Хван Хенджин Выходи Выходи Выходи ВЫХОДИ
Чан не отвечает. Однако когда он все-таки выходит — Хван не может злиться на это лучезарное солнышко. — Прости, что заставил тебя ждать, — ощутимо виновато говорит Чан. — Двадцать минут, — устало констатирует Хенджин. — Я не мог найти второй носок. — Нашел? Вместо ответа Чан задирает обе штанины, показывая один черный носок, а один белый. Дурилка. — Можно сказать, что это концепция. — Еще раз прости. — Бывает, — пожимает плечами Хван. — Я знаю, что ты сердишься. Выскажись, не надо копить эту фигню в себе. — Ладно. У нас не свиданка, а я не Ромео, ждущий, чтобы Джульетта соизволила выйти на балкон. Но я все равно не сержусь, — «Потому что ты солнце», — потому что ты мой друг. Чан кивает. Он слегка разводит руки, видимо, собираясь обнять, но застывает в нерешительности. Хенджин идет ему навстречу, распахивая объятия. Чан сжимает внушительно, крепко, и Хван неожиданно осознает себя нужным кому-то. От этого становится грустно-прегрустно, потому что он, ну, мало кому нужен в этом мире. Но Чану нужен — и это утешение. — Какие планы? — смущенно бормочет Хенджин. — Еда, — коротко отвечает Чан. — Просто еда? — Скажи мне как студент студенту, тебя от столовской еды еще не тошнит? — Резонное замечание. Чан хватает его под руку, а второй описывает полукруг в воздухе, говоря: — Нас ждет райская ночь. — Звучало неоднозначно, — хмыкает Хенджин, заставляя Чана заметно смутиться. — Я имел в виду, что мы вкусно поедим. Ничего больше. «Жаль», — думает Хван, на всякий случай убирая руку Чана. Они идут по наводненному в выходной людьми городу, праздно озираясь по сторонам и комментируя ярко подсвеченные витрины, вывески и прохожих. Обсуждают последние университетские новости, жалуются на преподавателей. Ничего особенного, вообще ничего особенного, но Хенджину сейчас очень-очень хорошо. Ради это стоило преодолеть лень и вылезти из общажной комнаты — ради того, чтобы пройтись с Чаном, болтая о несущественных и одновременно супер-важных вещах. Важных — по умолчанию, потому что с ним. Это осознавать так странно и в то же время так естественно. И Хенджин — парень не глупый — понимает, по какой причине. Они машинально останавливаются возле ресторана со светящейся красной вывеской. И проходят мимо: здесь явно дорого для них. В голове Хвана крутится песня Red lights, ставшая в последнее время популярной. Хенджина не отпускает уже две недели чувство, что вокалисты, ее исполняющие, имеют своеобразную связь, сродни любовной. Он не знает, можно ли считать их с Чаном связь любовной. Одностронне-любовной? Обоюдно-любовной? Ведь бывает и дружеская любовь. По-разному-обоюдно-любовной? Хван встряхивает головой, разгоняя захватившие его странные мысли, и сталкивается с Чаном, который затормозил у ресторанчика быстрого питания. — Прости! — тут же извиняется Чан. — Прекрати извиняться по любой мелочи, — упрекает его Хенджин, оценивающе глядя на заведение, возле которого они остановились. — Ты здесь был? — Я слышал, что здесь на удивление вкусный кофе. Но вряд ли нам нужен кофе перед сном. — Лично у меня по горло домашки, так что я точно буду пить кофе. — Испортишь здоровье. — Да ладно, — говорит Хван и открывает дверь, пропуская Чана внутрь. — Нет, серьезно, я же волнуюсь за тебя. Хенджин не отвечает, но внутри становится теплее от осознания, что за него волнуются. Что за него — немаловажно — волнуется Чан. Они становятся в очередь и набирают целый поднос вредной еды. Бургеры, картошка фри, кексы с шоколадом, мороженое и, конечно, кофе. Чан по-извращенски макает картошку в мороженое, Хван по-извращенски откусывает то от бургера, то от кекса. — А ты свое здоровье не боишься угробить? — С набитым ртом Хенджин кивает на кофе Чана. — У меня тоже домашки выше крыши. Но обычно я хорошо высыпаюсь. В отличие от тебя. — Пустяки. — Ты можешь загреметь в больницу. — Я знаю, что ты будешь меня навещать. — Буду, — вполне серьезно говорит Чан, шумно отхлебывая кофе, правда вкусного, на удивление. Хван снова чувствует тепло в груди. Он откладывает бургер и кекс и с минуту смотрит на Чана. Просто смотрит, подперев щеку рукой. — Что? — замечает его взгляд Чан. — Думаю, как бы тебя повежливее сказать, что ты испачкался. — Сказал бы прямо. Мы же друзья. Чан берет салфетку и вытирает рот, хотя испачкаться не испачкался совсем, если не считать небольшого лоска от жирной картошки. Хенджин думает, что с радостью поцеловал бы этот рот, если бы подвернулась возможность, но такое вряд ли случится. Хотя. Почему нет? Почему бы не сказать все прямо? Потому что Чан вот прямо сейчас спрашивает у него, стоит ли пригласить однокурсницу погулять. «Нет, не вздумай», — хочет обрубить Хван, но не может так поступить с другом. Поэтому просто сливается с этого разговора, переводя его на планы после окончания университета. — Я петь хочу, — грустно говорит Чан, — но наверняка буду работать по специальности. И уже сам переводит разговор на планы на каникулы. Да, это звучит гораздо приятнее, чем всякие там работы по специальности, и Хенджин говорит, что хочет воплотить детскую мечту и записаться на танцы. — Это потрясающе! — с горячей искренностью восклицает Чан. Хван не может удержаться от улыбки. — Кстати, ты тоже испачкался. — Не поможешь? — спрашивает Хенджин, натурально психанув. Он ждет, что сделает Чан. Тот же берет салфетку и вытирает уголок его губ. А что он, собственно, хотел, что он слижет? Смешно. Он там девушку хочет на свидание пригласить. — Спасибо, — бурчит Хван и продолжает есть, грустно пялясь на стол с облупившейся краской. Чан это замечает — внимательный друг. — Что-то не так? — Все так. — «Просто ты даже не понял намек». — Устал немного, вот и все. — Тебе нужно поспать. — Мне нужно кое-что другое. Но я это не получу. Чан вопросительно поднимает бровь, но Хенджин сливается снова, говоря: — Кофе закончился, я пойду возьму газировки. Тебе взять? — Не надо, спасибо. Возвращается Хван с улыбкой непринужденности на лице — нечего заставлять Чана тревожиться. Они снова болтают ни о чем, доедают, а потом возвращаются в общагу, тепло попрощавшись, обнявшись, на развилке между двумя корпусами. У Хенджина, однако, остается неприятное чувство, будто гематома на душе. Он вяло занимается домашкой под грустную музыку, пока от Чана не прилетает сообщение. Бан Чан Ложись спать Вот так и выглядит забота, думает Хван растроганно.Хван Хенджин Ты сам собираешься ложиться в обозримом будущем?
Бан Чан Сейчас схожу в душ и лягу Не думай о голом Чане в душе, говорит Хенджин сам себе и колоссальным усилием воли концентрируется на домашке. Он упорно читает учебник двадцать минут, пока в дверь не стучат. Его сосед по комнате переворачивается на другой бок, накрывая голову подушкой, так что Хван идет открывать. И обнаруживает на пороге Чана с мокрыми волосами. — Что ты здесь делаешь? — Зашел попросить, чтобы ты не портил свое здоровье и поскорее лег спать. — Боюсь, у меня будет бессонница после кофе. Чан заметно грустнеет. Он вздыхает и говорит: — Я понимаю. Мне тоже часто бывает тяжело уснуть. Сегодня, думаю, усну под утро. — Значит, ты не высыпаешься хорошо? Чан неловко усмехается. — Твой сосед сейчас в комнате? — спрашивает Хенджин. — Не, опять где-то бродит. — Хочешь не спать вместе? Или спать: я захвачу чай, который должен нас расслабить. Чан кивает — и вот через несколько минут они уже сидят на его кровати и ждут, когда закипит чайник. Он снова заводит разговор о своей однокурснице, и Хвану тяжело, очень тяжело оставаться беспристрастным, поэтому он перебивает Чана: — Если ты продолжишь говорить о ней — я тебя сожру. Чан приоткрывает рот, и Хенджин отворачивается, чтобы не смотреть на его губы. — Прости, — говорит он полминуты спустя, — ты мой друг и я должен тебя поддержать, но у меня не получается. — Ты можешь рассказать мне все. Хван понимает, что сейчас он не психанет настолько, чтобы выдать ему всю правду, но когда-нибудь… Вместо рассказа он обнимает Чана и чмокает в щеку со словами: — Как-нибудь в другой раз, друг. Если раньше все сам не поймешь. Давай пить чай. Чан смотрит на него в непонятках. Хенджин чувствует себя слегка виноватым за то, что заинтриговал, но не открылся, но в то же время он надеется, что это запустит у него мыслительный процесс и до него дойдет. Можно делать ставки, хмыкает Хван про себя, откроются ли глаза у Джульетты или Ромео признается сам раньше.