Dead or alive?

       Темные глаза с наслаждением наблюдали за тем, как молодой парень в светлой форме лежал на полу, уже захлебываясь от крови. — Добей. — тихий, вкрадчивый голос.        И тут же нанесен последний удар — зеленые глаза остекленели, губы исказились в болезненном оскале.        Майки медленно поднялся с импровизированной лавки и вздохнул. Это был третий за эту неделю. И, кажется, убийства перестали приносить парню удовольствие. Сано был сломлен, и отрицать это казалось глупой идеей. На первый взгляд, все тот же Майки: та же улыбка, те же глаза. Милые ямочки на щеках. Наверное, были бы. Но только не в этом будущем. Бледная кожа, огромные синяки под глазами, впалые щеки — выглядело это, конечно, может и ничего так. И все же, несчастьем от этого парня веяло за милю. Но совсем скоро все закончится. Сано вздохнул. Уже очень скоро. Майки знал, что он сделает это сегодня.        На глазах выступила скупая слеза — ровно пять лет назад, в это время, они поклялись. Поклялись никогда не расстаться, поклялись быть вместе. И Майки клялся вместе с ними, положив руку на сердце и выкрикивая громкие слова в лица улыбающихся друзей. А уже на следующий день он ушел, оставив их валяться под неизвестным по происхождению деревом, всех в свежих и саднящих ссадинах. Вроде как, он даже сломал чью-то руку тогда. Глаза позади смотрели с непониманием, болью и недоверием.        Он думал, что забыл. Но, как оказалось, не смог. Майки снова и снова рвало как внешне, так и изнутри. Парень стал похож на ходячий труп — только вот больно трупам не бывает.        Майки бы, наверное, давно бы сдох. Сдох, как тот самый сбежавший под утро пес, совершенно не подготовленный к диким условиям выживания. Но, к великому сожалению Сано, нашлись те, кому было не поебать.        И даже сейчас Харучиё вскакивает, покорно шагая за Манджиро. Санзу не надо просить — сам все знает. Через пару лестничных пролетов отстает, и, зайдя в свою комнату, хватает с тумбы заранее подготовленное — пластиковый пакетик с порошком и небольшую таблетку. Спеша, Санзу едва не теряет ее, но совладав с собой, удерживает лекарство в руках. Знает, что Манджиро нуждается.       Покорно упав на кровать, Санзу смотрит на командира. Слегка дрожащей рукой Майки берет таблетку, и запрокинув голову, рывком закидывает в рот. Не запивая, глотает. Харучиё не успевает глазом моргнуть, как тонкие руки тянутся к пакетику. Наспех соорудив дорожку, Сано затягивается. Приятное ощущение расплывается по телу, даря забытье, то самое, в котором Майки так хочет остаться, но всю иллюзию разрушает одно лишь противное ощущение. Санзу трогает Майки за колено, трогает нагло, как-то по собственнически. — Уходи — шепчет Сано        Прикосновения приостанавливаются, все же заставляя Майки приоткрыть глаза. Темные глаза Санзу напротив смотрят с обидой, непониманием. Всегда все идет по привычному сценарию — сейчас Майки затянется, а потом Харучиё вновь возьмет его, возьмет грубо, оставляя следы по всей мертвенно-бледной коже. Длинными пальцами будет хватать за шею, сдавливая так, что следующие два-три дня придется походить с фиолетовыми следами от его пальцев. Будет хватать светлые короткие пряди, стараясь накрутить их на руку. Выебет Майки так, что следующие пять часов второй не то что стоять, адекватно мыслить не сможет. А затем просто уйдет, и уже в своей комнате, вновь спустив резинку трусов, начнет дрочить на фотографии Сано. Санзу зависим, зависим от Манджиро и не скрывает этого. Впрочем, так даже проще. Именно благодаря этому Харучиё и играет роль послушного песика. — Уходить? — голос звучит вкрадчиво, с опасением — Я сказал, уходи — звук шлепка эхом проносится по всей комнате. Санзу знает — Майки не использует руки для нанесения увечий. Поэтому встает, разворачивается, и оскорбленно взглянув напоследок, уходит, оставляя командира в плену воспоминаний.        Майки любил прижиматься к теплому торсу Дракена, когда они ехали на его байке. Через свист в ушах кричать ему очередную неразборчивую историю, а потом заливисто хохотать, наблюдая за тем, как второй пытается разобрать его слова. Он привык к теплым пальцам, копошившимся в его волосах каждое утро. Привык к слегка вздутой на щеке венке, которую он наблюдал каждый раз, выскакивая из дома в прохладный день. Майки никогда не любил тепло одеваться, поэтому уже через минуту он всегда стоял в огромной, повиснувшей на нем куртке под тихое ворчание Кена. Майки до ужаса любил их ночевки, любил, когда Дракен позволял Майки по-детски закинуть на него ноги. Он обожал совместные просмотры фильмов, ведь тогда, уткнувшись в теплую грудь друга, Манджиро обычно и засыпал. Рядом с Дракеном он всегда был в безопасности — только с ним он позволял себе быть тем пятнадцатилетним подростком, обыкновенным ребенком, нуждающимся в тепле, заботе и ласке. Только его Кенчик мог понять засыпающего Манджиро с полуслова, и, вздохнув, подхватывал под коленки, осторожно укладывая на спину. Дракен — это сердце Майки. Он восполнял все то, чего так не хватало самому Манджиро.        Расставание было болезненным. Бить Дракена было сложно — нанося удары, Сано замечал, что тот даже не старается ударить в ответ: Кен принимал боль на себя, тяжело дышал, иногда чуть отклонялся в сторону, и только затем мог позволить слабый ответный выпад — вот только никто кроме Майки и не замечал, что бить его Дракен не может. И когда, наконец, шатающийся Рюгуджи упал, Сано ощутил, как предательски дрожат его руки. Хотелось кричать, кинуться к Кенчику, обнимать, извиняться до того момента, пока на покрасневших губах не заиграет знакомая родная улыбка. Но вместо этого снова приходилось бить, бить четко, нанося прямые, саднящие душу удары. И уходя, взглянуть в родные бездонные глаза, в которых Майки готов утонуть по сей день.        Слезы нещадно катились по щекам. Манджиро мазал руками по лицу, пытаясь вытереть, отмыться от этого соленого позора. Раз за разом повторял, что так Кенчику будет лучше. Пять лет Майки не видел Дракена. Не прижимался к теплой груди, не мог позволить себе расслабиться в горячих объятиях. Сано слишком поздно понял, что Дракен единственный, кого он любил всем сердцем. Эти пять лет изменили в Манджиро всё, оставил лишь осадок той светлой любви. И лишь потеряв себя, Майки удалось найти замену родному Кенчику. Теплые пальцы больше не ласкали его, но холодные руки Санзу хватали за бедра, заставляя выгнуться и простонать. Ловкими руками Дракен больше не копошился в его волосах, но Харучиё мог уцепиться за жесткие светлые пряди во время того, как буквально вдалбливал Сано в кровать. Острый подбородок больше не ложился на его голову, зато как саднили многочисленные укусы после очередного секса.        Конечно, Майки врал. Санзу не стал заменой его Кенчика, да и никто не смог бы заменить его. Харучиё был лишь отсрочкой к неизбежному, верным псом, готовым выполнять приказы хозяина, пусть тот только и приказывал, что выебать его. — Только жестко — повторял Майки перед каждым разом, падая на кровать и расставляя ноги перед Харучиё. Он никогда не позволял касаться себя — это было можно только Дракену. И, сделав свое дело, Санзу бережно ставил стакан воды на прикроватную тумбу, а затем покидал помещение.        Манджиро не заметил, как уснул. А сквозь сон, где он снова видел себя пятнадцатилетним подростком, слышал очередные крики, удары и все остальные звуки насилия, что стало совершенно привычным для этого места.        Таящееся желание заставляет Майки приоткрыть глаза, а затем рывком сесть на кровати. Тонкая рука тянется к стакану на тумбе, и, откидывая его куда то в угол, берет аккуратно заточенный нож. Стекло бьется вдребезги, вода растекается по дощатому полу: сейчас это совершенно не важно. Рука непроизвольно делает взмах, и на запястье появляется первый порез. Капельки крови медленно выступают из раны, но кажется, Сано плевать. Не то что бы он был мазохистом, он всего лишь устал. Устал от такой жизни, устал мучаться. Блаженно прикрыв глаза, Майки вновь занес руку с ножом вверх.        К сожалению для самого Сано, он был нагло прерван распахнувшейся дверью. Аккуратно опустив порядком изрезанную руку вниз, Майки произнес: — Харучиё. Я, кажется, неясно выразился. Съебал. Отсюда. Нахуй.        Но сзади стояла тишина. Майки ощущал чужое присутствие кожей, и все же, не мог развернуться. Ему впервые было стыдно, стыдно перед его верным псом, и он сам не мог объяснить, за что. Возможно, за то что снова бросил его. А может, за то, что дал привязаться. Сегодня Манджиро убьет себя — и если Санзу так любит его, почему бы им не умереть вместе? Как в старые добрые. - Понеслась — вкрадчивый шепот пролетел по небольшой комнатушке, и уже в следующую секунду Манджиро, забыв про запястье, бьет ножом назад, наотмашь, пресекая любые попытки Санзу к отступлению. А через мгновение чувствует боль в выкрученном суставе, отчего в лохматой растрепанной голове мелькает мысль: «Это не Харучие». Не обращая внимания на боль, Майки выворачивает руку, разворачивая торс на сто восемьдесят.        Глаза пробегаются по небрежной черной косе, а затем выхватывают темное тату дракона на виске. Бездонные глаза Майки в ужасе распахиваются, а руки начинают предательски подрагивать. — Кенчик? — шепчут обсохшие губы.        Ладони непроизвольно сжимаются, и Манджиро бьет Дракена по правой руке, тем самым высвобождаясь из захвата. В глазах стоят слезы, и кажется, Майки впервые за долгое время чувствует себя живым. А когда он наконец оказывается на ногах, Манджиро удается рассмотреть Кена, оказавшегося напротив.        Тот ни капли не изменился — все та же прекрасная физическая форма, небрежная темная косичка и черно-белая рубашка, которая на данный момент запачкана кровью. Широкие плечи и вздымающаяся грудь, сбитые костяшки на пальцах — во всем этом Майки видит Кенчика, своего Кенчика, точно такого же, каким он помнит его пять лет назад. Слезы опять мажутся по лицу, на что Сано трет ладонями, перепачканными в собственной крови. Он больше не смотрит вперед — сейчас Майки жалок и бессилен. Он не умер, хотя так не хотел жить.        А Дракен непроизвольно любуется худым болезненным телом, перепачканном в отчаянии и бессилии. Смотрит на своего Майки так, как смотрел пару лет назад. Наблюдает за его попытками скрыться от пронизывающего взгляда, которым Кен буравит его насквозь. Вспоминает, как вот за этого парня разбросал около дюжины таких же на повороте минут десять назад, и пока что не осознает, зачем он здесь. Но, кажется, нарастающий топот полусотни ног, что с каждой секундой слышен все отчетливее, заставляет Дракена наконец расставить приоритеты, и, подхватив Майки на руки, закинуть за спину, цепляясь руками за его бедра. Тот, кажется, даже не замечает этого: безвольно повиснув, из глаз Манджиро продолжают литься слезы, выпуская всю боль и отчаяние, смывая с парня всю грязь. Широкими шагами Кен приближается к окну, и распахнув его, впускает ночной морозный воздух в комнатушку. Дракен окидывает взглядом пустую улицу, недовольно хмурится, чувствуя, как маленькое тельце под руками начинает дрожать. — Черт. — дверь в комнату распахивается, заставляя Рюгуджи встретиться взглядом с полными безумия глазами Санзу. Добродушно подмигнув, Кен разворачивается и одним рывком перемахивает через балкон, придерживая лежащего на плече Манджиро. Уже спустя минуту улицу рассекает рев байка, и, если бы кто-то случайный сейчас выглянул в окно, то картина увиденного повергла бы его в шок.        Дракен усаживает Майки впереди — понимает, что тот не удержится на заднем сидении. Проблем это не доставляет — Манджиро настолько худой, что хрупкое сильное тело даже не мешается. Закидывая ногу, Рюгуджи прижимает Сано к себе, кутает в раскрытую куртку, чувствуя, как рубашка пропитывается чем-то мокрым и соленым. Дракен вжимает педаль газа и гонит, гонит как можно дальше от проклятого убежища Бонтена, которое являлось домом Майки уже как 3 года.       Сано не умеет чувствовать — но, кажется, так ему казалось лишь час назад. Зажатый, сломленный, он даже не понимает, где он сейчас находится. Кажется Майки наконец треснул, и осталось его лишь доломать, чтобы наконец воплотить мечту в жизнь. Хочется задуматься, понять, но теплые объятия спасают от всего этого, заставляя забыться и почувствовать, как сознание медленно покидает его тело. — Спаси меня, Кенчик. — Майки с улыбкой начинает медленно заваливаться на бок, но рука, что никогда не давала ему упасть, которая уже сотню раз наносила удары за него, и та, что раз за разом хватала его за запястье, аккуратно придерживает хрупкое тело, все крепче прижимая к себе и даря тепло. Спустя какое то время Манджиро чувствует, как байк останавливается и как его хозяин быстро подхватывает его, вновь хватая за бедра, которые тут же отзываются болью — не так давно Санзу в оргазме цеплялся за них, выдавливая из Майки тихий болезненный стон. Изрезанная рука вновь дает знать о себе, и Майки наконец позволяет себе забыться, окончательно провалившись внутрь.       А в следующий раз, приоткрыв глаза, он почувствует не тяжесть нового дня, а тепло родного тела, прижимающего его к себе. Глаза, в которых он готов утонуть смотрят с беспокойством и волнением, а в чужих руках зажата слегка смятая упаковка с дораяки. И мелькнет в безжизненных глазах давно забытая искра....