разделил с ним буквально одну постель и один столовый прибор. Первое время, пока Сокджин пытался понять свой дальнейший курс жизни, Хосок обеспечивал его всем, чем мог. Именно Хосок является главной мотивацией Сокджина добиться успеха.        " — Я знаю, что ты не любишь, когда я говорю тебе это, но я не считаю то, что ты делаешь, чем-то, что не нужно будет отдавать. Я сделаю все возможное, Хоба, чтобы твоя забота окупилась сполна» — сказал Джин в один из вечеров, когда поздно вернулся с подработки и застал Хосока на кресле, ожидающим его возвращения с остывшим ужином.       Потому после учебы в дни, когда он не на подработке, он сидит в библиотеке и учитсяучитсяучится. Он так усердно учится, что не может заснуть после.       В библиотеке учиться удобно. Очень здорово. Во всем есть «но» — и «но» является тем, что с Джином хотят знакомиться. Природа наделила его красотой, и даже худи с бейсболкой его не спасают — вечно прилетают самолетики с номерами телефонов или вопросами о вероятности свидания. Но он не хочет отношений — ему, правда, комфортно с собой в своем спокойном мире, где он все контролирует. У него даже времени особо не было бы на отношения, если он хотел бы их. С самого начала он пытался вежливо отказывать людям, чтобы не обижать их, не гадить в душу. Но в один момент ему надоело. Настолько, что полученные записки он мгновенно выкидывал в мусорку под столом, даже не прочитав. Мусорку, к слову, ему под стол поставили специально — про это ему библиотекарша рассказала. Он даже на крышке ноутбука написал записку тем, кто хочет встречи с ним, хоть так дать маленький анонс и в меньшем объеме предлагать встречи.       Записка на крышке ноутбука гласила:       «Ответы на вопросы, которыми вы захотите отвлечь меня, хотя мне оно не надо (просто не трогайте меня):       1. Отношений нет. Не нужны. Без исключений.       2. Зарядки нет. Есть, но для вас — нет.       3. Нет, сесть рядом нельзя, я против.       4. [123456789] — номер моей карты просто для того, чтобы она здесь была.       Все на этом, не мешайте.»

      Хосок очень долго смеялся, и Джин доблесно принимал все его шутки, потому что исход того стоил: записки сократились. Но пришло кое-что поинтереснее.       Поступление от М.Юнги, 10 вон: «сумма, равная твоему юмору».       Джин начал оглядываться по сторонам в поисках шутника, искать долго не пришлось — тот смотрел прямо на него, махал рукой с телефоном и ехидненько улыбался. Сероволосый парень не старше самого Джина, он видел его каждый раз, когда приходил в библиотеку. Они садились за два стола друг от друга, и если Сокджин большую часть времени проводил за ноутбуком, то сероволосый читал книги, взятые с полок. Как-то он делился с Хосоком тем, как занимался в библиотеке и рассказал, что все вокруг сидели в гаджетах и конспектах, только один человек приходит в библиотеку именно читать — это парень два стола впереди.       В такой ситуации Джин решил просто проигнорировать и продолжить заниматься. Сероволосый никак не пытался обратить на себя внимание.       Через два дня, вернувшись вновь в библиотеку, Джин привычно прошел мимо столов (на своем привычном сел и сероволосый, Джин отметил это для себя по неизвестной причине, видимо, просто для интереса) и присел за свой любимый стол в углу. Достал ноутбук, тетради, пенал, приготовился к учебе, даже успел телефон на беззвучный режим поставить, как над ним возникла тень с широкими плечами.       Подняв взгляд, Джин увидел перед собой сероволосого. Черное худи, черные брюки, черные ботинки, ярко-красная книга прижата к груди. Сероволосый смотрел сверху вниз как-то скучающе, словно устал ждать Джина и хотел бы сказать что-то, наругать, но он очень устал и хочет примириться без ссоры.       Не дождавшись от Джина реакции, парень обошел стол и сел на соседний стул, убрав оттуда рюкзак (повешал на спинку стула). Сел удобно, раскрыл книгу и принялся читать, как ни в чем не бывало.       — Прости?       — Прощаю.              Сокджин закатил глаза.       — Чего надо?       Парень отвлекается от книги и снова смотрит на Джина так, будто минуту назад сероволосый спас планету, а Джин спрашивает у него, что он будет на ужин. Как на идиота.       — Эти записки, что тебе кидают, отвлекают меня от чтения. Я буду сидеть тут, они будут думать, что я — твой парень, и мы оба будем довольны. Буду в роли злой собаки, видишь, даже в черный приоделся. Убирай свою записку с крышки, — стукает он пальцем по крышке ноутбука, — это уже не актуально.              — Никто в здравом уме не подумает, что рядом сидящий со мной парень — мой бойфренд.       — Считаешь, я недостаточно хорош для тебя?       — И в мыслях не было. Просто… я бы подумал, что… сидят вместе просто два друга, например.       — Просто поверь. Посидим вместе вечер, прилетят тебе записки или нет. Если нет, то завтра с тебя американо с надписью «Гению Мин Юнги».       — А ты ведь даже имени моего не знаешь.       — Тебя зовут Сокджин. Слышал от библиотекаря.       — Надо же, Юнги-чи, я бы подумал, что ты сталкер.       — Понятия не имею, как эта идея взбрела в мою голову, но я начинаю жалеть о ней.       Джин усмехнулся, не позволяя себе рассмеяться — тогда уж точно обратят на них внимание, как еще не шикнули из-за их разговора, пусть и шепотом остается под сомнениями. Он снимает записку с крышки, и пока ноутбук загружается, передает записку Юнги, которую тот рвет на небольшие кусочки и кидает в несчастную мусорку, которая совсем скоро вернется из-под стола на свое законное место в углу помещения.       Соседство с мирно читающим Юнги не напрягало абсолютно — он сидел практически не двигаясь, издавал шум только перелистывая страницы книги. Учеба шла так же продуктивно, как и в любой другой день, ничего не поменялось. Хотя, поменялось одно. Ни одной записки за весь вечер. Ни одной.       Чем ближе подходила стрелка часов к закрытию библиотеки, тем отчетливее Джин ощущал ухмылку Юнги за своей спиной. Он не смотрел на него, не кидал на него взгляд, но затылком чувствует, что этот парень улыбается, довольный тем, что доказал свою правоту.       Застегнув молнию рюкзака, уже сгрузив в него свои вещи, Джин смотрел перед собой и не знал, что сказать. Справился за него сам Юнги, издавая смешок:       — А я ведь говорил, Сокджин-а. Завтра я приду к шести, пусть американо будет тёплым.       Юнги поднялся со стула первым, прошел к нужному стеллажу и поставил свою книгу туда, где она стояла до этого. Махнув рукой на прощание, подарив улыбку, Юнги скрывается за тяжелой дверью.       Джин спешит домой, чтобы застать Хосока. Ему нужно поделиться впечатлениями.       В кофейне на следующий день Джин не знал, чем был сподвигнут, когда после слов «Американо, пожалуйста» добавил еще два слова, и таким образом на библиотечный стол поставил не теплый американо, как было заказано, а американо со льдом. Чувствуя себя «Bad-bad-boy» (в голове интонация Хосока) он с нетерпением ждал появление Юнги. В голове закрался страх, почему-то именно страх, хотя с чего бы Джину бояться, что Юнги не появится. Что он поигрался один вечер и все на этом. Или придет и сядет за свой стол. Он не мог учиться даже, думая об этом. Сложно позволить кому-то вторгаться в свою жизнь, и если позволил, даже на один вечер — то это страшно. Для Джина всегда это было сложно, потому он и держится за Хосока всю жизнь — раз доверился, то на вечность.       Юнги появляется без трех минут шесть, снимает с головы кепку, встряхивая ею, чтобы скинуть капли дождя. Он подпрыгнул на месте пару раз, болтая руками, его верхняя одежда была свидетелем произошедшего дождя. Не теряя и секунды больше, он прошел к тому же стеллажу, что и вчера, вытер влажную ладонь о сухую часть штанины и схватил вчерашнюю красную книгу. С каждым его шагом от стеллажа к столу Джина последний не дышал вовсе, ожидая, как Юнги резко изменит свой курс и вернется за свой стол. Но тот приземлился на стул Джина, двумя пальцами свободной руки подхватывая его рюкзак за ремень, вешая его на этот раз на стул самого Джина.       — Привет, — шепчет Юнги, положив книгу у стаканчика кофе, — ты и правда купил мне кофе, Сокджин-а?       — Привет, — шепчет в ответ Джин, не отрываясь наблюдая за тем, как Юнги поправляет волосы, влажные на кончиках, что не прикрывались кепкой; красивые ладони, очень даже.       Юнги хватает стакан и смотрит на него, улыбаясь. Встряхнув стакан он улыбается еще шире. Оценил шутку? Джин надеется. Ладони у Юнги, конечно, красивые, но получить ими по лицу не очень хочется. На вряд ли Юнги ударил бы Джина за такую шутку, хотя… он знает его всего ничего. Джину страшно давать своим мыслям свободу действий, они так раскручивают себя, что глаза уже отказывают становиться шире.       — Сокджин-а, как ты угадал, что мой любимый кофе — американо со льдом?       — Чего? Ты сказал теплый американо.       — Я очень люблю со льдом. Мой самый любимый. Почему-то я подумал, что если скажу свой любимый, ты купишь обычный.       — Странно.       — Но ты именно так и поступил.       Джин поднимает брови, поджимает уголки губ и немедленно преступает к написанию эссе, быстро набирая текст на клавиатуре ноутбука. Он пишет что-то по памяти из учебника, чтобы если Юнги прочитает, что написано, то это будет не «ajfakbrfb», а что-то связное. Юнги не лезет к Джину в экран, пьет свое кофе и открывает нужную страницу, придерживая книгу на столе сухой ладонью.       Пачка салфеток, незаметно вытащенная из бокового кармана рюкзака Джина служит Юнги сушителем. Джин ничего не говорит.       Временами, заметил Джин, Юнги «отключается». Оставляет книгу на столе, сам сидит на своем стуле, но обняв себя руками, сидел с закрытыми глазами и спокойно дышал. Джина интересует, так Юнги обдумывает сюжет книги или просто дает отдых своим глазам? Может быть, сегодня он так устал, что не может контролировать сонливость или не может концентрироваться на тексте? А кем он работает? Он работает? Чем он занимается? Почему трижды в неделю он проводит два и иногда с лишним часа за чтением бумажной книги в библиотеке, а не у себя дома, в уюте и тепле? Почему сейчас он сидит рядом с Джином?       Вопросы, на которые Джин не получит ответа, если не проговорит связку слов в сторону Юнги. Он выбирает молчание. Он выбирает сконцентрироваться на учебе, хрусте льда во рту Юнги (посетители библиотеки прожгли в нем дыру) и часовой стрелке.       Посиделки в соседстве стали так привычны спустя какое-то время, что ушел и страх довериться. Они делили один стол, приносили один напиток на двоих, делились снеками. Юнги рассказывал о книге, что прочитал, а Джин делился результатами работ, что он выполнял бок о бок с Юнги.       — Ты на экономиста учишься?       — Да. Ты чем занимаешься?       — Я работаю. Учеба… меня отчислили на втором курсе, я больше не желал продолжать обучение.       Они делились личной информацией? Скорее нет, чем да. Крупица в несколько встреч на неделе. Им нравилось так, где только они вдвоем в своем мире вне их жизней и их ролей в тех вселенных. У них есть своя, библиотечная.       Трижды в неделю в одно и то же время, неизменно и верно. До того, как однажды Юнги не пришел. Джин прождал час, собрал вещи и вышел на улицу, прождал еще час на улице. Он беспокоился. Он боялся, что всё. Всё. Закончились они, Юнги нашел что-то интереснее, более важное. Не может быть так, что он месяцами ходит в библиотеку в одно и то же время, без единого пропуска, как в один день взял и не пришел. Они не обменялись телефонами, даже не заводили разговор об этом. Они знали: время, место, дата. Иное было неважно, они всегда в одни и те же дни недели находили друг друга за «их» столом.       В понедельник Юнги не пришел, Джин ждал до их «следующего» дня — четверга, пришел в библиотеку раньше, заглянул в нее, понял, что Юнги нет и вышел на улицу, встал у двери и принялся высматривать, ждать.       Юнги появился за поворотом, шел смотря в телефон и не замечая, как Джин стоит на ступенях, напряженный как струна. Он так и стоял, пока Юнги все еще не глядя по сторонам поднимался по лестнице. Мимо Джина прошел, что заставило того вдохнуть побольше воздуха в легких:       — Где ты был, Мин-блять-Юнги?       От тихого, но тяжелого голоса Джина Юнги подпрыгнул на месте и практически выронил из ладоней телефон.       — Ты чего так пугаешь? Ух-х. Я чуть не…       — Где ты был?       Широко распахнутые глаза Юнги в огромном удивлении умерили пыл Джина, теперь он хотел просто вернуться в библиотеку, сесть за их стол, чувствовать Юнги рядом и работать. Он хотел вернуться в свое комфортное место. Юнги — его комфортное место, Джин хочет это вернуть немедленно и успокоить себя. Он не имеет право спрашивать подобные вещи у свободного человека, который ничем не обязан ему. Он должен извиниться и вернуть Юнги в их комфортное место.       — Ты чего так?..       — Просто пойдем внутрь, — опускает плечи Джин, стыдясь своей эмоциональности. Но извиниться не может, не может.       — Я… очень устал на работе, так сильно, что просто уснул после и проспал, прибежал уже к закрытию, а тебя не было. Твоего номера у меня нет, и я никак не мог с тобой связаться. Ты… ты…       — Пойдем внутрь, Юнги.       — Чего ты так испугался?       Джин поднимает взгляд на Юнги. Стоял он на том же месте, ошеломленно и не дыша ожидая ответа Джина. И смотря на него сейчас, Джин просто хочет получить от него объятия и слова о том, что он больше не проспит их встречи в библиотеке.       Потому что Джин привязался. Привязался к этому хмурому весельчаку, что никогда не унывает, даже рассказывая печальные истории. К этим серым волосам, к этой улыбке, которая бывает разной, но разной в своем великолепии. К его голосу, запаху и ощущению рядом.       Не помня, каково это — быть без Юнги, Джин принимает — он боится потерять Юнги.       А Юнги словно понимает без слов. Смотрит в глаза, читает и понимает. Не принимает за слабость, за глупость и наивность. Принимает как факт, как достояние, как комплимент.       — Что ты не вернешься, — все же говорит Джин.       Только эти слова были нужны, чтобы все догадки Юнги подтвердились, чтобы он выдохнул и прошептал, как самый важный секрет:       — Я тоже скучал.       Протягивает Юнги руку к Джину, мол, возьми, пойдем со мной, сядем за стол, привяжемся друг к другу сильнее. Джин принимает ладонь не думая и момента, позволяет втянуть себя в библиотеку, пройти к их столу, так и сжимая теплую ладонь Юнги. Они сели на свои стулья, Джин как ритуал расставляет все на столе, а Юнги берет ту книгу, что не дочитал. Как всегда.       А ведь их сцепленные ладони были их первым касанием, до этого они не касались друг друга — как-то не приходилось, разве что коленями под столом. Хорошее начало — сцепленные ладони.       Когда библиотекарша сообщила о закрытии смены, они поднялись со своих мест, задвинули стулья, вышли из библиотеки, чтобы разойтись в разных направлениях. Перед тем, как разойтись, Джин просовывает в кулак Юнги сложенный лист. Разворачивается и уходит до того, как получит хоть какую-то реакцию.       Дома, упав на колени Хосока и приняв решение подремать так с час-два, пока тот смотрит шоу по их древнему телевизору, Джин слышит гудение телефона в коридоре, где на тумбочке его и оставил. Хосок мог поклясться, что никогда прежде не видел, чтобы Джин так быстро бегал. Упав на колени у тумбочки, Джин разблокирует телефон и видит сообщение от оператора связи, что этой ночью у него спишут плату за тариф. Не успевает он расстроиться, как телефон гудит снова сплывающимся сообщением.       «Возможно, это должен был сделать я, но у меня не было бумаги и ручки: (» — Неизвестный номер, 21:03.       «лАднО, я мог взять у тебя, но у меня все еще травма после того, как ты посмотрел на меня, когда я без спроса нарисовал солнце на полях твоей тетради, хотя это было сделано карандашом, а не ручкой!» — Юнги-чи, 21:04.       «Твоя вина» — Юнги-чи, 21:04.       — В возрасте, когда люди учатся на первом курсе, как ты, — говорит Хосок, опираясь плечом о дверной проем, наблюдая за тем, как Джин двигается на коленях, — у них и происходит первая любовь, как и у тебя сейчас. Припоздал на четыре года, но ничего! Лучше поздно, чем никогда!       — Если бы у меня был хоть один аргумент против, я бы возразил, — отвечает Джин, — но, кажется, я и правда влюблен.       — Ох, Джин-ни, мой сладкий Джин-ни!..       — Не называй меня так.       — Что, теперь можно так называть тебя только Юнги?       — Никто меня так не будет называть, это запрещено.       — Сто пудов, Юнги можно.       «Привет, Юнги-чи» — Отправленное, 21:08.       «Привет, Сокджин-а» — Юнги-чи, 21:09.       Да, наверное, Юнги будет можно.       Да, Джин влюблен.

***

      Как выяснилось позднее, Юнги и Джин не умели общаться по переписке. Все их разговоры были скомканными и сжатыми как мокрый лист — не выходило никак, потому они писали друг другу редко. Но в библиотеку приходили исправно, даже встречались незадолго до оговоренного времени, чтобы зайти и купить себе кофе — однажды Джину надоело спускать деньги на стаканчики, потому купил им с Юнги термосы. Улыбка Юнги того стоила. Как экономист, Джин решает — никакие деньги не стоят улыбки Юнги, она намного-намного дороже. Придется придумывать новую валюту, господскую, например.       Они не переходили границ до встреч вне библиотеки, в гостях друг у друга или в кино, перейти границу было страшно. Хотели оба встреч вне их графика встреч по понедельникам, четвергам и пятницам? Да, без сомнений. Собирались предлагать что-то такое? Нет.       Отношения — то, во что Джин не хотел влаживать свои ресурсы. Отношения требуют много времени, много стараний, много энергии. Но самое страшное для него то, что с Юнги этого хочется. Хочется сложностей, легкостей, стараний и времени. Хочется быть с ним. Ему с Юнги комфортно, мягко и безопасно, весело и очень редко, чтобы грустно. У них много схожестей, но точно много и различий, но они не ставят трещины между ними, наоборот — они прислушиваются и принимают друг друга такими, какие они есть, даже если Джин любит пить томатный сок, а Юнги не может терпеть даже его вида. Они принимали все таким, каким оно было, не пытались изменить друг друга, а существовали рядом, как независимые личности, немного зависимые от присутствия друг друга рядом.       — Почему ты приходишь читать в библиотеку? — спросил как-то Джин, когда они вышли из здания.       — В мире книг все стабильно и спокойно. Я сбегаю в этот мир.       — Твоя реальность была строга к тебе?       Юнги смотрел тогда на Джина долго, Джин стоял будто загипнотизированный, ждал какого-то сигнала. Не смел думать о том, чтобы перевести тему или пытаться уйти, отшутиться. Он знал, что Юнги ответит на его вопрос, просто ему нужно время.       — С трех лет я играл на пианино. Я сам захотел. Моя мать играла, когда была моложе, а пианино осталось. Оно было старым, досталось еще от кого-то из родственников, которым оно досталось еще от кого-то. Коричневое. Помню, смотрел на него снизу вверх, восхищался. Не понимал, как можно восхищаться вещью, но восхищался, с открытым ртом смотрел, как дед нажимал на клавиши, создавая совершенно новый для меня звук. Годы проводил за игрой. Поступил в университет, чтобы играть и дальше, бок о бок прошел двадцать лет с коричневым пианино. И в один момент я перегорел. На раз-два-три перегорел и все, еще на первом курсе. Может быть, это из-за давления семьи, университета, собственного страха, чего угодно. Но я перегорел. Всю жизнь потратил на пианино, а когда пианино не стало в моей жизни, я ничего не умел делать. Я все еще запутан, как два года назад, все еще не имею понятия, что делать со своей жизнью, но в моей жизни появилась стабильность — я работаю, играю с другом в видеоигры, зная, что он все равно выиграет меня, читаю книги и провожу время с тобой. Это мой комфорт, пока я не разберусь с тем, что я хочу делать дальше, как дальше жить.       Что ответить на это Джин не знает. Выбирает промолчать — Юнги поймет все, что Джин мог бы сказать.       — Я знаю, — говорит Юнги, улыбнувшись Джину. Иногда Ким думает, что Юнги позволено читать его мысли.       «Хосок. Хосок занимается танцами всю жизнь, он должен понять Юнги» — проносится в голове Джина.       — Мой друг, Хосок, — начинает Джин, пытаясь отговорить себя от продолжения, — он танцор. Хочешь сходить со мной на его выступление? Оно будет как раз в пятницу вечером. То есть... завтра.       Идеей Джина было свести друзей вместе, может быть, это поможет Юнги. Не в праве Джина что-то решать, что-то предпринимать без спроса Юнги, но Джин давно хотел познакомить лучшего друга с этим парнем, потому решает сделать так, как планировал давно, не зацикливаясь на новых обстоятельствах. Он просто познакомит их. А дальше умывает руки, будь что будет.       — Эм… Да, почему бы и нет? У него выступление в университете?       — Да! Да, это к юбилею университета? Что-то в этом роде. Хоба сказал, что будут только преподаватели и спонсоры, потому скука смертная.       К вечеру пятницы Джин и Юнги решили не заходить в библиотеку, стоит ли тратить час на учебу, а потом мчать в другой конец города, раз можно добраться спокойно и без происшествий? Добраться, но отдельно друг от друга. Юнги предложил встретить Джина, тот неловко отказался промямлив что-то про цветы и Хосока, хотя единственная причина отказа — страх того, что ляпнет что-нибудь не то, ведь они пробыли бы наедине с возможностью говорить в полный голос, а не шепотом, два часа.       Отвечая на сообщение Юнги о том, что Джин уже подходит, он слышит голос Юнги, привлекающий внимание. Джин поднимает глаза, хочет остановиться, но заставляет двигаться себя вперед — Юнги очень красивый. В брюках и белой рубашке, с пиджаком на согнутом локте, с аккуратно причесанными волосами он выглядел как мечта. Джин хотел бы сказать это, провести пальцами по локонам, по щеке, уткнуться в шею чтобы поймать аромат цитрусового парфюма. Но он улыбаться только и может, кивнуть на приветствие и позволить себе идти рядом с самым красивым человеком, что он когда-либо видел. Юнги смеется, рассказывая о каком-то случае в метро, Джин подает реакции в нужных моментах просто смотря на него, обнимая взглядом. Как же он влюблен, когда среди сотен букетов цветов в зале считает краше Юнги.       Хосок с пониманием улыбается лучшему другу, зная, что тот сильно взволнован встречей с Юнги вне стен библиотеки. Обнимает Юнги, улыбается и шутит, заставляя Юнги рассмеяться и проникнуться к нему симпатией. После выступления Юнги только и может говорить, какой у Джина друг потрясающий, как он талантлив, Джин не уверен, говорил ли хоть слово с момента их встречи. Он очарован Юнги.       — Говоришь, он всю жизнь танцами занимается? Он так усердно работал! Подростком я занимался танцами с другом, знаю, как это непросто, а Хосок делает это так, будто это — самая легкая вещь на свете.       Глаза Юнги горели, когда он хвалил Хосока, пожимая его руку после выступления. Хосок, как в детстве, краснел от комплиментов, смущенный реакцией старшего.       — В такие моменты, как сейчас или в момент, как сцена освещается светом после выступления я просто думаю о том, как я благодарен себе, что в тяжелые моменты собираюсь с духом и не бросаю то, чем дышу, — говорит Хосок, не имея и малейшего понятия о вчерашнем разговоре Джина и Юнги.       Джин хотел рассказать другу, но не стал. А тот упомянул эту тему без единого намека или сигнала. Юнги на слова улыбнулся и как-то важно кивнул. Сказал что-то подбадривающее, что расцвело улыбкой на лице Хосока, заставляя того обнять Юнги на прощание куда сильнее, чем принято после первого знакомства.       — Увидимся дома, — кивает Хосок Джину, на момент сжимая его локоть в поддержке. Без слов понятно, что вечно подозревающий все и вся Хосок принял Юнги, этак одобрив.       Путь до метро прошел в тишине — оба были перенасыщены эмоциями, что пережили за этот вечер, в обществе друг друга сейчас подзаряжаясь энергией. И если Юнги ни о чем важном не думал, вдыхал прохладу и улыбался пробегающим мимо собачкам, то Джин думал лишь о том, что хочет взять Юнги за руку и гулять так, переплетая пальцы.       Решив выпить кофе, они остановились в сквере рядом с фургончиком «Кофе на колесах». Себе Джин купил латте, а Юнги — теплый американо.       — Уже поздно, на улице морозно, какой тебе лед, — сказал тогда Джин на возмущения Юнги, что тот никогда не покупает ему американо со льдом.       Юнги бубнил недовольства в свой стакан, восседая на деревянной лавочке, видавшей лучшее время. Джин не садился рядом, не пил кофе, смотрел на Юнги и понимал, что сейчас сделает либо то, что сделает его очень счастливым, либо разрушит всё.       — Юнги?       Тот перестал что-то говорить, понимая, что это бесполезно — Джин все равно будет покупать ему теплый американо, чтобы тот не заболел. Улыбается даже заботе, смотря на проходящих мимо подростков, что толпой смеялись, удерживая в руках яркие шарики — шли, видимо, с открытия торгового центра.       — Да?       — Пойдешь со мной на свидание?       И если Юнги умел читать мысли Джина, как тот думает иногда, эту мысль Юнги не прочитал, потому смотрит на него с открытым ртом вмиг потеряв свою уверенность и спокойствие. Отставляет стаканчик на лавочку, приподнимает бровь и, кажется, задерживает дыхание.       — Такая у тебя реакция на мои возмущения из-за кофе?       Раз Джин решился, то он не сойдет с пути и будет допрашивать Юнги, пока не получит точного ответа. Да или нет. Только так.       — Пойдешь со мной на свидание?       — Ты гей?       «Просто скажи, да или нет!».       — Я — гей, если ты гей.       «В голове это звучит нормально».       — Так… не работает.       — Работает. Ответь и я докажу. Если ты гей, то я тоже и мы идем на свидание. Если ты не гей, то я тоже и между нами все остается так, как до этого.       Юнги усмехается и натирает шею ладонью. Так он показывает несколько эмоций, Джин не может определиться, какая будет точнее. Он сейчас в маленькой панике. Почему Юнги просто не может ответить?       «Мы — друзья, но я люблю тебя, но если ты не любишь меня, то мы точно просто друзья».       — Я биджин.       «Ты — кто…».       Джин ждал один ответ из двух вариантов, не зная, что существует и третий. Ставит свой стакан рядом со стаканом Юнги, потирает переносицу, переводя дыхание.       — Биджин? Это… как? Я так отстал от мира, что придумали новую ориентацию, а я и не знал этого?       — Я бисексуален. Но это не имеет значения, потому что единственный, с кем я хочу встречаться — это Джин. Потому я и БиДжин.       «Как же я влюблен».       — БиДжин… Ты хочешь встречаться со мной?       — Хочу.       — Так просто?       — А что усложнять?       Встает на ноги, но не двигается ближе. Джин подавляет желание кинуться к Юнги на грудь или убежать к Хосоку в безопасный мир, где они могут построить домик из одеял и притвориться, что это и есть весь мир.       — Не знаю.       — Круто. Будешь моим парнем?       — Буду.       Протянули друг другу ладони, отметили начало отношений рукопожатием и простояли так с минуту, пытаясь придумать что делать дальше. Джин не находит ничего лучше, чем быстро поцеловать Юнги в лоб и обнять, обернув руки вокруг него. Он поставил подбородок на голову Юнги, тот уткнулся ему в ключицы и обнял в ответ. Синхронно выдохнув они рассмеялись, признав свое волнение.       — Мы должны все обсудить.       — Я знаю. Мы обсудим.       — Потому что я боюсь, что чувствую к тебе нечто большее, чем ты ко мне, и я буду давить.       «Юнги, я очень боюсь этого».       — Малыш, я влюбился в тебя чуть ли не с первого взгляда, о чем ты вообще.       — Я выше тебя, ты — малыш.       — Хватит самоутверждаться за счет своего парня, Сокджин-и. Когда я называю тебя малышом — это мило, когда ты меня — это оскорбление.       — Ты мне правда очень нравишься. Я не хочу говорить громких слов, но когда ты со мной я счастливее. Когда ты со мной, я вижу себя в этом мире. И я… просто… нам предстоит многое узнать друг о друге, я настроен на это серьезно, только не пугайся, я просто… очень ценю тебя. Хочу быть с тобой. Очень сильно.       Юнги оставил поцелуй на шее, обнял крепче и позволил очнуться, принять то, что происходит вокруг, выдохнуть. Руки поглаживают спину, плечи. Дыхание не щекотит, а обнимает кожу. На душе спокойно, мягко. В голове только он, его возлюбленный. На губах — тоже он, возлюбленный. Разный, потрясающий, близкий.       В объятиях Юнги Джин чувствует себя в безопасности. Будущее больше не пугает, а заставляет желать скорейшего наступления — чтобы знать, как им будет хорошо вместе. Джин знает, что будет хорошо. А если нет, то они справятся. Потому что Джину больше не нужно сидеть в библиотеке, он может остаться дома или поехать к Юнги, тот будет поддерживать, сидеть рядом и читать, держа Джина за руку или сжимая его щиколотку, когда обе руки Джина заняты, или заниматься домашними делами, пока Джин сидит на кухонном столе в позе лотоса, агрессивно печатая эссе. Потому что Джину больше не нужно бояться, что Юнги уйдет, потому что Мин доказал — нет, он этого не сделает и Джин поверил. Потому что первая игра Юнги на пианино происходит, когда Джин сидит рядом и сжимает коленку в жесте поддержки. Потому что Джин заканчивает университет экстерном, а Юнги заботился о нем всю подготовку. Потому что Юнги восстанавливается на обучение в университете и заканчивает в один год с Джином. Потому что даже когда они зарабатывают достаточно денег, чтобы снять большую просторную квартиру, они выбирают небольшую по соседству с Хосоком, потому что тот — их семья тоже. Потому что впервые за долгие годы, если не за всю жизнь, он встречает Новый Год с людьми, которых он любит. Потому что годы идут, а ладони сжимаются сильнее. Потому что однажды один сказал, что любит, а второй повторил, потому что сам боялся сказать первым.       Потому что надо уметь открываться миру, даже когда сам мир закрыл тебя на сотни замков — найдется тот, кто будет петь, но найдутся и те, кто сделает все возможное, чтобы освободить тебя.       Потому что в филармонии Джин сидит в первом ряду, сдерживает слезы и смотрит, как его любимый человек занимается своим любимым делом. Потому что было сложно, больно и невыносимо, но больше всего — весело и любимо, счастливо. Возможно ли быть счастливейшим человеком на свете? Они не могут сказать, что — да. Они только могут чувствовать это в своей груди, касаясь и наблюдая издалека, размышляя, за какие достижения они были дарованы друг другу. Они не спасли мир в прошлой жизни, они спасли миры друг друга в этой жизни. И этого больше, чем достаточно. Они друг для друга - это больше, чем достаточно.       Разве это - не самое важное?       Самое.